И благодаря таким лживым фактам, выдумкам из уст заботливых матерей мы лишаемся большого числа перспективных учеников. Ведь молодой крови, если взять во внимание статистику, у нас и вправду поубавилось. Средний возраст смертоносных отрядов поднялся на целых три года. И задача нового Адмирала вывести этот ошибочный факт и вернуть Ордену безупречный образ. Но что-то я отвлёкся Итак, красный каин.
В конце концов, он вытолкнул ясность. Мозг Третьего стал закипать даже от мысли, что нужно сходить в туалет. Мигрени одолели его, окончательно выбили из сил, и он слёг. Так он, страдая, и пролежал до самой смерти. Пролежал, умирая от чесотки и ногтями выдирая кожу на голове. И как потом выяснили орденские целители, череп Третьего и впрямь почернел. Почернел от красного каина. Как думаете, нужны ли после этого ещё более очевидные аргументы?
Что ж, браво, Ласка, браво, это и вправду достойно оваций, Мейтна начал хлопать чуть-чуть загодя, ты не формуляр, нет, я ошибся, ты дневник сумасшедшего. Что творится в твоей голове, одной Вселенной известно.
«Перешёл на ты. Понятно, я его вывел», тут же подумал ноточей, а вслух произнёс:
Прошу прощения, господин Председатель. Моё «детальней» заняло слишком много вашего времени.
Не стоит. По правде говоря, с твоих слов такой символизм кажется мне даже слегка убедительным. Теперь, по крайней мере, я знаю, какой цвет выбрать, губернатор вскинул палец, делая вид, что готов дать ответ, Но! Сперва хотел бы заметить, что твой тон изменился.
О чём вы, господин?
Да брось, мы же оба знаем, откуда такие изменения берут начало.
Если вы не против, позволю себе сказать, что не совсем понимаю, к чему вы клоните.
Не заметил? Ты стал словоохотлив. И раньше за тобой такого не наблюдалось.
Мне мне, если честно, до сих пор неясно, к чему вы
Нет-нет-нет, не смей, качнув палец, Председатель склонился над подопечным, пока ты, как кретин, не стал тараторить, позволю себе поделиться советом: вернись к тому, с чего начал.
Я я, Ласка слегка задрожал и отвёл от испуга голову.
Спрячь её за цифрами, придумай, как она тебя унижает и не даёт спуску. Если, расхаживая по коридорам, начнёшь лучиться от счастья, конец ей и тебе.
Ноточей сглотнул, тем самым выдав себя с потрохами. Ради приличия он налепил улыбку и скучно, как только мог, произнёс:
Занятное испытание вы придумали, господин. Буду иметь в виду, если когда-нибудь и правда буду влюблён.
«Я не произнёс слово влюблён, идиот», Мейтна сжал кулаки в уме.
Замечательно, замечательно, заместо этого произнёс он вслух. После чего отклонил голову от подопечного и, вытянув указательный палец, тыкнул им в одну из ламп, тогда мой выбор янтарь. Лично я, улетая, был бы рад любому напоминанию золота, выдохнув, он устремил взгляд в небо. В мыслях он представил, как, немного тарахтя, его корабль отталкивается от земли.
Позвольте, но мы ведь готовимся встречать гостей, а не провожать их.
Встречая новых друзей, не забывай красиво проводить уставших, Председатель столь же мечтательного сжал губы в улыбке. господин Куп, «Слушаюсь и повинуюсь».
П-понял вас, господин, дабы не сказать чего-нибудь лишнего, Ласка посмотрел на лампу, дал указанья рабочему и сам взглянул на небеса.
А представьте, что вам разрешили покинуть нашу систему, первым делом что бы вы сделали? Мейтна смягчился и потому официозность в его голосе возвратилась.
Нечасто мне выпадало думать об этом. Вы же знаете, господин Председатель, я простой служащий. Настоящий образчик системы, её лицо и истинный патриот, даже если здравого в её идеологии почти нет, Ласка сказал это с облегчением, затем подумал пару секунд и резко встрепенулся, а, вы о нашей системе Mt? Ох, прошу прощения, господин, о таком мне не доводилось думать вовсе.
И почему же?
Много работы, как вы верно подметили. Но, знаете, можно понять, почему они так притягивают, Ласка на мгновение осознал, что смотрит на небеса больше одной секунды, за ними живёт неизвестность, а неизвестность по своей изначальной задумке вызывает благоговение. Боюсь спросить, вы думаете покинуть нас?
Ох, спроси вы меня в мои десять лет, я бы без промедления ответил «да». Но сейчас дело Коллегии превыше соблазнов, и, будучи эгоистичным подонком, я бы так и ответил. Но вы ведь помните, кто ваш Председатель?
