Успокойся, Валерка. Я здесь решил свою жизнь устраивать. Полюбился мне Север, сомневаюсь, смогу ли вообще, когда-нибудь отсюда уехать. Даже не могу себе представить жизни без тайги, без крика гусей в небе. Да и ребят не могу оставить, ведь два года вместе. Нет, не могу. Лети один. А может, тоже останешься? Василий вопросительно посмотрел на друга.
Нет! С меня хватит, покормил мошкару, помёрз в вагончике, помок под дождями. Теперь пусть другие, кому охота, я себе заработал, а тебе что, мало?
Так ведь не в деньгах дело! закричал Василий, полюбились мне эти края, запали в душу вот где они теперь! он прижал руку к сердцу, не смогу я без Севера, без этого неба, без этих гусей.
Валерий не спеша поставил чемодан на землю, бросил мешок. Ему первому надоел их напыщенный диалог. Лицо скривила ехидная усмешка, освободившейся рукой он полез в накладной карман.
Павлины, говоришь Ну-ну, голосом Сухова из «Белого солнца пустыни» начал Валерий, может, ещё скажешь, что тебе за державу обидно, остаёшься Север поднимать? пнул мешок с почтой ногой, здесь ещё люди письма пишут. Тебе это надо?
Василий молчал, только носок его ботинка постоянно чертил дугу по земле, выдавая его напряжение.
Может, не из-за гусей остаёшься, а дело в гусыне. На деревенскую девку решил всё поменять. На, смотри! он тряс перед лицом друга новенькую сберкнижку с приклеенной к ней скотчем пластиковой картой, нет, ты смотри вот здесь уместились мои два года жизни, а теперь я хочу их вытащить назад. Здесь много девочек на магнитной ленте. Ну зачем она тебе нужна? Приедет новая вахта, и она тебя забудет, он начал срываться на крик, ну какая любовь?! ей восемнадцать лет, ей ещё гулять и гулять надо!
Василий молчал, отвернув голову в сторону, только носок ботинка немного замедлил амплитуду движения по земле.
Думаешь, ты у неё единственный, Ромео? Может, рассказать, где у неё родинки. Валерий использовал последний аргумент, надеясь переломить ситуацию, но запрещённый приём дал обратный эффект.
Носок ботинка замер, так и не начав новую дугу. Василий медленно повернул голову в сторону друга, теперь уже бывшего. Под его взглядом тот даже отшатнулся на шаг назад. Василий так же молча вытащил точно такую же сберкнижку с пластиковой картой. Под ноги бывшему другу полетели рваные куски ранее вожделенной сберкнижки и треснувшая пластиковая карта. Ветер уносил их вслед за билетом, голубые листочки со столбцами цифр. Голубая мечта на голубой бумаге вдруг почему-то перестала быть голубой. Плотные обрывки обложки цеплялись за скошенную траву, но ветер оказался сильнее.
Из шокового состояния Валерия вывел оживший колокол громкоговорителя. Начальница что-то кричала друзьям. Он зло сплюнул, подобрал чемодан с мешком и побежал к самолёту. Вдогонку ему ветер гнал обрывки листка блокнота с его адресом, что они написали друг другу перед отъездом. У трапа оглянулся, рубанул рукой воздух, словно отрезал пути назад, и исчез в чреве машины. Взревел мотор. Самолёт развернулся и побежал по полю. Пролетел над домиком, едва не задев колёсами антенны, помахал на прощанье крыльями и взял курс на Тюмень. Рокот мотора доносился всё тише и тише и скоро стал совсем не слышан. Самолёт превратился в точку едва заметную на горизонте. На земле остались лежать два мешка с почтой, выброшенные лётчиками. Василий провожал самолёт взглядом, пока он совсем не растворился в небесной синеве.
На него с удивлением смотрели начальница вокзала и радист, вылезший из своей каморки.
А ты что остался? осматривая его с ног до головы подслеповатыми глазами спросил радист.
Судьба такая. Рюкзачка у вас не найдётся, а то несподручно с этим по тайге, Василий показал на чемодан.
Должен быть, ответил радист и скрылся за дверью.
