Дрожащими руками я взяла конверт, на котором был указан адрес аббатства. Но отправили его не из клиники. Оно было из Ватикана. Час от часу нелегче! Делать было нечего. Матушка Констанса, хотя и смотрела в окно, наблюдала за мной краем глаза, и мне пришлось открыть конверт. Там был всего один листок, я развернула его и прочла:
Милая, нежная моя Маргарита!
Не могу передать, как я счастлив, что наконец-то нашел тебя! Я уже и не надеялся увидеть тебя живой. Но звезды сошлись. Трудно поверить, что ты теперь монахиня. Вот уж от кого не ожидал! Ты никогда не была пай-девочкой. Помнишь, как тебя выгнали из католической школы за то, что ты читала Мопассана на уроке латыни? Хотя что я говорю, конечно, ты не помнишь. Марго, мне сказали, ты потеряла память, и все события прошлого стерлись. Мне так жаль, малышка Я был просто раздавлен, когда узнал, что тебя целых два года держали в клинике. Но я в это время жил в Испании со своей молодой женой, и мы не особенно интересовались тем, что происходит в мире, знаешь, как это бывает Господи, я столько хочу тебе рассказать! Ведь есть еще кое-что очень важное, что ты должна знать, но мне советовали не нагружать тебя слишком сильно. Представляю, какой у тебя сейчас шок! Так что пока перевари хотя бы эту информацию. Ты не одна на свете. У тебя есть я, и мы по-прежнему семья, что бы там ни случилось.
Жду не дождусь, когда мы, наконец, увидимся! Целую!
С любовью, твой брат Джулио
Нет, он не представлял. Не представлял он тот шок, который я испытала, прочтя его письмо. Как вообще человек, который даже близко никогда не сталкивался с амнезией, может представить, каково это полностью потерять свою личность? Читала Мопассана на уроке латыни боже, да я же этого французика на дух не переношу!
Я растерянно взглянула на аббатису. Та смотрела на меня таким взглядом, знаете, как смотрят медсестры в больнице, когда дают тебе ножницы, чтобы ты остригла ногти таким взглядом, что сразу понимаешь: одно резкое движение и тебе в мышцу всадят шприц, и ты даже опомниться не успеешь, как тебя вырубит транквилизатором.
Маргарита выговорила я, словно пробовала имя на вкус. Так меня звали раньше?
Очевидно, да, дитя мое, если этот человек так тебя называет.
Маргарита, снова повторила я, но ничего не почувствовала.
Только разочарование. Все эти годы я отчаянно пыталась воскресить в памяти хотя бы крупицу из того праха, что мне остался от прошлого. Коротая долгие, однообразные дни в комнате отдыха с людьми, которые уныло складывали паззлы, не попадая в пазы, я придумала игру: вспоминала все известные мне женские имена и пыталась примерить их на себя. Мне казалось, как только я найду свое, то тут же узнаю его и вспомню все остальное. Но вот я узнала, а оно никак во мне не отозвалось, как будто это обратились к другой девушке. Я не чувствовала себя Маргаритой от слова совсем.
И у меня есть брат? также беспомощно спросила я.
Как оказалось, да. Этот господин абсолютно уверен, что ты его сестра, пропавшая пятнадцать лет тому назад. Ему показали множество фотографий, и он без сомнения тебя узнал.
Но я совсем его не помню. То есть, я, конечно, вообще ничего не помню. Но его я не помню еще больше, чем все остальное, что не помню.
Осознав, вдруг, какую чушь несу, я прикусила язык и замолчала, невидящим взглядом уставившись на письмо. Оно по-прежнему лежало у меня на коленях. Матушка Констанса отошла от окна, отодвинула кресло, с усилием опустилась в него, и я увидела, что глаза у нее чуть заметно потеплели.
Дитя мое, я понимаю, что для тебя это потрясение. Но ведь это хорошая новость, не так ли? Врачи говорили, что возобновление старых связей для тебя полезно, и мы ни в коем случае не должны этому препятствовать. Тем более, наш орден тесно контактирует с миром, так что мы даже не нарушим Устав, позволив тебе и твоему брату побыть вместе какое-то время. Он приедет в конце следующей недели.
Что?! Сюда?
От неожиданности я вскочила, хотя мне не позволяли встать, и тут же упала обратно в кресло, пригвожденная к месту властным взглядом аббатисы.
