Коротким движением холодной ладони Фролов убавляет яркость дополненных знаков. Остаётся лишь виртуальное дыхание самого кафе: приглашение зайти внутрь, окунуться в притягательную атмосферу одноэтажной Америки (внутри горят стенды с погрязшими в забытьи аккуратными домиками счастливое время, воссозданное потоковыми художниками). Можно отпустить пульсар на волю: он нарисует вокруг тебя прекрасную пучину далекого отринутого прошлого кладезь дерева, щебня, асфальта Брукхайн приглашает войти, отведать острые североамериканские бургеры, длинные хот-доги, обсыпанные жареным луком, хрустящую картошку во фритюре Ниже горит объявление о поиске новой официантки с гарантией усеченного медицинского страхования.
Прорва времени потрачена здесь в стремлении отыскать ускользающее спокойствие. Вид ниспадающих волос (на худые плечи миниатюрная царица распространяет немую ауру) приводит в чувство восторга, закрывает тревожную брешь в душе, вот только если бы можно было раз и навсегда закупорить расщелину страха, бесконечного неприятия жизни, но нет Никак не получается решить проблему до конца. Начинаешь вглядываться, и снова, и снова: блеклая тьма поднимается из глубин сознания. От нее нет спасения.
Ее мягкий голос ласкает барабанные перепонки, непереводимый запах ее бледной кожи близок но одновременно, нет далек, далек трепещущее единство, и сама смерть говорит с тобой, пытается донести нечто важное. Красная улыбка отождествляет шепот ветра, гуляющего между Сциллой и Харибдой. Смотришь в белоснежную пропасть, смотришь, смотришь
Фролов, не чувствуя ног, выбирается из машины. Не выпускает из холодных пальцев верхнюю пуговицу пальто.
Какого черта! говорит Денисов. Взмахивает руками, рассматривая подошву ботинка. Подходит к бордюру, пытается стереть с подошвы собачье дерьмо. Район не самый благополучный. Гнилостный запах. Белок. Белок. Везде этот чертов белок. Забирается в небоскребы, в каждую чертову комнату, впитывается одеждой, кожей
На холодных ступенях кафе растекся тощий бомж, обмотанный в жуткие лохмотья. Красные глаза говорят о генонаркотиках в грязной крови. Хватает Денисова за щиколотку.
Подай на пропитание, приятель, бездомный щелкает по старым очкам, приросшим к разбитой переносице.
Денисов ругается, вырывает ногу из дряхлых пальцев.
Какой я тебе приятель!
Ну ты меня понял, взгляд бросается к Фролову. Ну а ты приятель ты подай хоть копеечку! В капсуле не был с того месяца! Прошу!
Извини, говорит Фролов. Денег нет.
Взгляд бомжа становится тяжелым, обман дружелюбия испаряется.
Ты будешь гореть в аду! Ты и сам это знаешь. Если, конечно, не переведешь мне денежку Всего немного. Пожалуйста
Протягивает крючковатые пальцы с длинными ногтями, изъеденными черным грибком.
Сам виноват, Денисов отпинает грязное тело от входа. Нищий остается неподвижным, распластанный под ледяным ливнем.
Следователи окунаются в американский дух псевдо-свободы. Пустые столы, как несуразные грибы, выросшие под ядовитым дождем. Фролов отряхивает пальто от прилипчивой влаги, осматривается. Все, как прежде. Ничего не меняется. Американизмы льются с темного потолка, разлагаются на банальные составляющее: тлетворный запах пережаренных сосисок, плоское тремоло стейтовского гимна Стены светятся фальшивой кирпичной кладкой вековой давности. Одноэтажный рай, упокоенный под филадельфийским солнцем.
А пахнет как, Денисов тянет носом, как длинноногая гончая.
В углу дряхлеет пыльный музыкальный аппарат ушедшая эпоха виниловых пластинок, черного кружева старинных мелодий, что-то вроде Фролов вспоминает, что насечено на пластиковую коробку кажется, Битлз или Однажды Лиза (когда мерзкого хозяина-толстяка не было на радаре заведения) пыталась запустить шкатулку, но ничего, кроме скрипа иглы этот тихий звук (тц-ттц-тц-ттц) всколыхнул тогда что-то внутри Фролова. Он чувствовал страх. Словно касание призрака.
