Детективное агентство доктора Качмарека
Начало
Тот день начался у Влодьзимежа так же, как и любой другой субботний на протяжении последних нескольких лет: едва продрав глаза ровно в шесть часов утра, сделал зарядку, умылся и почистил зубы, покормил пшеном рыбок, совершенно случайно перепутал пакет обезжиренного молока с бутылью дедушкиного элексира и, не отходя ни на шаг от холодильника, снова уснул. Первая мысль Качмарека, промелькнувшая в гудящей голове, после того как он снова проснулся, была о том, что в их доме никакого спиртного в холодильнике в шесть утра субботы быть не могло по определению ни дедушка, ни тем более папаша подобных оплошностей никогда доселе не допускали. Неутешительный вывод напрашивался сам собой: на календаре с высокой долей вероятности был обычный будний день, а это означало, что Влодьзимеж по вине незапланированной пирушки пропустил нечто невероятно важное.
Молодой человек не ошибся ответственейший экзамен по польскому языку, в ходе которого решался вопрос о переводе его в очередной класс в очередной раз обошёлся без его, качмарековского, участия. Снова сделав зарядку, умывшись, почистив зубы и покормив пшеном рыбок, Влодьзимеж сломя голову, обгоняя автобусы и сбивая с ног случайных прохожих, помчался в школу, в тайне рассчитывая на что-то хорошее. Вышедший на порог заспанный и не успевший не то что сделать зарядку, а даже покормить пшеном рыбок, коих у него отродясь не водилось, до смерти перепуганный оглушительным стуком в двери и окна ночной сторож, вытянувшись в струну и приложив ладонь к козырьку форменной фуражки, рапортовал Качмареку о том, что во время его отсутствия ничего экстраординарного и сверхъестественного не произошло, а также о том, что пребывает в школе совершенно один, так как последняя живая душа коей он имел удовольствие любоваться, покинула данное заведение около пяти часов назад.
Матка боска. Тихонечко, чтобы никто не услышал, неожиданно для себя выругался Влодьзимеж и уже ожидаемо разрыдался.
Всю ночь Качмарек с мельчайшими подробностями рассказывал храпящему на диванчике, но делающему вид, что внимательно слушает сторожу о том, как делал зарядку, умывался и чистил зубы, кормил пшеном рыбок, думал, что сегодня суббота, по ошибке выпил нечто такое, от чего весь день пребывал в забытьи, а потому не явился на экзамен и теперь ему, скорее всего, небо покажется с овчинку.
Ситуация начала проясняться около девяти часов утра, когда пришедший на работу директор школы пан Фабисяк для начала разбудил, а затем уволил сторожа, не услышавшего заведённого на полшестого будильника, только потому, что Качмареку подумалось, что своим не соответствующим обстановке звоном тот сможет сбить его с какой-то важной мысли, а потому его следует поднять по лестнице на третий этаж. Разобравшись со сторожем, Фабисяк в своём кабинете собрал педагогический совет, и принялся с пеной у рта приводить доказательства неуместности нахождения Влодьзимежа в стенах учебного заведения. Влодьзимеж пытался оправдываться, едва слышно гундося о пшене и рыбках, но его никто не хотел слушать. Единственная, кто заступился за Качмарека, как ни странно, была учительница польского языка и литературы полногрудая пани Плужек. И её речь была настолько горячей, а доводы в пользу мальчишки настолько железобетонными, что прилюдно пристыженному Фабисяку ничего не оставалось, как уволить её вслед за сторожем.
Стоя на пороге школы, полногрудая пани Плужек с узелком и Влодьзимеж с липовой справкой об окончании начальной школы, клялись не позабыть друг о друге уже к вечеру, а также иногда перезваниваться, в надежде застать вызываемого абонента в целости, сохранности и прекрасном расположении духа. За минуту до окончательной разлуки Качмарек осмелился попросить полногрудую учительницу уговорить папашу, ничего пока ещё не знающего о произошедшей трагедии, оставить сына в целости и сохранности, чтобы той было кому звонить, но она вместо помощи порекомендовала Влодьзимежу прочесть «Сказку о потерянном времени» некоего Шварца и поспешила в ближайший кабак возвращать себе прекрасное расположение духа.