Да. Он приедет сюда, спокойно подтвердила она. И с ним человек из Ватикана. Монсеньор епископ Салафия. Он хочет поговорить с тобой о твоем даре. Как ты понимаешь, Его Святейшество не мог не обратить на тебя внимания.
Я сидела, тяжело дыша, и смысл ее слов с трудом доходил до меня. Наверное, если бы матушка Констанса начала с этого, я была бы под впечатлением. Но сейчас какой-то там посланник Папы волновал меня меньше всего.
Да, матушка, конечно, пробормотала я, показывая, что услышала.
Вот и славно. А теперь отправляйся в базилику, нельзя пропускать молитвенный час. Благослови тебя Господь!
Аминь.
Поднявшись с места, я уже собиралась уйти, когда аббатиса вдруг сказала:
Джанна, мне известно о том, что случилось той ночью. Нет, сестры ничего не сказали, я сама это поняла. Будем считать, что один раз ничего не значит. Но впредь не стоит скрывать от меня подобное, ты прекрасно понимаешь, какие могут быть последствия.
Мне оставалось только кивнуть. Я еще легко отделалась. Она могла и епитимью наложить за такое, хотя отец Пальмиеро уже это сделал после исповеди, но никому не под силу соперничать в строгости с матушкой Констансой.
***
Утро выдалось ясным и было немного холоднее, чем накануне. Федерико проснулся, когда колокола зазвонили к первому молитвенному часу, с бешено колотящимся сердцем. Он снова видел этот сон, только теперь к беспросветному ужасу добавилась еще одна деталь свист плети. Один удар сердца один удар кнута, один сердца, один кнута Потом он услышал пение, от которого волосы на голове зашевелились, и колокольный перебор показался погребальным звоном. «Реквием, подумал Федерико. Они служат траурную мессу. Я умер». И с этой мыслью проснулся.
Он резко сел на постели. Было еще очень рано, и серое небо за окном только дразнило мир обещанием тепла. Эльза спала, лежа на спине, и по ее лицу бродила бледная тень улыбки. Некоторое время Федерико просто сидел и смотрел на жену, на ее красивое, вечно молодое лицо, на упругую грудь и плавный изгиб подбородка. Она была творением его рук, и когда мастер видел ее спящей, сердце сжималось от нежности и страха одновременно он боялся, что однажды его любовь к прекрасной Галатее иссякнет, и все потеряет смысл.
Но сейчас его неожиданно посетила другая мысль. Мужчина вспомнил, как чутко спала его жена, пока чахотка еще не забрала ее в могилу. Как осторожно он вставал с постели, когда, проснувшись на рассвете, вдруг ощущал порыв вдохновения и желание немедленно взяться за работу он поднимался тихо-тихо, чтобы ни звуком, ни прикосновение не потревожить любимую. Но Эльза все равно просыпалась, как будто ее будило уже само предчувствие разлуки. И если бы ему приснился кошмар, она сидела бы рядом, положив голову ему на плечо, пока последние отголоски страха не растают в предрассветной тишине. Только рядом с ней Федерико не снились кошмары.
Всего один раз его посетило жуткое видение: штормящее море, крошечная лодчонка, и он пытается удержать Эльзу, чтобы она не упала за борт. Но волна накрывает их с головой и отрывает от него любимую. Жена тянет к нему руки и кричит, но ее уносит все дальше и дальше в море, пока она совсем не пропадает из виду. Каталонец хорошо запомнил ту ночь, и как они сидели в темноте, и как ее волосы щекотали ему грудь. Эльза шептала, что никакое море не разомкнет ее объятий, даже если сам дьявол пожелает разлучить их, потому что ее любовь намного сильнее. Неделю спустя она заболела, а еще через месяц умерла.
Галатея даже не пошевелилась, когда Федерико, не в силах больше оставаться рядом с ней, босиком прошел по полу и выглянул в окно. Она давно уже не боялась солнца и почти не реагировала на присутствие религиозной атрибутики рядом, вот сейчас, например, спокойно спала под распятием. Мастер все еще любил ее, но иногда, вот как сейчас, видеть ее было невыносимо. Каждый раз он говорил себе, что не надо их сравнивать, но сравнения неизбежно приходили на ум, когда рукотворная Эльза делала что-то не так, как настоящая, или, наоборот, не делала.