Через несколько минут пан Яцек, вооружённый костылями с ужасом смотрел на пролетающие мимо автомобили сквозь стекло мотоциклетного шлема.
Но ведь Дымжа был в тот день пьяным в дрезину. Сказал он Качмареку, едва сдерживая слёзы.
Но ведь и ваш укол толком ещё не подействовал. Парировал Влодьзимеж.
Не успел Мулярчик как следует удивиться этому ответу, а настроение его решительно улучшилось, резкость зрения понизилась в разы, и на ум пришла старая заунывная песенка про молодого паренька, в самый разгар свадьбы погубившего и себя и невесту, исполнением плохо отрепетированного танца с саблями. С этой песней на устах он, отбросив показавшиеся ненужными костыли, и отправился в недобрый путь, пошатываясь, словно от ветра и походкой, повторить какую можно, если разгадать её простенький алгоритм: два длинных шага вперёд и один коротенький назад. Стараясь не смотреть в глаза разъярённым водителям, пан Яцек, не сбавляя темпа, упрямо двигался к скромной цели остаться в живых. Если его в тот момент что-то и пугало, то ни как ни визг тормозов, ни грохот сталкивающихся друг с другом автомобилей, а то, что помогавшая сохранять бодрость духа песня стремительно заканчивалась, а других он не знал из-за врождённых проблем с памятью. Но погибать из-за такой ерунды Мулярчику показалось глупым и, переступив двойную сплошную, он затянул на ходу придуманную им балладу о старушке, сорок лет ожидавшей возвращения домой сына, и когда она уже почти отчаялась, ей вдруг доброжелатели сообщили, что окромя дочерей она никого никогда не рожала, от такого сюрприза пенсионерка тронулась умом и подалась в политику, причём настолько успешно, что уже через два года стала президентом Латвии
Но оставим до поры до времени пана Яцека с его заботами и попытаемся реабилитировать доктора Качмарека, про которого из выше изложенного можно подумать, что сам он, ни на что не способный трутень. В то самое время, когда его верный помощник отлёживал бока в тёплых тылах быдгощского госпиталя, Влодьзимеж неустанно шагал по следу неуловимого умертвителя. Для этого он пару раз посетил Дымжу, проходившего лечение в соседней с Мулярчиком палате, чтобы выяснить, что банкир видит настоль нелепого детектива якобы в первый раз и настоятельно требует оставить его, наконец, в покое и доверить расследование истинным профессионалам. Подобные высказывания были расценены амбициозным Влодьзимежем плевком в душу, но выбить из колеи юного борца с криминалитетом им было не под силу. Под покровом ночи Качмарек тайно проник в особняк потерпевшего, и пока содействовавшие ему в этом папаша и престарелый дедушка Ежи искали возможные улики в холодильниках, сейфах и винном погребе, сам Влодьзимеж тщательно изучал наружную сторону входной двери, побитую ружейной картечью. Кто в неё стрелял и кто поливал ступени крыльца водой, чтобы Дымжа сломал себе спину, ещё предстояло выяснить. И снова на помощь пришли камеры видеонаблюдения. Отыскав нужный день и нужный час, Влодьзимеж увидал на мониторе банкира, зачем-то прильнувшего оком к дверному глазку. По всей видимости, пан Лешек таким образом рассчитывал не пропустить пришествие зла в родные пенаты. В одной руке его была банка пива, а в другой он крепкой хваткой сжимал стволы охотничьего ружья. От наблюдения Дымжа отвлекался лишь периодически: либо для того чтобы сбегать на кухню за очередной банкой, либо выйдя на крыльцо избавить мочевой от банки предыдущей. Уже под утро неприлично пьяный банкир, в двадцатый раз, посещая импровизированную уборную, закономерно поскользнулся и не без эффектной эстетики упал на откормленную спину. Ружьё, ударившись прикладом о землю, предательски выстрелило из обоих стволов, и заряд картечи угодил в закрывшуюся от внезапного порыва ветра дверь. Было ясно как божий день расследование как зашло когда-то в тупик, так и продолжало там топтаться.
Если к дому пана Лешека семейство прикатило на общественном транспорте, то возвращалось обратно на грузовичке папашиного старинного друга дяди Олафа. Ещё перед началом поездки Качмарек указал горе-водителю на спущённые колёса, но в ответ услышал лишь развесёлый хохот, показавшийся юному детективу чем-то вроде хитроумного издевательства. Смех этот, всю ночь не дававший Влодьзимежу покоя, рано утром показался безукоризненно безобидным, по сравнению с ужасающей новостью, поступившей по телефону от взволнованного инспектора Смыка: ночью группа неизвестных ограбила особняк печально известного банкиры Дымжы! Вынесли всё, что так или иначе было связано с деньгами, старинной мебелью, спиртными напитками и электроникой, включая систему видеонаблюдения. Похитителей якобы усердно ищут, но в виду того, что практически у каждого полицейского в городе, как минимум по два-три кредита, общие шансы на успех устремлены к нулю. Сообщать пану Людвику о том, что был в ночь совершения преступления в пострадавшем доме, Качмарек, по просьбе престарелого дедушки Ежи, не стал, и высказать предположение о возможной связи данного ограбления и покушение на убийство было совершенно некому бессовестный Мулярчик пребывал в коме, полногрудая же пани Плужек, после того как Влодьзимеж указал ей на недопустимость чрезмерного употребления купленного на его личные деньги сахара, разговаривать с ним категорически отказывалась. Качмарек хотел было перезвонить Смыку и уточнить в котором часу орудовала банда, но, испугавшись, что вопрос этот может показаться чересчур подозрительным, передумал.
Лишь бы не в том же, что и я с родичами. Подумал детектив и отправился завтракать.
Но вернёмся теперь к нашему пану Яцеку. Этот поистине героический мужчина, преодолевая страх и мучения, с песней, заглушавшей автомобильные гудки и рёв моторов, без единой новой травмы на теле, покинул, наконец, проезжую часть, но, увидав впереди заснеженный лесок, движения не остановил. Он точно знал, что за этим самым леском пролегает железная дорога, по шпалам которой он обязательно доберётся до Варшавы, пусть для этого придётся сочинить тысячи песен, сядет в первый попавшийся самолёт и навсегда покинет Польшу, чтобы никогда более не увидеть ни Качмарека, ни Смыка, ни Быдгоща, в котором у него не оставалось ничего, кроме удочки и жены и то покоящихся первая на дне Вислы, вторая же на кладбище святого Николая. Но не успел Мулярчик сделать и пары шагов, как его окликнул до боли знакомый писклявый голос.