Да, у меня первое свидание. Вернее у нас. У нас с Оксаной Оксана, прошу, садись. Я подал ей руку и усадил за стол. Кажется, вышло слегка наиграно.
Идиотская комедия. Мы пили вино и разговаривали. Она спросила меня, когда мы уже приступим к делу, на что я ответил, что спешить не нужно, что мы и без того неплохо проводим время, едим и пьем. Ее, по-видимому, беспокоил тот момент, что время, за которое я заплатил, мы используем не по назначению, и это было неожиданно и странно. Я сказал ей, чтобы она не беспокоилась, что это моя забота, каким образом тратить купленное время, что, может быть, мне от нее ничего больше и не нужно будет. Кажется, она начала опасаться, чтобы я не оказался каким-нибудь маньяком. Во всяком случае, она насторожилась, хотя при этом вполне хорошо, насколько для нее это было возможно, вела беседу и была дружелюбной, но все же какое-то напряжение в ней ощущалось.
Она рассказала мне о себе. Сказала, что ей двадцать четыре года, что пять лет как замужем, что живет в деревне Н-ке и вахтами, если это понятие уместно здесь применить, ездит в город зарабатывать. Муж, похоже, знает о ее профессии, но относится к происходящему, как и к жизни в целом, философски, потому как сильно выпивает.
О себе я рассказал ей следующее: работаю психиатром в местной клинике для душевнобольных, и порой мне встречаются такие личности, которых и личностью-то назвать можно с трудом, потому как у них в голове все исказилось настолько, что даже самые последние средства им не помогают. Рассказал и про особые случаи типа нашего наиболее примечательного пациента Егорки, который при каждом обострении достает свой болт и размахивает им, пытаясь насадить на него окружающих женщин. Тогда его ловят, запечатывают в смирительную рубашку, вводят успокоительное и кладут отдохнуть.
Она спросила о том, что, может быть, имело бы смысл ее мужа алкоголика тоже пролечить в нашем учреждении, потому как порой он бывает совершенно невменяем и невыносим. На это я ответил, что, с одной стороны, можно, а с другой стороны, случаи алкоголизма и их последствий настолько распространены в нашем обществе, что если лечить всех, то мест в нашем заведении не хватит, да и при таком масштабе речь идет уже не о лечении индивидуума при его отклонении от нормы, но о лечении общества в целом, что относится уже скорее не к вопросам психиатрии, но к вопросам государственной политики: вероятно, нужны какие-то регуляторы для масштабного исправления ситуации и так далее.
Она сказала мне, что безденежье и бестолковость мужа вынудили ее начать заниматься такой вот профессией, что больше она ничего не умеет и вряд ли что-то сможет суметь. На это я ей философски отвечал, что работа психиатра тоже, по сути, не связана с постоянным получением удовольствия, а что касается удовольствия вообще, то там его еще меньше, чем в ее случае, и потому в любом деле нужно идти на компромисс с собственными убеждениями, потребностями, и все такое прочее. И если в первый раз видеть размахивающего собственным членом Егорку хоть и неприятно, но по крайней мере забавно, то видеть его в таком состоянии в двадцатый раз это уже и не приятно и не забавно. Она согласилась, хотя и без особых комментариев, что аналогия определенно есть.
Так примерно мы и разговаривали, по классическому сценарию интересного для женщины разговора то есть о ней, при том что она говорит правду или почти правду, а я несу полную ахинею, что, надо сказать, позволяет сделать ситуацию не так быстро наскучивающей, но скорее даже забавной и в каком-то роде комичной. Но в скором времени надоедает даже это.
Мы допивали вино, и я сказал Оксане, что неплохо было бы ей раздеться, хотя на самом деле я не то чтобы сильно этого хотел, но скорее именно то, что вино заканчивалось, а также некоторая исчерпанность нашего с ней общения побудили меня перейти хоть к каким-то действиям. Она сняла свитер, затем лифчик, обнажив грудь среднего размера с темными сосками, затем сняла джинсы и, оставшись в одних трусиках, подошла ко мне.
