Мила жила в деревушке под чужим именем, как его двоюродная кузина, и находилась под постоянным присмотром доверенной Тео одинокой пожилой женщины из бывших политзаключённых. Он предусмотрительно спас её от концлагеря ещё в 1939 году, когда только начинал заниматься своей деятельностью, чтобы иметь преданного человека, обязанного ему жизнью. У женщины никогда не было собственной семьи и она искренне привязалась к девушке, понимая её зависимое положение. Держать Милу в альпийском шале фон Штрелах было возможным лишь потому, что он обещал девушке освобождение из концлагеря родителей. В обмен на её терпение. И благосклонность.
Пани Козловски, вам придётся ещё немного подождать с отъездом. Пока мне не удалось достать необходимые документы, но я обязательно спасу ваших родителей. Обещаю. Даю слово офицера. Но, вы тоже должны меня понять, это очень нелегко и опасно.
Что вы ещё хотите? Отец отдал вам уже всё, чем владела наша семья. У меня ничего не осталось. Что я ещё могу сделать для их спасения? Говорите, я согласна на всё.
Мила, вы позволите мне вас так называть, послушайте, вы же понимаете и наверняка чувствуете, как я к вам отношусь. Вы не можете не догадываться о моих чувствах. Вы же видите, что я влюблён и готов ради вашей благосклонности на многое. Но, мне хотелось бы иметь доказательства того, что и вы ко мне тоже испытываете некоторую хотя бы симпатию. Я тоже должен знать, ради чего рискую многим. Понимаете?
Наверное Не знаю. Мне кажется, если честно, я уже некоторое время назад начала догадываться о ваших планах. Только, зачем я вам? Вы, с вашей внешностью, положением и неограниченными возможностями, можете обладать любой достойной вас женщиной. А я ещё совсем не опытна, не искушена, вам будет со мной не интересно, я вам быстро наскучу. Да, и потом, я еврейка! Вы рискуете своей карьерой, связавшись со мной.
Как же вы не понимаете! Я полюбил вас! Впервые в моей жизни я испытываю такое чувство, с которым не в состоянии совладать. И мне никто не нужен, кроме вас! Ради вашей любви я готов на всё! И на риск, ради спасения вашей семьи тоже!
На близость она согласилась не задумываясь.
Если бы не её глаза, полные презрительной ненависти.
Чем сильнее мужчина чувствовал её покорное неприятие, тем сильнее его поглощало сжигающее чувство неразделённой любви. Иногда Тео даже казалось, что он девушке тоже не совсем отвратителен, что в ней порой борются два несовместимых чувства: ненависти и физического притяжения. Особенно это чувствовалось по ночам, когда в ней просыпалась женщина. Девушка не скрывала, что она презирает себя за это, но ничего не могла с собой поделать. Затем наступало утро, и ему снова казалось, он ей настолько ненавистен и презираем, что девушка в любую секунду, если бы могла себе это позволить, готова его убить. Если бы не призрачная надежда, что мужчина всё же проявит благородство и поможет, как обещал, её родителям спастись. В такие минуты Тео, раздираемый безответностью чувств, в ярости и отчаяние сбегал от Милы в Берлин, что бы уже по дороге начать скучать по её запаху, телу и бездонным зелёным глазам.
Через год этих тяжёлых отношений и его редких наездов-отъездов Мила ожидаемо забеременела. Когда фон Штрелах узнал об этом, что-либо предпринимать было уже поздно. Заканчивался 1942 год, его работа занимала всё больше времени, маршруты его поездок становились всё длиннее и он всё реже появлялся в Бад-Виззее.
23 декабря 1942, Бад-Виззее
Если в вас осталось хоть что-то святое, если в вашей несчастной проданной дьяволу душе осталось хоть что-то человеческое, вы должны сказать мне правду, что с моими родителями. Слышите?! Правду!