Хозяин заведения (Фролов, на удивление, помнит его очень хорошо) нависает над барной стойкой, тучный красномордый мужик, облачённый в зелёный хитон. Встречается взглядом со следователем. Что-то мелькает в его блеклых глазах. Вспомнил. Точно вспомнил. Фролов уверен. Пухлые губы слегка вздрагивают.
Денисов плюхается за первый попавшийся стол и делает заказ через потоковое меню. Фролов садится напротив, упирается взглядом в щербатую поверхность фальшивого дуба, потом на свои холодные пальцы, сцепленные в замок.
Иногда пристрастие к потоку переходит все границы, говорит Денисов.
А?
Денисов пожимает плечами, снимает мокрую восьмиклинку, кладёт ее на стол, растекается по мягкой софе.
Думаю, это какой-то заговор. Ну, знаешь, с этим потоком. Не может быть так просто, чтобы поток настолько сильно захватил сознание людей. Сам подумай. Это как наркотик. Уже нельзя без него. Если не спускаться, начинается ломка.
Ну не знаю, у меня такого нет.
Денисов усмехается.
Это тебе так кажется. Да ты бы и не признался.
Фролов чувствует запах готовящихся хот-догов, заказанных Денисовым. Больше не для кого готовить, они здесь одни. Мерзкий душок конденсируется на блеклых стёклах, осаждается на перегретых рецепторах.
Люди, говорит Фролов, хотят быть счастливы. И поток он даёт это ощущение.
Ощущение. В том и дело. Всего-то ощущение. А ты, вот ну не ты лично, имею в виду как сидел в обоссанной кабинке, по уши в грязной воде, так и сидишь. Обман, и только. Все это симуляция. Ты не можешь быть счастливым в симуляции.
Счастье, говорит Фролов его ладони сцеплены в тугой замок, мертвенно-бледные, обтянутые сеткой кобальтово-синих вен. Оно, ведь, субъективно.
Счастье-то?
Субъективно, и зависит только от того, что человек чувствует в этот момент.
То есть, хочешь сказать, даже эти сраные наркотики..?
Фролов кивает.
Согласен. Во всем, на мгновение застревает, слыша перекличку далеких каблучков из закулисья американских интерьеров, во всем нужна мера. Когда человек зависим, в этом нет ничего хорошего. Но я сейчас не об этом Есть есть еще одна причина, почему нельзя почему не стоит полностью доверяться потоку. Квантовые компьютеры пока не разрешили полностью все уравнения.
Уравнения?
Денисов нетерпеливо постукивает полу-сбитыми костяшками пальцев по выщербленной поверхности стола. Утро за блестящими плексигласовыми панелями пустотело, банально, дождливо, скользко.
Ну да. Уравнения. Не слышал? Должен же был слышать хоть что-то Ладно. Есть уравнения. Их много. Почти бесконечное количество. По сложности если представлять, то подразделяются на уровни, и чем сложнее, тем ниже по уровню. Как-то так.
И? говорит Денисов.
Нижние слои уравнений пока не полностью решены, поэтому Может там что-то скрывается такое, что заставит пересмотреть, ну, по-другому взглянуть на поток в целом Китайское правительство, может, не зря не дает столько свободы в потоке. У них есть, как бы сказать, несколько потоковых областей, которые доступны обычным гражданам, а все остальное под запретом.
Денисов крутит пальцем у виска.
Точно уж не из-за страха каких-то там нерешенных уравнений.
Тем не менее
Слушай, получается, что, Денисов пытается переварить услышанное, уравнения потока, да? Поток, это что-то, какая-то математическая штука, получается? Никогда этого не мог понять.
Все в этом мире «математическая штука», говорит Фролов. Любое явление можно описать математической формулой Так вот. В общем. Уравнения потока настолько сложны, что расчеты идут уже тридцать лет
Это с тех пор, как Петербург перестроили.