Как же ему проникнуть в камеру вещественных доказательств, где среди чужих закладов валяется медальон с портретом его отца?
После суда над Фроськой все похищенные ею вещи отдадут племяннику Дерзкого Ивану. Вернее, не ему, он несовершеннолетний, а его опекуну. Но это случится через полгода, не раньше. А у Дерзкого нет ни времени, ни терпения ждать. К тому же его ищут. Пусть он и не похож на себя прежнего, но если вглядеться, да повнимательнее
Свернув с Невского на Большую Морскую, Дерзкий продефилировал по её нечетной стороне до Исаакиевской площади, где, перейдя дорогу, пошел обратно, размышляя над предлогом появления в сыскной. Риск, конечно, был велик. Чрезвычайно велик! Числится Дерзкий в циркулярном розыске, то есть ищут его полицейские по всей стране. И у питерских сыщиков наверняка имеется его фотографический портрет, сделанный в пересыльной тюрьме перед отправкой на каторгу. Однако ищут они не только его. Каждый год из Сибири сбегают десятки каторжников и ссыльных. И в лицо их ни одна ищейка запомнить не может. Да на фотопортретах все они словно сиамские близнецы, в одинаковых тюремных халатах, с бритыми волосами на полголовы (у каторжников сбривали правую сторону, у ссыльных левую).
Нет, ныне, когда волосы обросли, да ещё борода прибавилась, Дерзкого узнать не должны.
Да и кличку мне не просто так дали. Потому что плевал я на все опасности
Дойдя до парадного входа в дом под номером двадцать два, Толик Дерзкий толкнул дверь, решительным шагом вошел внутрь и поднялся на третий этаж. Дополнительную уверенность придавал купленный только что в лавке на Невском револьвер системы «кольт».
Глава четвертая
Кешка в предыдущую ночь никак не мог заснуть. Все-таки мать он любил, очень любил. Пусть и пьяница, пусть часто скандалила, а иногда и дралась, но Фроська была единственным на свете родным человеком. И хоть слабой, но защитой и опорой. Теперь же он остался один-одинешенек в том ужасном мире, в котором довелось ему родиться. И хотя он почти взрослый, ведь ему уже десять, постоять за себя он пока не может. Потому что любой, кто чуть выше и старше, сильнее. И значит, выживать ему придется умом и хитростью.
Чем-чем, а хитростью Господь Кешку не обделил.
Как бы всё-таки заснуть? Ведь завтра снова на помойки, искать кости и тряпки. Ох, если Наталья пожалела бы его и не стала деньги вымогать Два затребованных ею рубля напрочь перечеркивали Кешкину мечту стать тряпичником.
Тряпичники, в отличие от крючочников, не рылись в отбросах, надеясь на удачу, а покупали товар у солидных продавцов: лакеев, кухарок и горничных. Всё те же самые кости, лоскутки и бутылки, но кроме того, ещё и старую одежду с обувкой, которую после ремонта и перелицовки можно втридорога загнать на Толкучем рынке. То бишь Кешка стал загибать пальцы для счета имевшиеся четыре рубля за пару недель при удаче можно было бы превратить в десять и ещё два рубля. Почти состояние. Но рупь восемьдесят, оставшиеся у него, сумма ничтожная, Кешка это знал с такими капиталами соваться к лакеям и кухаркам бессмысленно.
Эй, Гришка, ты спишь? тихо спросила мужа Наталья, когда тот, перевернувшись на спину, перестал вдруг храпеть.
Что? Я? Прочь с дороги! закричал спросонья портной Иванов, зарабатывавший себе и семье на жизнь как раз перелицовкой старой одежды для тряпичников.
Тихо ты, не ори, зашептала Наталья. Не дай Бог разбудишь
Твоих живоглотов?
Они такие же твои, как и мои. Нет, я про Кешку
А что с ним? спросил Гришка, который вроде бы и проснулся, но, похоже, не до конца.
Он выманил у Фроськи четыре рубля
Ну?
И где-то припрятал.
Ну?
Два обещал мне
Хорошо
Чего тут хорошего? Четыре лучше, чем два.