Фон Штрелах приехал всего пару часов назад, ему удалось вырваться к ней на несколько дней на Рождество. Он с нетерпением ждал, когда наконец-то сможет её увидеть, обнять, поцеловать. Мужчина соскучился до умопомрачения и совершенно не ожидал такой встречи. Он настолько сильно полюбил эту не покорившуюся еврейскую женщину, ожидающую от него ребёнка, что готов был пойти на крайние меры и совершить невозможное: сделать ей предложение, жениться на еврейке, бросить всё и исчезнуть. Он уже давно имел несколько паспортов на чужие имена, вклады в банках по всему миру и спрятанные драгоценности. Одну из них кольцо «Святая Мария», по праву принадлежащую семье Милы, он собирался преподнести ей, как свадебный подарок. Да, он сохранил для себя лично то самое уникальное кольцо семьи Козловски и хотел подарить его, как доказательство своих чувств. Тео нужна была только эта еврейская девочка, её любовь, её тело, её глаза и их ребёнок.
Он, конечно же, знал, что отца и матери Милы уже давно нет в живых они были уничтожены осенью этого года в Аушвитце, причём по его непосредственному приказу. Фон Штрелах не мог себе позволить оставить в живых свидетелей. Но, сказать ей, что родители расстреляны девушки, он не решался.
И только ночью, когда Тео хотел серьёзно поговорить, признаться и сделать ей предложение и поведать о своих планах, а Мила молча лежала, отвернувшись от него, он не выдержал и рассказал правду.
Поверь, я ничего не смог сделать. Это было слишком опасно для меня спасать евреев. Сейчас настали тяжёлые времена, фюрер принял решение об уничтожении всего еврейского народа. Я не мог рисковать своей работой, а возможно и свободой. В конце концов, даже жизнью! Спасти твоих родителей и погибнуть самому это абсолютнейшее безрассудство. Пойми меня!
Давай всё забудем, всё бросим, начнём с чистого листа на новом месте. Родителей не вернёшь, а тебе скоро предстоит рожать. У тебя вся жизнь впереди. Я очень люблю тебя! Мы уедем далеко за границу, где нас никто не знает. Я дам тебе и нашему ребёнку всё, что захотите. Я богат! Ты не представляешь, как невероятно богат! И я так сильно люблю тебя, что схожу с ума! Умоляю, не отталкивай меня!
Она промолчала, но к Тео больше не повернулась и к себе не подпустила никогда. Он не смог увидеть её почерневших глаз и безнадёжную пустоту в них. Через три дня фон Штрелах от отчаяния и эмоциональной опустошённости уехал в Берлин.
Когда спустя несколько месяцев ребёнок родился, женщина отказалась кормить свою новорожденную девочку, практически не прикасаясь к ней. Она всё время лежала, повернувшись к стене, и практически не реагировала на окружающее. Казалось, она отказалась не только от своей дочери, она просто отказалась от жизни. А через три недели, ровно в свой восемнадцатый день рождения, Мила Козловски повесилась в гостевом домике.
«Я бы прокляла тебя, но ты должен вырастить дочь».
Тео фон Штрелах назвал новорожденную девочку Камилой и дал ей свою фамилию.
3 октября 1941 года, Бобруйск
В первые дни войны в конце июня 1941 года немецкие войска заняли одним из первых населённых пунктов на территории Советского Союза небольшой белорусский город Бобруйск. Особенностью этого периферийного местечка было преобладающее число жителей еврейской национальности. Более шестидесяти процентов населения городка, а это около двадцати семи тысяч человек, до начала войны составляли евреи. В первых числах августа 1941 года оккупационные власти при содействии добровольных помощников из числа местных жителей, преимущественно польского происхождения, произвели аресты и принудительное переселение евреев Бобруйска в огороженное и охраняемое гетто, созданное в границах городских окраин. Бо́льшая часть узников гетто была расстреляна 78 ноября 1941 года. Окончательное уничтожение Бобруйского гетто произошло 30 декабря 1941 года. Всего за время оккупации было уничтожено около двадцати пяти тысяч евреев, то есть более девяноста процентов жителей города еврейской национальности.