Прохожу в гостиную и веду пальцем по полкам и статуэткам в попытках найти малейший сор и придратьсячисто. Вот что случается, когда делаешь нечто выдуманное на ходу сам себя ставишь в нелепое положение.
Свободна, Миринда, выждав ещё немного, говорю я и наблюдаю за уходящей.
Мимо белоснежных диванов шагаю к лестнице (перед ней узкая дверь, ведущая в комнату Миринды), сворачиваю и поднимаюсь по прозрачным ступеням. На втором этаже на меня смотрят семь дверей три по левой стене (комната отца, комната матери, их общая спальня), три по правой стене (моя спальня, спальня сестры и свободная комната, в которой стоит маленькая кровать, кресло-капля и ночник в форме звезды), одна распахнутая в конце: ведёт в кабинет.
Вспоминаю, что оставила рюкзак в прихожей и книгу, соответственно, там. Ладно, верну позжене думаю, что отец начнёт зудеть об утаенной вновь книге; полки тянутся от пола до потолка, все заполнены бери любую. Возможно, Говард Голдман собрал все сохранившиеся до основания Нового Мира издания книг; он вложил так много средств в создание этой коллекции и гордился ею больше, нежели собственными детьми. По крайней мере, в интервью о личном пространстве Голдман нам с сестрой он уделил несколько минут, а книгам несколько десятков. Пускай.
Смотрю на пустующее отцовское кресло, за которым во всю высоту стены тянется панорамное окно. Разве можно спокойно обращаться спиной к этому городу? Не устану тому поражаться, ведь Новый Мир требует своих Создателей, Новый Мир желает, чтобы взгляды живущих в нём людей были прикованы к его величию и только. И я смотрю на Новый Мир.
Дверь позади меня открывается.
Медленно поворачиваюсь на носках туфель и кладу руки на бёдра. Прищуриваясь, говорю:
У тебя сегодня работа дома, я знаю. Куда ездил?
Взаимно рад тебя видеть, Карамель, пропустив вопрос (а, может, и ответив сполна) режет отец и проскальзывает мимо.
Его силуэт тонкий, руки и ноги длинные, пальцы паучьи.
Признаюсь, что видела сумасшедшего, но в ответ не получаю даже взгляда: отец спокойно раскладывает на рабочем столе принесённые бумаги и перебирает их по папкам.
Признаюсь, что разговаривала с сумасшедшим, на что отец вздыхает и, всё так же несмотря, бросает под нос словно скидывает с руки грязную перчатку:
Это уже хуже, Карамель.
В самом деле?
Продолжает (да когда же он посмотрит на меня?!):
Тебе нельзя болтать с незнакомцами, не погань фамилию Голдман и собственную репутацию.
Словно швыряет ветки в костёр. Хорошо горят. Быстро.
Твой идиотский водитель не приехал за мной! восклицаю я.
Это твой идиотский водитель поправляет отец и наконец! поднимает глаза.
Прекрасно! Мой идиотский водитель не приехал за мной, и в итоге я ехала с каким-то чудаком, рассуждающим о доброте и радостях воспитания в эру разве что не динозавров!
Скажи номер авто, и я разберусь, больше ты о нём не услышишь, спокойно предлагает отец. В своём стиле.
Номера не было, признаюсь я.
Не бывает так, Карамель.
Представь моё удивление, ведь я убеждена в аналогичном. Нет номера.
Имя? Он представился?
Кажется, отец напрягается. Он тощий, а в момент озабоченности серьёзным вопросом выглядит ещё более истощённым.
Не представился, но ему известно моё имя. И плату он не взял.
Ты не рассчиталась и осталась в долгу? Голдман не остаются в долгу, никогда. Это правило имени Голдман!
Он сказал, что увидел меня и теперь мы в расчёте, признаюсь я. Что это значит? Кто он? Кому я обязана? Или ты?
Отец никогда не выдаёт эмоции (верно, ведь это непозволительно для человека здравого и здорового), но переживания касательно семьи и репутации касательно имени всегда вызывают в его взгляде тревожный отблеск. Совладав с собой и колкостями на языке, отец выдаёт:
Рекомендую, Карамель, в дальнейшем пользоваться услугами оплаченного водителя, дабы избежать неприятных ситуаций и непредвиденных встреч.