Так заставь отдать оставшиеся
Заставь То-то ты его не знаешь? Хитер не по годам. Я вот что придумала. Утром, как проснется, напомню ему, чтобы рассчитался. А сама схожу за ним и прослежу, тайник его выведаю. А потом в сыскную пойду, к этому Яблочкову, выдам ему Кешку, расскажу, что вместе с Фроськой он убил Чванова
Как-то оно не по-людски. Мы вроде не чужие
Может, дети наши тебе чужие? Сам прикинь. Два лишних рубля заберем с Кешки. Полтора рубля сдерем с новых жильцов.
С кого, с кого?
Фроська-то с Кешкой отправятся на каторгу, а за будущий месяц у них уплочено. Понял?
Теперича да.
А ещё сундук ихний продадим. На каторге он им ни к чему
Гришка, обдумав услышанное, обнял супругу:
Как хорошо, что я на тебе женился. Мог ведь и дуру какую в жены взять. Уж свезло, так свезло.
Польщенная Наталья чмокнула мужа и легла досыпать, ведь в Петербурге летом светает рано.
А сразу после рассвета в их доме началась обычная шумная суета нищие торопились в церковь к заутрене; савотейщики, те же нищие, но собиравшие подаяние не монетой, а хлебными горбушками в многочисленные булочные и пекарни; фабричные шли на заводы; а крючочники на свои помойки.
Встал и Кешка, так и не сомкнувший за ночь глаз.
Ты два рубля мне обещал, напомнила Наталья.
Раз обещал, значит, отдам, буркнул Кешка.
Ежели до полудня не принесешь, пеняй на себя, пригрозила мальчику квартирохозяйка.
Кешка вышел на лестницу, где размещались «удобства», опорожнил мочевой пузырь, после чего спустился вниз и, пройдя пару шагов по Воронежской улице, зашел в размещавшуюся в этом же здании чайную, в которой обычно завтракали обитатели дома.
Каким-то чудесным образом все они уже знали о ночном аресте Фроськи. Кто-то разглядывал Кешку со злорадством, кто-то с сочувствием, но лишь крючочница Анфиска пригласила его к себе за стол:
Садись, сиротка. Что? Угостить тебя?
Благодарствую. Не откажусь, присел на скамью Кешка и вдруг не выдержал, горько заплакал.
Анфиска погладила его по курчавым непослушным волосам:
Не надо, не кручинься, Генерал, такая была у Кешки кличка. Видно, на роду твоей мамке каторга написана, судьба её такая. На вот, держи гривенник, сходи за пирожками.
Начинку для пирожков в чайной делали из объедков лиговских трактиров. Однако Кешка-Генерал всегда уплетал их с удовольствием, потому что были они нажористы и не вызывали изжоги, в отличие от пирожков с такими же объедками, что продавались в чайной напротив.
Брат у меня старшим дворником служит в гимназии, сообщила шепотом Анфиска. Завтра занятия там начинаются. Барчуки с вакаций вернулись.
Откуда, откуда?
Отдых у них так называется И отчего они только отдыхают? Ведь ничего же не делают. За партами сидят, учителей слушают. Ладно, то не наше дело. Зато костей в гимназии каждый день полпуда.
Врешь!
Чтоб мне провалиться! Раньше-то туда сама ходила, но теперь, когда Лука Иваныч
На глазах Анфиски навернулись слезы. Мужа её, Луку Ивановича, нынешней весной, когда вовсю цвела сирень, схватил кондрашка, отчего он и помер.
Кешка долго не мог понять, как мог неведомый Кондратий схватить крепкого ещё Луку Ивановича, чтобы тот, вместо того чтобы двинуть ему в морду, взял и окочурился. Мать, смеясь, объяснила, что кондрашкой называется внезапная болезнь, когда шел себе человек, а потом раз, и помер.
Ходить в гимназию теперь не смогу утерла слезы Анфиска.
Почему? уточнил Генерал, опасаясь подвоха.
Потому что другой мой брательник дворником в Кадетском корпусе служит. И там этих костей не полпуда, а два. Лука оттуда их вывозил. Теперь придется мне. Но и кости из гимназии не хочется терять. Понимаешь, к чему клоню?
Кешка кивнул.
Готова отдать тебе гимназию за две трети выручки. Что скажешь?
Кешка ответил Анфиске с достоинством:
Благодарю. Подумаю.
Что? Цену набиваешь? Черт с тобой, за половину.
Нет, за треть. У меня тоже ноги не казенные.
Ладно, пошли, познакомлю с братом. Ему полтину в день, ну а мне треть выручки.
Сейчас не могу. Дела.