Качмареку не хотелось домой ничуть не меньше, чем полногрудой пани Плужек, но ему, не доросшему до нужных лет, вход в питейное заведение был заказан, а потому, чтобы отвлечь себя от грустных мыслей он поначалу направил стопы в парк развлечений, но вспомнив, что не заслужил, впервые в жизни решил посетить какой-нибудь музей. Попав внутрь первого попавшегося, Влодьзимеж сразу же догадался, что развеяться вряд ли получится паноптикум целиком и полностью был посвящён средневековым пыткам. Прохаживаясь мимо испанских сапог, железных дев, кошачьих фортепьяно и прочих гаррот, Качмарек не только мысленно примерял на себе их нехитрое воздействие, но и угадывал в восковых фигурах палачей папашу и престарелого дедушку Ежи. А вообразив у себя в месте что чуть ниже спины грушу страданий, мальчишка не выдержал и до того истошно заорал от воображаемой боли, что смотрителю музея ничего не оставалось, как вызвать скорую.
Лёжа на больничной койке в отделении проктологии и глядя в окно четвёртого этажа на кота, в прямом смысле мёртвой хваткой вцепившегося всеми имеющимися лапами в верхушку тополя, Качмарек слушал рассказ медсестры о том, что лифт буквально только что починили, а это значит, что к нему, наконец, приедут в гости его папаша и престарелый дедушка Ежи. Женщина сочла уместным скрыть от мальчика тот факт, что лифт починили ещё неделю назад, но у успевших пробыть там двое суток мужчин начался алкогольный делирий, и начальнику отделения психиатрии Порембовичу пришлось истратить на них годовой запас оксибутирата натрия. Вошедшие в палату папаша и престарелый дедушка Ежи заметно нервничали то и дело оглядывались по сторонам, принюхивались и как можно шире открывали перекошенные рты и безумные очи. Сообщать таким, что тебя навеки выгнали из школы, так и не дав насладиться четвёртым классом, было вершиной безрассудства, но Качмарек помнил о том, что уже находится в больнице, а значит, скорее всего, его успеют спасти. И как в воду глядел спасти его действительно успели, а отделение психиатрии и несчастный Порембович для начала остались без нейролептиков, а затем и без транквилизаторов, но зато с четырьмя изуродованными санитарами.
Возвращались из больницы домой втроём. Папаша и престарелый дедушка Ежи интенсивно размышляли о чём-то своём и ускорялись всякий раз, когда Влодьзимеж открывал рот для озвучивания какой-то очередной идеи, коих за время лечения у него накопилось не меньше сотни. Как бы быстро не передвигал костыли Качмарек, поспевать за старшими родственниками у него не получалось и горожанам, на каком бы этаже они не жили, приходилось захлопывать окна, чтобы не слышать пронзительных криков, повествующих о том, что если не получилось в школе, то это вовсе не означает что не получится и в университете, в особенности, если это будет Высшая школа экономики в Москве. Влодьзимеж пояснил, хоть об этом его никто и не просил, что где-то когда-то читал, что с экономикой в России печальная беда, а, следовательно, быть особо одарённым для учёбы на экономиста в этой заселённой преимущественно вечно пьяными медведями-балалаечниками и лапчатыми чебурашками стране ни капельки не нужно. Престарелый дедушка Ежи не выдержал и нарушил обет молчания, проинформировав внука о том, что много лет назад в Быдгоще промышляла шайка чиновников чудо-профессионалов во главе с самим мэром, и, не смотря на мастерство каждого из её членов в полном составе оказалась под завалами больницы, на которой они сэкономили для себя и для государства кучу злотых и при всём при этом не побоялись побывать на её торжественном открытии. Вывод из данной притчи престарелый дедушка Ежи так и не озвучил, но и без этого Влодьзимежу стало понятно, что даже в России экономить, не только плохо, но и опасно для здоровья. Очередной хитрый план Качмарека был в одночасье разрушен.