Беспокойство вызывал гужевой транспорт; его небеспредельная выносливость рано или поздно могла сказаться на темпах продвижения обоза и длительных привалов избежать не удастся. Шагая по заснеженному прибрежному насту, Киселев понимал, что в зимнее время без теплой обуви и нормальной верхней одежды преодолеть такое расстояние трудно, может быть даже невозможно, но он хорошо знал и то, что не все отступающие войска были полностью обеспечены зимней экипировкой. В интендантских службах, после той «Тобольской кадрили», которую ему пришлось пережить, будучи уже знакомым с Софьей, творилось не весть что. Об этом даже не хотелось вспоминать. Те тыловые сволочи и снабженцы, спекулянты и хапуги разных мастей, желавшие лишь нажиться на левой продаже изящных офицерских френчей, шинелей английского сукна и прочего теплого обмундирования, остались там, в прошлом, вместе с тягостной неразберихой отступления и желанием непременно вернуться, восстановить прежние позиции на фронтах; ведь были же успехи При отплытии парохода, никто из офицеров конвоя наверняка особо и не задумывался о необходимости зимней формы одежды, хотя разговоры о близости ледостава уже ходили. Однако, их можно было понять; планировалось дойти до Томска, а не продвигаться пешком по зимнику более восьмисот верст. Кто тогда мог представить себе такое?.. Сейчас же, уже совсем скоро, может возникнуть острая потребность в свежей одежде, начиная с нательного белья, которое нормальный человек не может носить бесконечно и заканчивая обувью и теплыми, зимними вещами. Мороз достанет любого и поэтому положение в скором может стать критическим, с реальной опасностью обморожений среди ледяной пустыни. Рано или поздно могут сдать нервы у людей совершенно не приспособленных к такого рода путешествиям и испытаниям. Неизбежно возникнет и неодолимым, тяжелым бременем ляжет на плечи проблема выживаемости конвоя.
Весь следующий день снег валил неистово, с еще большей силой, преодолевать его удавалось плохо, он становился массивным и пушистым. Обилие снега делало передвижение по нему немыслимо трудным. Командующий распорядился сделать привал лишь для того, чтобы, используя оставшиеся вещи, на сколько это возможно, утеплить свои сапоги, обсушить портянки и отогреть ноги. От сияющего блеска Сибирского солнца снег искрился и сильно слепило глаза. Они слезились и болели, вынуждая идти на самого разного рода ухищрения, чтобы только избавиться от нестерпимо яркого излучения. Невольно вспоминались местные жители с их узкими щелками глаз. Все то в пенатах матушки природы продумано и гармонично. Однако, в зимние дни и стужу, солнце совсем не грело, словно бы и не положено ему было теплом с человеком делиться
За прошедшие три дня морозы усилились. По уже окрепшему льду решились перейти на другую сторону Оби, чтобы, следуя ее правой протокой, сократить путь и в одну из ясных, звездных ночей обойти Нижневартовск. После чего, по слабо населенной, глухой тайге, двинуться к Нарыму. На реке обнаруживалось множество протоков и рукавов, разделенных крупными и мелкими островами, хорошо заметных даже зимой. Порой в них можно было заблудиться и если бы не карта, которой очень дорожил Киселев, то дорога могла стать ко всему еще и путанной. Большую часть равнинной поймы реки занимали заливные луга, на отдельных участках произрастал лес. На территориях поймы реки встречалось большое количество озер и озер-стариц. Должно быть в период весеннего половодья вся просторная, широкая пойма заливалась и летом здесь было куда красивее, и веселее чем теперь. Зимой жизнь замирала, окрест властвовала тишина и лишь непрестанный, монотонный скрип морозного снега рушил ее неодолимость.
