Пайку заколачивать»
Сегодня Толька был дома. Он и рад бы пойти на работу: слушать бабкины разговоры и ворчанье никак не хотелось. Но ушибленная накануне нога распухла. Наступать на нее было больно, а на одной на работе делать нечего. Как мог так оступиться, он и сам не понимал. После выпавшего первого снега сам же брата предупреждал, чтобы под ноги глядел. И сам же поскользнулся. Ладно, если бы просто упал. Так нет. Одной ногой угодил прямо между сваленных только что елок. Хорошо, что без перелома обошлось.
И обидно еще было ему, что напасть эта случилась с ним в лесу уже не первый раз. Прошлой зимой в капкан угодил. Хорошо, что тот полностью не закрылся: вместе с валенком колодина между дуг попала. Тогда лишь испугом отделался. В детстве так вообще редко когда из леса без синяков и ссадин возвращался. То между бревен на мостике ступит, то там же на гнилую деревяшку наступит. Вообщем, как говорил его отец, если не везет сейчас, то когда-нибудь все одно повезет. Главное до этого дожить.
Раньше тех, кто специально вередил себя, в острог сажали. А нынче красота: дома сиди или в больнице лежи, полеживай, ворчала Евдокия Антоновна, каждый раз, когда проходила мимо лежащего на кровати внука. Хорошо хоть трудодни вам лодырям не ставят.
Кто тебе, бабуля, такое наплел, не выдержал молчавший и прежде равнодушный к бабкиным словам Толька. Тебя послушать, так, может, голову отрубали сразу? И почему ты решила, что я специально ногу вывернул? Ведь случайно поскользнулся. Под снегом ямы не заметил. А Витька, между прочим, должен был предупредить бригадира, что сегодня дома останусь.
Ага, столько годов в лесу ничего, а тут поскользнулся. Надоело робить, вот и сунул ногу, куда не надоть, стояла на своем бабка. Красота нынче. Служить в армию не надо идти. Войны нет. Лежи на кровати, бока проминай. Родители с работы придут, накормят.
Да лучше гайки на морозе крутить или в армию, чем тебя слушать. Мелешь, что к носу ближе. Я на оборонных работах вместе с мужиками лес валил, а тебе все не ладно, буркнул парень и отвернулся к стене.
Не зря, видно, тебя Толей Шанешкой8 кличут, словно не слушая внука, твердила свое бабка. Отэкой дя9, лежень, не унималась она.
Толька молчал, понимая всю бессмысленность в препирательстве с ней. А бабка подошла поближе к кровати, поддернула свалившийся край одеяла и подоткнула под спину внука.
Лежи уж, правильный ты наш. Раньше разве позволили бы родители, чтобы дети со стариками так разговаривали? Живо бы поперек спины вицей вытянули. А нынче что? Никакого уважения. Доброго слова не услышишь, а не то помощи какой. Говори, что хошь, бабка все стерпит, она картинно всхлипнула и отправилась в соседнюю комнату. Знают, что ей деваться некуда.
Когда дверь за Евдокией Антоновной закрылась, Толька перевернулся на кровати и сел, свесив на пол здоровую ногу. Отчасти он понимал и даже мог согласиться со словами бабки. Но одно о том подумать и совершенно другое произнести в слух. В том, что в армию служить не берут, его вины в том не было. После победы призыв отменили на несколько лет. За годы войны армия разрослась до небывалых размеров, и нужно было время, чтобы привести ее к разумной для мирного времени численности. Но от этого Тольке и его сверстникам было не легче.
Война совсем недавно закончилась, и фронтовиков в Ачеме было не мало. А в некоторых семьях еще надеялись на возвращение и ждали своих близких. Потому отношение к тем, кто не служил срочную было, мягко говоря, особое. Конечно же, все понимали, что не по своей прихоти переросших парней в армию не берут. Но все одно, находились и такие, кто ставил им это в вину и относился к ним с некоторым пренебрежением. То поздороваются со всеми, кроме призывника. Или в разговоре нет-нет, да и кольнут словцом каким. Мол, кто-то служил и воевал, а кто за их спинами отсиживается.