То понятно, скалюсь я. А с безумцем что? Оставишь его без внимания?
Я никогда не оставляю угрозы в адрес семьи, Карамель, без внимания, но тебе необязательно знать о прогрессе этих дел. Верно?
Значит, угроза?
Мы влиятельны, дочка.
Не понимаю.
Чего?
Каждый должен добиваться своего блага и делать что-то во благо своего имени ради совершенствования Нового Мира; это политика государства. А если кто-то пытается подковырнуть другого это лишь доказывает мелочность и недостойность первого.
Однако первый никогда в подобном не признается и даже не поймёт сути, лишь попробует урвать более сочный кусок у более благонравного члена общества, у более необходимого и значимого государству гражданина.
Омерзительно.
Жизненно.
Ты говорил: «Новый Мир совершенен».
Отец кивает и соглашается:
Благодаря таким как ты, Карамель. Мир совершенен и станет ещё более таковым благодаря воспитываемому поколению. Одно поколение за другим всё более идеально. Сколько в тебе порядочности и благонравия! Новый Мир собирался по крупицам, в его становлении принимали участие даже те, кто в последующем был изгнан из-за недостаточной самоотверженности делу и цели, понимаешь? А ты, Карамель Голдман, есть образец идеального гражданина Нового Мира: без смутных мыслей и дел, без отвлечённости на бездумное и не имеющее значимости. Мы не в состоянии изменить прошлое, но в наших силах повлиять на будущее. И я уверен, что будущее Нового Мира достигнет идеалов и высот наших праотцов, которые строили город из лучших побуждений и стремления лицезреть утопию. Твоя роль на поверхности наиболее значимая.
Мне льстят слова отца, я согласна с ними. Они отражают то, над чем я больше всего думаю, о чём позволяю беспокоиться (скоро поборю и эту никчёмную черту). Отец умеет поддержать и облачить мысль в требуемую форму.
Пожимаю плечами, словно совершенно нетронутая излагаемым, и получаю от отца кофейную кружку с крепким напитком (в котором, разумеется, нет кофеина).
Зачем это? спрашиваю я.
Успокоиться. Будь всегда спокойна, даже если в машине с чужаком и безумцем, даже если тебя похитят. Будь спокойна я всё решу и приду на помощь. Ты же Голдман.
Пригубляю и киваю. Благодарю отца и в спешке покидаю кабинет. Спускаюсь на первый этаж, наблюдая скачущую чёрную мышку по имени Миринда. Интересуюсь причиной активности и слышу: скоро прибудет мать, велела накрыть обед.
Чем это пахнет? спрашиваю я.
Морепродукты, мисс Голдман.
Какая мерзость! Каждому в доме известно, что я употребляю в пищу только растительные продукты, исключая из рациона продукты животного происхождения, в особенности мясо (всё равно это синтетическое барахло было выращено в лаборатории и не несло организму никакой пользы).
Может, останетесь на обед, мисс Голдман?
Воздержусь, отвечаю я. Сами чмокайте щупальца.
Миринда удерживает улыбку: не терплю, когда люди улыбаются в неположенное время и в неположенном месте. Дом семьи Голдман работа, а не потешный двор. Работай.
Велю позаботиться об ужине для меня.
Будет исполнено, мисс Голдман, кланяется женщина и наблюдает, как я ухожу в коридор.
Даже переодеваться не буду. Всё равно Ирис дальше её длинного носа не видит: не заметит, что я в форме Академии. Ирис вообще мало что замечает из происходящего вокруг, не будь на мостах перегородок, она бы оступилась и улетела в Острог. Там ей, впрочем, и место. Я же всегда за всем наблюдала и наблюдаю. Не будь перегородок, не растерялась бы и спокойно прошла. Но я не хожу пешком. Мосты удел бедняков. Удел недостойных. Удел простых. А я Голдман.
Заранее надеваю маску на лицо и ожидаю служащую, должную подать верхнюю одежду. Повышаю голос:
В чём твоя проблема, Миринда? Я желаю одеться, а не ждать, пока ты вспомнишь, в какой последовательности лежат десертные ложки.