Вы не объективны, мой господин.
Расскажи, покажи пальцем! Да хотя бы на ухо прошепчи, если боишься!
Я всего лишь служащий. Мне нечего вам рассказать.
Расскажи! Ну! А иначе!
Стул тряхануло ещё, из-за чего коллегиант с него чуть не выпал. Гневное дыхание Ласки разошлось по лицу горячей струёй.
Но-но, господин Ласка, не спешите, позади Ласки показался гордо бредущий председатель Коллегии. Объясните, что здесь происходит, прежде чем вершить самосуд.
Господин Председатель, я я нашёл того, кто замешан в той безобразной игре.
Простите меня за бестактность, но кого вы нашли?
Того, кто участвует в бессовестных попытках оскорбить меня.
И что, можно узнать, подтолкнуло вас к этой мысли?
Ноточей главной трибуны, отпустив подлокотники, порывисто встал. Придя в себя, он подошёл к мейт-губернатору и протянул слегка скомканную бумагу с единственно выписанной буквой «Б».
Хм, интересно, протянул нот Председатель и развернул наполовину заполненный лист. Он начал прикидывать, сколько букв успел напечатать первочтей, прежде чем понял, к чему всё идёт.
На двести семнадцатой букве Мейтна самодовольно ухмыльнулся, едва не выдав того восторга, какой испытывал всегда, предвкушая трагедию.
«В прошлый раз, Портной, ты действовал чуть изящней, провозгласил Мейтна у себя в голове, остаётся ждать, как ты развернёшься теперь».
Не это ли каверза, господин Председатель? Скажите скажите, что я не сошёл с ума.
Нет, нот Ласка, не сошли, говорю вам.
Как и в прошлый раз скажите.
Говорю вам, как и в прошлый раз, не сошли.
И Мейтна воспроизвёл в голове тот злополучный день, когда вся «комната» подняла Ласку на смех. «Факсимильный излишек», звучало из цирко-графа. «Факсимильный излишек», слышали первочтеи за полсотней столов. Сначала они были в ступоре, обескураженно клацали по клавишам, но продолжали пропитывать бумагу той скороспелой гнусностью, что шла из зашифрованного канала. Сообщение было чётким и ясным.
«Факсимильный излишек,Что вылез из штампа,Из штампа отцаИ на вексель возлёг,На вексель той дамы,Что блаженно пищала,Когда синь из конца,В её вексель затёк.Факсимильный излишек,Он не надобен стался,Как возник на светуНа заботу обрёк.Его смяли в конверте,Он по папкам метался,От упрёков к кнуту,Вот и первый подтёк.Ещё больше подтёков получал он в дальнейшем,Продолжали кидать от тирана к вдове,Факсимильный излишек он для счастия злейшимОказался врагом, прозябая в дерьме.»И так десятки страниц. Гнусная каверза и сотни и сотни пальцев, продолжавших печатать её с безумным остервенением. Мейтна стоял наверху. Да, он помнил, как с наслаждением озирал головы провинившихся, чьи рты мало-помалу обретались в гадкой улыбке. Ласка спустился по лестнице. В тот день ему снова пришлось это сделать. И тогда он спустился так быстро, как только сумел. Он бился боком о поручни, прыгал через ступени, падал на них, по неосторожности подкашивая ноги. Ещё чуть-чуть и он бы покатился кубарем, повредив спину и испытав позвоночник на прочность. Но плачевный исход обошёл его, он спустился и, наконец, поравнялся с теми, кто посчитал забавными записанные на бумагах строки. Взгляды мерзавцев бегали по стенам, по потолку, по отлакированным дубовым столам и доходили до ладоней. Именно в них провинившиеся искали успокоения линии, знака, намёков, чтобы сбить нахлынувшую волну, построить преграду, пока смех не дорвался до губ. По правде, им почти удавалось, но остроумная каверза въедалась в их головы столь прочно и столь легко, что губы размыкались сами. Без их ведома сдувались щёки, и поток бесконтрольного смеха прорывался наружу, заполоняя всё пространство вокруг одинаковых рабочих столов.