Вот и Тольку не миновала эта участь. Совсем скоро ему двадцать один исполнится. И если те, кто помоложе старались обходить эту тему стороной, то старшее поколение в выражениях не стеснялось. И ладно бы, если кто из деревенских измывался, так свои родные досаждали много больше. То отец, хлебнув лишнего, причислит его к никчемному поколению, способному только с девками по зауглам обниматься. То у матери не задержится и слетит с языка, что у всех дети как дети, а у нее незнамо кто растут. А бабка та совсем чуть ли не изменниками родины их с младшим братом зовет. И не было у Тольки нынче желания больше, чем пойти в армию.
Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он попытался подумать о чем-то хорошем. Но первое, что пришло в голову, оказалось совсем не тем, о чем хотелось бы вспоминать. И как ни пытался переключиться на что-то другое, но ничего у него не получалось: мысли все время возвращали его к той летней ночи.
Июль 1941 года
Что делать с золотом, Толька Ларионов толком не знал. Отдавать жалко, а как с него какую выгоду получить, тоже представлял плохо. Не сомневался лишь в одном: если рассказать родителям, то те сразу же в милицию заявят. И тогда уж точно никакой выгоды с него не поиметь. Вот и решил, что пусть оно полежит, пока он не подрастет. К тому же война идет. Куда в такое время с ним?
А вот перепрятать слитки в другое место следовало обязательно. Посредине деревни оставлять их было опасно: куда только не забиралась во время игр ребятня. Вездесущие мальчишки в любой момент могли их обнаружить. К тому же бабка Агафья тут давно хотела колодец соорудить. Вот и присмотрел Толька место на краю деревни, сразу за кузницей у развалившегося амбара. Но и спрятать там случай все тоже никак не представлялся. Пока, наконец, не появилась хорошая возможность перевезти все ночью на телеге.
Толька остановил подводу недалеко от старого погреба Агафьи. На всякий случай огляделся по сторонам. На улице совсем стемнело, и деревенских домов не было видно. Лишь по очертанию деревенского угора на фоне поблескивающей реки, можно было предположить о том, где он сейчас находится. Толька накинул поводья на ограду и прислушался. Где-то на другом конце деревни едва слышно звучал пьяненький голос гармониста. Толи забыв продолжение, толи не зная его совсем, он словно заевшая пластинка, повторял одни те же слова:
«Я рассаживал в саду
Черную смородину.
На фашистов я пойду
За советску Родину».
«Целый день рассаживает и никак рассадить не может, мысленно посмеялся над солистом Ларионов и стал пробираться к схрону». На то, чтобы перетаскать слитки в телегу ушло немного времени. Закончив с погрузкой, Толька вытер пот со лба и осмотрелся. Не услышав и не заметив ничего подозрительного, он запрыгнул в повозку и потянул за поводья. Старая кобыла поднатужилась и сдвинула телегу с места. Но не успела она сделать и несколько шагов, как под телегой что-то хрустнуло.
Толька потянул за повод и лошадь остановилась. Он спрыгнул на землю и заглянул под телегу. В темноте что-то разглядеть не удалось. Недолго думая, парень понюжнул лошадь. Та снова напряглась и сдвинула повозку. Сам же он тем временем внимательно вслушался в издаваемые телегой звуки. Колеса сделали пару оборотов, и Толька снова остановил лошадь. Причину искать долго не пришлось. От тяжести груза, а больше из-за ветхости продольный брус в телеге треснул. «Вот незадача, выругался Толька и вспомнил отцовскую поговорку о невезении». Он понимал, что скоро начнет светать и времени на все оставалось немного. Искать другую телегу, как или ремонтировать эту, было уже некогда. Понимая, что с грузом дальше околицы не уедешь, Толька принялся таскать слитки обратно в погреб.
«Налегке до места доеду, а там что-нибудь придумаю, решил он, разгружая повозку». Вернув слитки обратно, Толька залез в телегу и поехал к Смильскому.