Не прошло и минуты, он появился, держа в руках потёртый рюкзак.
Знатный рюкзак.
Да, где он только со мной не бывал. Теперь новый купил, а этот как-то всё не выкинул, радист подал рюкзак Василию.
Василий переложил в него свои нехитрые пожитки, а чемодан поставил на крыльцо.
Это вам от меня на память.
Закинув рюкзак за спину, Василий зашагал по раскисшей дороге, уводящей в необъятные дали. Вслед ему смотрели две пары удивлённых глаз. Радист переводил недоумённый взгляд то на оставленный новый чемодан, то на уходящего парня.
Странный он какой-то, произнесла начальница.
Много ты понимаешь, перебил её радист, решительный малый. Я в своё время точно так же остался. Поддался на твои чары.
Завёлся, старый чёрт, мне твои басни давно надоели, отвесила ему лёгкий нравоучительный подзатыльник и ушла, хлопнув дверью.
Дура! крикнул он ей вслед.
Сгорбленная фигура радиста ещё долго маячила на крыльце. Его глаза были полны слёз. То ли ему было обидно, что так вот завершается его северная эпопея, то ли рука у его спутницы жизни слишком тяжёлая, то ли просто вспомнил свою молодость.
РОМАШКОВАЯ ФЕЯ
Ивана Ефимовича Завицкого я знал давно. Средних лет, небольшого роста и крепкого телосложения, его можно было узнать издалека по косолапой, сутулой походке. Правда, увидеть, чтобы он шёл пешком, было редкостью. Жители посёлка очень удивлялись, когда видели, что Ефимыч шёл куда-то пешком. Строили самые различные предположения: одни говорили, что он мотоцикл свой разбил, другие, напротив что продал, а скорее, пропил. Находились очевидцы, утверждающие, будто своими глазами видели, как он врезался на дороге в машину, сам чудом остался жив, а мотоцикл вдребезги. И наконец все успокаивались, увидев Завицкого снова на мотоцикле.
Имя Завицкого было в нашем посёлке притчей во языцех. Завистью парней был его кроссовый мотоцикл. Иван Ефимович нигде не появлялся без него. Даже в магазин, до которого было сотни две метров, он ездил на мотоцикле. Носился на своём CZ Завицкий, как чёрт. Никто не осмеливался попроситься к нему в попутчики. Изредка, правда, попросит его какой-нибудь новичок подкинуть до города или ещё куда, а потом сидит, судорожно вцепившись в широкую спину водителя, и проклинает всё на свете.
Иван Ефимович был заядлым грибником и рыболовом, каждое воскресенье, как только начинало светать, он на мотоцикле отправлялся по грибы или на рыбалку. Спавший после трудовой недели посёлок будил рёв мощного мотора. Заслышав его, вскакивали заспавшиеся грибники и рыболовы. Ох и не любили они Ивана Ефимовича! Придёт такой грибник на своё заветное место, а там лишь примятая трава, следы от колёс да корешки от грибов.
Особенно страсти накалились, когда дары местных лесов стали основным источником существования большинства жителей посёлка. Развалился местный совхоз, дававший работу почти половине жителей, обанкротились два небольших заводика, на которых трудились остальные. Кое-кто уехал искать работу в города, оставшиеся кинулись в леса. За несколько лет этот бизнес был отшлифован смекалистыми селянами до совершенства. Вдоль бойкого междугороднего шоссе, что делило посёлок пополам, с ранней весны до морозов были выставлены дары леса грибы, ягоды, фрукты, овощи во всех видах, банные веники, соленья, варенье, сушёная рыба и многое другое. Бизнес стал семейным. Самые молодые и старые продавали, более шустрые и опытные собирали, школьники носили из леса к трассе. Ефимыч успевал всюду: и собирать, и вывозить, и продавать. Зависть вызывало его доходное место прямо перед пересекавшей трассу железной дорогой. Машины притормаживали перед переездом, товар был налицо, торговля шла бойкая. И никто не имел право занять чьё-либо место в отсутствие хозяина завидовать завидовали, но негласный закон не нарушали.