А Ласка в тот момент добредал до ближайшей стопки. Пока все смеялись, он прочитывал первую страницу и швырял её на пол. Прочитывал вторую и в сердцах разрывал. На третьей он понял, что текст повторяет одни и те же слова: «факсимильный излишек не надобен стался смяли метался от тирана к вдове». И он раздавил третью страницу. Сгоряча он оттолкнул всю стопку, попрыгал на ней и перешёл к следующему столу. Обида и стыд окрасили его лицо и, что печально, не только. Покраснели и кончики его ушей. А это, к своему удовольствию, видел Мейтна.
В тот день он продолжал стоять наверху. Внизу происходила трагедия, которую он так сладостно предвкушал, которую так чётко спланировал вместе с Портным, и не было ни секунды, в которой он бы разочаровался. С наслаждением он озирал головы провинившихся, наблюдал за головой виноватого, как она двигалась от стола к столу и даже не подозревала, насколько мучительны окажутся воспоминания о матери и отце, бросившими его когда-то. Синяки от побоев, зажившие давным-давно, в тот день вскрылись вновь, и Ласка меньше всего хотел ощутить эту боль теперь, спустя два тихих месяца, когда время захоронило те гадкие и мерзостные улыбки у подопечных.
Кричите, если видите что-то подозрительное!
Да-да, кричите, повторил за хозяином секретарь.
Мейтна, в последний раз посмотрев на плеяду букв «Б», разгладил лист по краям. Затем он положил его ровно на стол. Подняв взгляд, многоуважаемый Председатель установил пальцы на разглаженный лист и принялся отбивать секунды. Нужно было узнать, сколько мгновений пройдет до следующего каверзного сообщения из неизвестного канала. Прошло порядка десяти секунд.
Господин, вон там! секретарь указал на стол в среднем ряду. Вон там крикнули и подняли руку!
Ласка, взяв короткий разбег, устремился к новому сообщению. Он выхватил лист, протянутый молодым первочтеем.
Я остановился на третьей строке, господин, сразу понял, что что-то не так.
Буква «Р»?
Да, господин.
Ласка отобрал гарнитуру и прислушался.
Информатор замолк, господин. Он прекратил вещание почти сразу же, как я перестал печатать.
Почему ты прервался? Ты знаешь его?! Только говори честно! взяв молодого за ворот, Ласка подтянул его вместе со стулом к краю стола и указал на подопечного у стены, ну, говори же!
Нет, того господина я не знаю, нот Ласка. Честно, клянусь вам.
Тогда почему именно ты услышал это недоразумение? ноточей потряс листком перед испуганными глазами.
Я тут первую неделю, нот Ласка, всего первую неделю. Нас ничего не связывает, поверьте мне.
Новичок опустил голову. Над её макушкой возникла рука, сжатая в кулаке. Ласка еле сдержал себя, чтобы не совершить то, что задумал. Смятая плеяда «Р» тоже была там, в кулаке, но он не решился. Он лишь судорожно разжал пальцы и позволил листку упасть. Тот опустился, приземлился на пол, и Ласка попытался поскорее позабыть о нём. Однако в дело вступил вновь секретарь.
Вон там, господин!
Где?
Секретарь вскинул руку в сторону стола на последнем ряду.
Беги, беги же, не стой! потолкав сподручного, Ласка краем уха услышал, как кто-то прикрикнул у выхода из отдела. Он направился прямо туда.
Преодолев половину пути, он вдруг услышал и другой голос:
Господин, сюда, каверза у меня!
От неожиданности Ласка споткнулся. Он упал на бок и постарался определить, откуда шёл голос. Но клавиши, по которым отдел продолжал старательно клацать, помешали ему сориентироваться. Он поднялся на ноги, отряхнулся и увидел перед собой секретаря. Тот протянул новый лист. Буква «О» расположилась в две строки.
Мейтна отбил пальцами ещё две секунды.
Буква «Ш» возникла у самой спины. К Ласке подбежал первочтей, что сидел у выхода из отдела. После чего вновь послышался голос:
У меня, нот Ласка, каверза у меня! Здесь написано «Е»!
А у нас «Н», господин!
Про «Н» сообщили уже четверо голосов. Ласка закрутил головой, но так и не понял, откуда они все идут. Он порывался сдвинуться, побежать наугад, но голоса множились с каждой секундой, смешивались в кучу, и ему не оставалось ничего, кроме как просто стоять и вертеться на месте, не понимая, как поступить далее. Секретарь побежал за него.