Зря вы, уважаемый Николай Александрович, отказываетесь. Город у нас совершенно безопасный, гулять можно где угодно и когда угодно, но разные элементы очень навязчивы к столичным персонам. Лучше будет, если я с вами проеду. А если стесняетесь показаться с полицейским чином, то я могу и макинтош накинуть. Но вы не переживайте, бунтовщиков у нас нет, всех в пятом году вывели, остались умеренные граждане.
Благодарю, Алексей Генрихович, отказывался Николай, я уж как-нибудь самостоятельно без экскурсии доберусь, а вот от коляски вашей не откажусь. Если позволите.
Берите, я вам и человека могу дать в сопровождение.
Не стоит беспокоиться, у вас, наверное, дела по службе?
Какие у нас дела, вы мое главное дело. Такой человек пожаловал, с тайной миссией.
Какая же у меня тайная миссия? Обыкновенная проверка состояния управления землями на окраинах.
Не скажите, но понимаю, секретная служба на благо Государя и России, такое не разглашают и не выказывают по пустякам. Будет желание, милости прошу, на ужин, моя супруга великолепно запекает бараний бок.
Звучит аппетитно, но, пожалуй, я сегодня после всех дел буду отдыхать. Сил набираться.
Честь имею, не смею задерживать, если что, с любым городовым сразу сообщайте все мне, я тут же отреагирую. Служба у меня такая, за порядком следить. Родину защищать.
Пренепременно, если что случится, сразу к вам пошлю. Всего доброго.
От таких вежливых разговоров Николай быстро утомился и решил, что надо быть точнее в беседах с местными господами при службе.
Он проехал по городу в коляске полицмейстера до канцелярии бывшего Алтайского горного округа, где теперь заседали чиновники, приписанные к кабинету Его Императорского Величества. На здании отсутствовала какая-либо табличка, из чего Добряков сделал выводы, что это или разгильдяйство, или так надо для конспирации. Он начинал проникаться в таинственность своей миссии, ему нравилось быть тайным порученцем и чувствовать себя очень важной персоной.
Постучав в дверь, Николай не ожидал, что она отворится моментально. Он даже испугался и отпрянул.
Проходите, Ваше Высокоблагородие, высунулся из темного дверного проема учтивый лысоватый клерк, ожидаем-с.
Добряков вошел, глаза не сразу привыкли к полумраку коридора, ступеньки вели в подвал и он, осторожно ступая, пошел за клерком. Его лысина блестела и была маяком в этом сумраке. Открыв боковую дверь, клерк пропустил господина чиновника и тихо, без скрипа прикрыл ее.
В кабинете было двое. Мужчина в синем мундире и молодой человек в солдатской форме. Мужчина выпрямился, выставил грудь и басом произнес:
Добро пожаловать, Ваше Высокоблагородие. Все готово.
Добряков, помня о том, что надо меньше говорить, чтобы не рассюсюкивать и не выслушивать провинциальные комплименты, промолчал, но склонил голову, давая понять, что благодарен и внимательно слушает. Чиновник продолжил.
Документы готовы, упакованы в папку для транспортировки. Прошу обратить внимание, ефрейтор Томского пехотного полка Сидор Сидоров. Приписанный к вам на время пребывания вас в расположении нашего участка.
Николай посмотрел на солдата, сделал серьезный взгляд и произнес:
Что еще я должен знать?
Все, растерялся синий мундир. Э, документы можно забрать сейчас.
Хорошо бы забрать в день отъезда. Ефрейтор зайдет по моему поручению.
Как прикажите, можно и так.
Было заметно, что мужчина играет не свойственную ему роль военного при сугубо штатских манерах. Выглядело это комично.
Если на этом все, то, повернувшись к ефрейтору, который стоял все это время во фронте, строго произнес, прошу завтра быть у гостиницы «Ялта» к девяти утра. Все свободны, до свидания.
Развернувшись к выходу, Николай сделал шаг, в это время дверь открылась, и плешивый клерк жестом пригласил его пройти. На воздухе было хорошо. Лето.
Не прогуляться ли мне? спросил себя Николай Александрович и ответил, Пройдусь.
Настроение у него было приподнятое, все шло как по писаному. Чиновники и полицмейстер явно принимали его за ревизора, что льстило молодому порученцу из департамента землеустроительства.