Почти вся имевшаяся в распоряжении солома, лошадьми была съедена и они, инстинктивно полагаясь лишь на людей и на свою долю, понуро брели впроголодь. Запасы продовольствия, как и фуража исчезали и две передовые, опустевшие повозки могли вмещать все большее количество уставших, обморозившихся и ослабших людей. Силы, как и продовольствие таяли на глазах. Тянувшиеся в своем безысходном однообразии дни, погруженные в водоворот смены дня и ночи, усугубляясь болью душевных и физических мук преодоления стылого, безлюдного пространства, стали невыносимы. В иные дни мороз переваливал должно быть за сорок и при порывах ветра дыхание замирало, теряя способность вдыхать ледяной воздух полной грудью. А впереди, насколько позволяла видимость, гуляла и хороводила лютая поземка, образуя местами ползущие вдоль кустов снежные надувы. И в морозные минуты вечернего затишья, на низком горизонте, за скелетами тощих лиственниц, садилось холодное солнце. Люди ненавидели день, презирали ночь и лишь короткие минуты тепла, сна и отдыха слабили сознание, уводя его в иные измерения, где нет войны, где мир и любовь, где нет снега и холода, нет боли обморожения, нет бесконечных мук, порожденных подобной жизнью
Однажды, на очередном привале, когда по требованию поручика Никольского, обоз был вынужден остановиться на водопой, многие из конвоя, ранее вовсе не интересовавшиеся судьбой тягловой силы обоза, бессознательно помогавшей людям преодолевать трудности и продолжать двигаться сквозь леденящее пространство зимы, очень даже заинтересовались процессом утоления жажды животными. И это неожиданное отвлечение внимания от нужд собственного выживания, словно внесло новую струю живительной энергии в общее дело заботы о каждом, кто способен был бороться и побеждать в суровой схватке с напастями природы.
Вырубленная топором квадратная ниша в еще не настывшем льду, толщина которого едва ли превышала ширину ладони, имела форму неширокого проруба. Освободив поверхность от остатков льда, поручик Никольский по-деловому зачерпнул ведром ледяную воду и отправился поить лошадь, идущую в обозе последней. Процесс затягивался, но наблюдать за тем, как уставший конь утолял жажду все же было интересно. И вот, передняя лошадь, видя, как перед ней в проруби колышется вода и должно быть более других испытывающая чувство нестерпимой жажды, на удивление собравшихся, двинулась самостоятельно, не дожидаясь на то дозволения своего малосообразительного поводыря. Команда с интересом приблизилась, чтобы понаблюдать, что же будет дальше; как никак лошадь в упряжи, тут даже голову не наклонить, а не то, чтобы напиться. Подойдя к прорубу и потоптавшись, лошадь медленно опустилась на колени, осторожно вытянула крепкую шею и дотянулась губами до воды. Завидя это двинулась и вторая лошадь, видимо не желая оставаться не поенной. Вырубленное во льду пространство вполне позволило пристроиться в паре. Кони пили долго, процеживая холодную воду сквозь губы. То одна, то другая периодически отрывались и поднимали голову, мотая ею то вверх, то вниз. С их мягких, замшевых губ, причудливо искрясь и залипая, сбегали прозрачные струйки живительной влаги. Напившись, они поднялись с колен и не нуждаясь в лишних понуканиях отошли от проруба, облегчив своей животной сообразительностью труды немало удивленного поручика Никольского.
Вот так-то, «конюх!..» тут же подшутили над Никольским, Ты бы уж точно на коленях пить не сподобился, а эти видишь, как в церкви
Каждый день зимы привносил что-то новое. Никто не ожидал столь стремительного вторжения сильных, невыносимых холодов в районы среднего Приобья. Сибирский мороз не просто дикий, он неописуем, он захватывает дух. Ничто не способно остановить бураны, набирающие силу на равнинных широтах и даже лес, стоя величественной хвойной стеной на его пути, сочувственно и скрипуче раскачивал вершинами вековых исполинов, проявляя слабость и усталость в тщетной борьбе с природной стихией. Утомленный безуспешной борьбой с одолевавшим холодом, Киселев устало завалился на следующую последней повозку. Спиной ощутил укрытый брезентом саквояж, единственное их неделимое сокровище. О том в чьи руки оно могло попасть в случае гибели конвоя он не думал: