Гордыня мать всякому греху, погибель души и тела.
Вы, Пётр Иванович, какой веры будете? лукаво спросила Фаина Георгиевна.
Пим задумчиво посмотрел на неё, потом на заснеженные клёны за окном, но, видимо, вразумительного ответа нигде не нашёл и буркнул:
Партийной.
Пирогом живота не прикрыть, строго сказал декан. Ну, вот что, Фаина Георгиевна, оформите парню материальную помощь через студенческий профсоюз. Исправим допущенную ошибку.
Он с укоризной посмотрел на зама. Пим недовольно выдохнул, но промолчал. Меня удивило откуда у товарища Михайлова такая угрюмая ненависть ко мне? Ведь ничего еще не сделал плохого, а чувствую в нём врага лютого. Может судьба у меня такая всяким козлам костью поперёк горла встревать? И всё, видимо, оттого, что хочется быть собой, а не таким, каким хотят видеть меня власть имущие. Я поглощал чай с пирогом, изнемогая от почтения к Петру Ивановичу Михайлову, как Александр Македонский после Гавгамел к персидскому царю Дарию.
Перегруженный деньгами (выписали мне тридцать рублей материальной помощи) по самую ватерлинию я не знал, куда себя деть от счастья. Ринуться в гастроном да напиться угостить ребят сколько ж можно на чужие-то пить? Ломонуться в торговый центр за прикидом? Боюсь Иванову не угодить он в таких делах дока. За пугачёвским кладом на Коелгу? Да туда можно и беспартошным. Там есть риск сгинуть зазря а с деньгами в кармане будет обидно. Поехал в Увелку, а в голове уже складывался план. Спасибо декану.
Родителей уломал за два дня. Да, впрочем, и делов-то дома не было для меня. Отец подарил зимнюю куртку, шапку (мелковатую, правда) и валенки (вот это кстати!). Переодевшись и попрощавшись, отправился в гости к дембелям ребятам из Уйского района. Из Южноуральска доехал до Пласта, где заночевал у родственников зятя. Утром на автобус и дальше в Уйск. Оттуда на деревенской колымаге (однако, автобус) добрался к концу дня до села Нижнее Усцелемово. Вместе со мной на остановке сошел кудлатый и весёлый татарин лет тридцати, представившийся Бакиркой.
Знаешь, где Женя Талипов живёт?
Бакирка неглупый, Бакирка всё знает.
Покажешь?
Провожу, однако.
Женька в семье был последним и любимым сыном. Родители его совсем старички маленькие, седенькие, похожие один на другого, как воробушки. Они всполошились, когда Женька, вышедший из дома на собачий лай, сияя, гордо втолкнул меня на свет кухонной лампочки в клубах морозного пара. Женькиных племянников и племянниц, что вечно толклись при бабе с дедом, как веником размело по домам.
Талипов представил меня. Я поздоровался. В печку подбросили дров и принесли из сеней пельмени на широком фанерном листе. Я достал из кармана бутылку, мимикой испросив у Женьки «добра».
В Челябинске учитесь? Это хорошо. А Мавлиджанка в деревне застрял комсоргом работает.
Тоже не плохо.
А и не знал, что старшину второй статьи Талипова зовут Мавлиджаном. А мы всё Женя да Женька.
Сварились пельмени. Мы с другом выпили, старики отказались.
Хозяин говорил осудительно:
Да-а, город. Там зря хлебало-то не разевай не проследишь, так последнее сволокут. Воров-то от простодушных людей, хоть вицей гони так и липнут.
Я не понял о чём он. Женька сказал ему что-то дед печально закряхтел. Тогда сын укоризненно на русском:
Ну, вот что ты знаешь о городе? Прямо беда тебя слушать. Пошли, Толик, покурим.
Курить мы пошли не на крыльцо, а в сельский клуб, где уже началось какое-то кино. До клуба мы ещё взяли водки сели на последний ряд и тихонько побулькивали из горлышка, закусывая пряниками. После сеанса пошли провожать двух девиц, отшив кавалеров. Женька отшивал на своём языке, мой проще кулаком в пятак. Девчонки, молодые учительницы, жили в комнате при школе. Включили музыку, накрыли на стол водка у нас ещё оставалась. Выпили (мы с Женькой). Принялись танцевать и ухаживать как говорят «куряки», женихаться. Я с места в карьер:
Я люблю вас, Зариночка.
Когда же успели? Часа не прошло, как мы познакомились.
За час и успел.
Вот так с первого взгляда.
А что, три года таращиться надо?
Тоже верно, она погладила меня по щеке. Только вы, наверное, не о ЗАГСе, а о постели мечтаете?
Распахнул удивлённые глаза разве одно другому помеха?
Она улыбнулась полными губками:
Вы, наверное, ещё не знаете наши девушки без свадьбы за кромочку не заступают.
Пережитки это.
Ну, может быть. Скажите, как любимой девушке вам меня совсем не жалко?
Ну, жалко, конечно. Только ведь я с серьёзными намерениями.
Врёте вы всё, потому что пьяные.
Выпей и ты.
Мне и так хорошо.
На моё недовольное молчание сказала:
Я ведь не дура, а учительница не только слушаю, но и понимаю, что вам от меня сейчас надо.
Пьяный трёп меня увлёк больше строптивой учительницы.
Ну, ладно, ты меня раскусила, и, коль такая умная, скажи, что мне делать, моряку-пограничнику четвёртый год пропадаю без ласки.
Женитесь.
Жениться мне не хотелось. На следующий танец мы с Женькой поменяли партнёрш.
А ты, дева, рада ли мне? я попробовал говорить с Розкой в другой интонации не просящего, а согласного на любовь, русского парня с татарской девушкой. А что? Я отслужил, учусь в институте есть перспективы и деньги в кармане (на букетик цветов и бутылку шампанского).
Как не рада, тихо ответила выпускница педтехникума.
Тогда, может быть, поговорим о любви?
Она так взглянула в мои глаза словно умыла. Я уже злился чёртова татарва, чего жилят-то? Мне казалось им за радость под русским парнем постонать. Спросил напрямую:
Слушай, почему вы такие? Думал, учительницы, с передовыми взглядами чему же в общаге-то вас учили? Вера стреножит?
Она погладила меня узкой ладошкой по щеке.
Ты не поймёшь. Ты мне люб, а предлагаешь грязь.
Ну, а свадьба отмоет?
Она кивнула. Я молчал, разглядывая скуластое личико. Милое? Может быть. Раскосые светлые глаза, молочно-смуглая кожа, кривыми саблями черные брови, словно углём подведены ресницы.
И ты не боишься, что я могу оказаться хреновеньким мужем?
Она сказала что-то тихо по-татарски, не отводя взгляда, но чуть отстранившись. Я перевёл:
Вытерплю всё и широкую, вольную да?
Попытался коснуться её груди, а она совсем выскользнула из моих объятий.
Когда водку допили, девчонки отправили нас восвояси. Женька оказался слаб к спиртному по дороге колбасил и ехидно хихикал надо мной:
Не дали с-сучки?
Схватился за забор своего дома и долго утробно рыгал. Потом утёрся снегом, похватал его из горсти ртом и предложил:
Пойдём спать.
Пробились в дом, легли спать в Женькиной комнате на одну кровать, и Талипов спросил:
Они что, тебе, правда, понравились?
На перепихон сгодились бы.
А я думал, Женька задумался.
Я долго ждал, потом не вытерпел:
Слушай, говори, если не спишь.
Женька выдал:
Думал, побрезгуешь татаркой.
А что, у неё поперёк?
Талипов после тяжкого раздумья блевал мыслями:
А мне здесь всё осточертело деревня, колхоз, тупые лица. Мечтаю в какой-нибудь город сорваться и жениться на русской.
Почему обязательно на русской? Цыганские девы тоже красивые.
Он не принял юмора, зубами скрипнул:
Хочу, чтоб дети мои были русскими.
И что с того? Мы же на службе не заморачивались Женька ты или Мавлиджан. Или тебя на катере молодой обижал? С чего вдруг зауросил? Комсоргом стал?
Да, Женька сказал зло. Стал и понял, что с моей графой в паспорте о национальности далеко не упрыгаешь.
А куда ты намылился уж не в Политбюро ли?
Почему бы и нет? сказал Женька, повернулся на бок и засопел.
Любо поспорить с целеустремлённым человеком.
Хотя спорить с ним всё равно, что с инвалидом драться: зациклился парень на своей родословной. Как на службе-то было просто салага, потом годок. Ни татар, ни русских, ни таджиков забитых служи парень: всему своё время. А здесь. Мне мать неоднократно говорила кызымку в семью на дух не надо, хватит нам одного. Это она про зятя любимого, отец которого из крещёных башкир. Что же Женьку-то ждёт в этом колхозе? Кресло парторга? Тихая и покорная, как все татарки, жена? Футбольная команда ребятишек? Если не сопьётся. Впрочем, одно другому не помеха. Как в Петровке зовут инородцев? Недомытками? Ну, куряки!