Ласка потёр в затылке. В ответе он почуял какой-то неприятный осадок. Взгляд он опустил и через мгновение перевёл на рабочего. Тот выкручивал лампы и вкручивал новые, ярко-янтарного цвета. Четверть работы была позади.
«Что он имел в виду? дилемма в голове Ласки разрасталась недюжинными темпами. Подонок ответил бы да или бы он превозносил дела Ордена?». Ноточей повернул взгляд к Мейтне.
«Нет, нет, он бы не стал, а потом в памяти прокатилось зыбью, но вы ведь помните, кто ваш Председатель?». И он успокоил себя, прибегнув к небольшому усилию. Клубок, в который он сам себя впутал, в перспективе мог разрастись до немыслимых масштабов. И, дабы убить подозрения, он выпалил:
Вы не променяете власть на скитания.
Именно, нот Ласка, мейт-губернатор отнял взгляд от небес, не променяю. Если только там меня не будет ждать ещё больше власти, и он разжал губы.
Ноточей смущённо отвернул голову. «Господин улыбнулся в открытую! В открытую!» клубок запрыгал по стенкам и принялся ворошить нутро. От неожиданности Ласка задвигал пятками, ладони его в сию же секунду вспотели.
Что же вы так занервничали, нот Ласка?
«Ничего, ничего», собирался ответить тот, но под аркой вдруг показался его личный секретарь. И вслед он услышал:
Господин! Господин! секретарь преодолел последнюю лесенку. Отдел рассылок! В отделе рассылок беда! Приёмный канал барахлит! на последних словах секретарь перестал голосить и протянул руку к своему господину, приглашая поторопиться.
Ласка буквально побелел. Не успел он отойти от своих безумных догадок, как тут его вновь окатили водой. Он вспомнил, как над ним насмехались в прошлый раз. Весь отдел стоял на ушах и смешивал его с грязью. И всё это из-за чьего-то глупого розыгрыша. Мейтна только и увидел, как Ласка округлил глаза и полетел. Полетел свободно, как птица.
Статус-кво. Статус ноточея главной трибуны. Ласка бежал его сохранить, чтобы вновь не пришлось собирать по кусочкам. Мейтна через мгновение убрал улыбку и сжал губы. «Портной привёл механизм в исполнение. Замечательно», подумал он в конце и радостно зашагал в сторону арки. Новый розыгрыш обещался быть ещё более изобретательным.
Отдел рассылок. Второе название «комната провинившихся». Здесь Коллегия с самого своего основания ведёт сбор событий и новостей, происходящих во всех зарегистрированных и партикулярных системах. Здесь младшие коллегианты в среднем производят три тысячи триста нажатий в минуту, клацая по тысяче шестьсот пятидесяти клавишам, вбитых в полсотни печатных машинок. Над младшими здесь нет управляющих. Над работниками здесь нет прокуроров, напыщенных заместителей и гордых заместителей заместителя. А всё потому, что сам факт начальствования в этом отделе выводит на лбу клеймо вины. Ласка, когда его сюда назначили, сохранял дистанцию, по крайней мере очень старался. До поры до времени он следовал за принципами своих предшественников только наблюдение, только ненавязчивый опосредованный надзор. Отдел важен, несомненно, ведь он информационный стержень Коллегии и незримый орденский тыл, а потому за ним нужно было следить.
Ласка делал вид, что полномочия, возложенные на него, его не интересуют. Но в какой-то момент, однажды спускаясь по лестнице отдела, он случайно прислушался. Стук клавиш, треск валиков, звонкое окончание строк, руки, с силой давящие на каретку. «Комната» умножила эти звуки, пронесла по стенам, по потолку, по отлакированным дубовым столам и привела к его уху. Признаться, он не был готов. Ему не говорили, как звучит бурная деятельность как она прекрасна, как тяжела и в то же время чудовищно восхитительна; груба в отзвуках, монотонна и выспренна. Он взглянул на рабочих в отделе, и его внезапное обожание выросло до крепкой привязанности. Подопечные выглядели заинтересованными. Они резко поправляли очки, медленно выдыхали, но всё же приступали к новым абзацам; усталость их не особо-то волновала, даже судя по тому, как они торопливо двигали стульями, возвращали себя на место, и, убрав заполненную бумагу, давали себе короткую, совсем крохотную секунду для размятия пальцев. Но именно в это мгновение их лица сдавались. Решительность, к которой им следовало прибегать все девять часов, на мгновение приводила к грусти. Слабый зевок, сбитые до мозолей пальцы, тянущиеся за новой кипой, и время отсчитывает новый круг.