Пока она раздевалась, странные мысли проходили у меня в голове. Я смотрел на ее одежду, дешевую и безвкусную, купленную, как казалось, на сэкономленные, не пропитые мужем деньги, и думал о том, что вещи эти настолько убоги, что даже еще хуже этой обстановки, куда они попали, то есть хуже моей квартиры, хотя само слово «хуже» здесь не совсем уместно. Вернее сказать, возникало ощущение, что этих вещей не должно было здесь быть, как и ее, как и всего этого. Не знаю, что за сентиментальность на меня накатила, но это ощущение жалости, что ли, смешивающейся с каким-то привкусом отвращения, становилось невыносимым, равно как и это противоречие: с одной стороны, я хотел трогать ее голое тело, а с другой стороны, мне было противно даже смотреть на эти ее сиськи, неоднократно заслюнявленные ее жалким мужем и еще сотнями мужиков.
Чтобы отогнать такое настроение, я решил еще немного подвыпить, сказал Оксане что-то вроде «подожди», встал, открыл дверцу кухонного шкафа, достал бутылку «Джек Дэниэлс» и два стакана. Грамм сто я выпил сразу, даже не садясь, и, странное дело, такая тошнота подкатила, что я едва сдерживал себя, чтобы не блевануть. Я сел на стул, выпучил глаза и, судя по всему, имел такой скукоженный вид, что сильно удивил мою подругу, которая, хотя и тоже выпила, но, кажется, неплохо осознавала происходящее и потому наверняка стала молиться своему шлюшьему богу, чтобы я не двинул кони прямо сейчас.
Глава 20
Через какое-то непродолжительное время с тошнотой моей обошлось, и мне в этом смысле несколько полегчало. Но вместе с тем алкоголь пробирал меня уже достаточно сильно, и я понимал, что на сегодня с ним пора завязывать. Тут я решил, что надо все же использовать Оксану по ее прямому назначению и намекнул ей на то, что пора ей заняться тем, что находится у меня в штанах. Она села на корточки, поместила руки на мой ремень и, протянув с каким-то нелепым удивлением: «Кожаный Дорогой, наверное» начала его расстегивать.
Господи, какая пошлость! Мне стало еще больше ее жаль. Похоже, за свою нищую во всех отношениях жизнь она не видела совершенно ничего, что могло бы разубедить ее в стандартной для определенных слоев общества ассоциации цены и материала. Кожаный значит дорогой. Золотой значит дорогой. Конечно, они не видят и не могут видеть в витринах большинства магазинов с украшениями, пускай из золота и серебра, что-то стоящее и представляющее собой хотя бы какой-то намек на искусство, кроме кучи блестящего дерьма хотя, если разобраться, так оно и есть. Стоимость картины не состоит из стоимости холста и красок, в конце концов. То же самое и насчет вещей: какая же ничтожная связь между ценностью вещи и материалом, из которого она изготовлена! Но к этому нужно прийти. А придя к этому, получаешь обратный эффект: тебя тошнит от пошлости, безвкусицы и нелепости. То же самое касается и людей, если на то пошло. Все сделаны из одного и того же, но какая все же разница в ценности! Может быть, так не следует говорить про людей, но, с другой стороны, если так оно, в сущности, и есть, то почему нельзя? Конечно можно.
Ремень этот я купил на рынке почти за бесценок, и на самом деле он никуда не годится, хотя и кожаный. Но зато он очень кстати пришелся по случаю, если уж рассуждать о вещах и людях. Руки ее возились с ремнем, потом с пуговицей и молнией брюк, потом с тем, что внутри. Какая же все же разница в ощущениях, когда это делала та, настоящая Оксана, и эта, взятая напрокат, на вечер. Разница была настолько большая, что, то ли от этой смеси выпитого, тошноты и пошлости, то ли от еще каких-то невыразимых причин, но у меня не вставал. Она пыталась как могла, а я смотрел на нее сверху, и в то время как сила ее рук и губ пыталась приподнять его, мысли мои, судя по всему, его опускали, и в этой борьбе, как бы печально это ни было, по крайней мере в этот вечер, выигрывали мысли. Выходит, иной раз даже нехорошо, если разум берет верх.