Но молодая кровь требовала развлечений. Как только он подумал об этом, на глаза ему попалась афиша: «Вечер драматической поэзии, песни в исполнении ЕЕ и ее подруг. Народный дом, первый этаж в помещении буфета».
Вот вам и шарман, дамы и господа. Во сколько же начало?
Подойдя к парадному крыльцу театра, Николай потянул дверь, но она не поддалась. Тогда он стукнул три раза и увидел в стекло, как из темного угла фойе поднялся высокий и худой швейцар в старомодной ливрее из сошедших с репертуара оперетт. Вахтер долго шоркал ногами и, подойдя к двери, спросил:
Что изволите, молодой человек? Выступление ваших будет в вечеру, приходите к семи, билеты есть.
Спасибо.
Пожалуйста, мил человек, прошипел швейцар и, повернувшись, побрел на свою кушетку.
Добряков решил вернуться в гостиницу, выпить чаю и вздремнуть. По столичной привычке он оглянулся в поисках извозчика. На улице была только одна коляска, и оказалось, что она ожидает его. Полицмейстер приказал дождаться. Такая предусмотрительность обрадовала Николая Александровича, он мысленно поблагодарил полковника Кригера.
Полицейская лошадь домчала его в «Ялту» и, поднявшись в номер, он попросил чаю.
Принеся чай, горничная грузно стояла в центре номера в ожидании дальнейших указаний и чаевых.
Будьте добры, постучите ко мне в шесть тридцать, приготовьте умыться и распорядитесь погладить сорочку, он протянул свою белую рубашку, скроенную по последней Лондонской моде.
Будет сделано, отдыхайте, пожалуйста, улыбаясь, сказала горничная и так же как первый раз ловко сдала задом в дверь.
Раздевшись и передумав пить чай, Николай сразу лег. Он вытянулся на кровати, заложил руки за голову, посмотрел в потолок и сказал: «Хорошо», сладко зевнул и моментально уснул.
Послеобеденный сон это великое наслаждение, ты ощущаешь себя свободным и достойным. У тебя есть время на дневной сон, а это во все времена было роскошью и привилегией людей, знающих, как жить правильно и не утруждать себя суетой.
Николай спал тихо и приснился ему белый кобель в рыжих пятнах с доброй мордой и шершавым языком. Кобель ластился и прижимался к ногам, старался дотянуться и лизнуть в лицо. Кобель откликался на кличку Бобик и заглядывал в глаза, как будто спрашивал: «Что будем делать?» Потом кобель убежал и появилась огромная горилла, но она быстро ушла и наступила тишина и тьма. Сон был глубоким.
Стук в дверь разбудил молодого человека, из-за двери послышалось:
Барин, полседьмого, как просили.
Благодарю, крикнул Николай и поднялся. В дверь еще раз стукнули.
Сорочка ваша, барин, как приказывали.
Николай накинул халат, открыл дверь, горничная держала его сорочку на вытянутых руках и улыбалась. Он взял рубашку и закрыл дверь.
«Наверное, не учтиво, но позже», подумал Добряков и стал одеваться. Повязав галстук простым узлом, застегнув сюртук на все пуговицы, он оглядел себя в зеркало и признал, что выглядит очень консервативно, как и хотел. Он не любил модных пиджаков, узких сапог и широких манжет, предпочитая в одежде несколько старомодную строгость, которая подчеркивает уверенность джентльмена. Надев шляпу, он вышел из гостиницы, сказал прислуге, что не знает, когда придет, и, скорее всего, будет поздно.
Мы не запираем, ответила горничная и продолжила вышивать гладью портрет государыни.
Добряков уже знал, что от гостиницы до «Народного дома» идти неспешно около четверти часа и решил насладиться прогулкой и погодой. Ему нравилась патриархальная провинциальность, эти старомодные строения из красного кирпича и дома обывателей, утопающие цокольным этажом в землю. Зато было много зелени, одуванчики, сирень и огромные тополя. Эти деревья были настоящими гигантами, три человека в обхват. В их тени жужжали комары и мухи. По пустынным улицам бегали коты и собачонки. У ворот сидели старушки на самотканых ковриках, в допотопных платках и дремали, веточкой отгоняя комаров.