Двести ары?.. повторил Джэйгэ, точно хотел отшвырнуть эти слова от себя, вернуть их отправителю.
Двести ары счетоводу в соседней конторе. Всё с этим, отрезал чиновник и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Откуда у меня столько, тойон?! Я столько ары в жизни не видел!.. голос Джэйгэ дрожал, становился то громче, то тише.
И не увидишь, с усмешкой заявил чиновник.
Жалкие почтовые каарзымы стоят не больше двух монет
Ситимэх, нокоо! взбесился коротышка. Двести ары и уходи дорогой в преисподнюю, парень! Нет любви к моим словам? Думаешь слова мои я не говорю? Большим тойоном ты себя ощутил, парень! На Баакын Хаасана в Верхнем Мире снизу свысока смотришь, нокоо! На князьца Туулурдана орлом глядишь, а человек ты заяц! Сейчас придет в эту комнату счетовод, пускай скажет цену почтовому каарзыму! Не чувствуешь моих слов? Думаешь, что я сказал я не говорил? Пускай придет счетовод! Но не жди от него любви к твоему пути, парень! Счетовод любит цифры, и его цифры не похожи на мои цифры. Целовать тебя счетовод не станет, в нем нет моей доброты, в нем мертвое всё. Цифры мертвые в нем. И ему ты дашь не двести ары, ему ты дашь тысячу ары! Я прощал тебя, парень. А цифры тебя не простят. И за каарзымов, и за опоздание, и за слова твои липкие ни за что тебя не простят Нет в вас, люди Среднего Мира, благодарности! Нет жалости к страданиям. Сколько сделал я ради вас, сколько вынес, скольким пожертвовал, он с тоской посмотрел на полупустой стакан с темным чужестранным вином, стоявший на краю стола. Жизнь моя в этом окне задувает Нет больше радости. Неблагодарные люди. За жертву жизни моей одни упреки. Сколько страданий за горстку монет!
Он махнул рукой от досады и повернулся к стоявшему у окна.
Скажите, почтенный Ахэ Баай, сказал чиновник, до ушей моих доходит шум войны на севере. Великим Тойонам, слышу я, не хватает солдат. Великие Тойоны, слышу я, жаждут новых рабов.
Рыхлый старик задумался, поскреб зубами трубку и сказал после паузы:
Ханаатын идет жечь Кымсыкуль, Тылкуг Ханадай молчит и смотрит, а Ют Ангы собирает по своим деревням войска. Солдаты дохнут как весенний снег, и Великие Тойоны ищут новых, чтобы они умирали дальше. В конце зимы Кымсыкуль и Ханаатан дали новую печать счетоводов торговым караванам, и тех, кто не успел ее заменить, забирают в рабство. Охрана каравана умеет драться, а на купцах новички учатся стрелять в глаз.
Стоявший у окна замолчал и повертел в руках трубку, а после этого многозначительно посмотрел на Джэйгэ. Тот отступил на шаг и уперся в дверь. За долги мужчин целыми улусами отправляли в далекие земли на войну кого-то с кем-то так гнусные люди с гнусными лицами добывали золото в еще не заполненные комнаты своих дворцов. Ушедшие на войну обычно не возвращались.
Я заплачу двести ары, шепотом произнес Джэйгэ. Буду ходить по Ооюту, верну каарзымов и заплачу двести ары.
Почему ты говоришь такие слова, парень? ехидно спросил чиновник, поворачиваясь снова к Джэйгэ. Не хочешь воевать? Нет любви к Ооюту?
Вы мне не Ооют, подумал Джэйгэ, но ничего не сказал.
7
Блуждавший степными дорогами след от повозки нырнул в лес и стал виться в плотном ковре высокой травы. Лишь изредка удавалось Сардану обнаружить под этим зеленовато-коричневым настилом неширокую тропу. Трава лезла на деревья, одевала тусклыми одеждами стволы и свисала с веток лианами. Весна так и не добралась до этого леса, по-зимнему тихого и безветренного, разве что кое-где колыхались синеватые цветы.
Вскоре тропа пропала совсем, и следы, различимые в траве, вели прямо в заросли, по ямам, по буграм, мимо валежника, мимо дырявых стволов, внутри которых шуршали насекомые, и по не сохнущим в тенях лужам.
Ну и трава!.. За ноги цепляется, будто связать хочет, ворчала Ашаяти, отбиваясь от паутины стеблей.
Интересные фантазии, давай поподробнее, попросил Сардан.
Ооюты зовут эту траву «волосами земли», подал голос задумчивый Устыыр. Из нее плетут веревки.
Сказал бы я из какого места эти волосы А впрочем, Устыыр, как далеко до города? Вы, кажется, говорили об Эрээсине?
Следы ведут не в город, сказал шаман.
В Эрээсине есть контора артели. Хорошо бы покопаться в местной библиотеке, собраться с мыслями. Там должны быть записи и дневники прежних музыкантов, расшифровки ооютских суеверий. Что это за коновязи? Как они могут привлекать духов? Как неживое может провоцировать эмоциональные всплески? Я не то, что никогда подобного не видел, я даже не слышал о таком. К вопросам борьбы с духами артель старается подходить рационально и систематически, но происходящее сейчас в Ооюте абсурд. Камни не страдают, не любят, они не чувствуют боли и радости и потому не могут служить источником пространственных колебаний. И если допустить, что в сэргэ и правда каким-то образом заложена живая энергия, почему ее выброс имеет такие разные последствия? Почему он сказывается на посторонних людях, на каждом по-разному, и не только на людях, а даже на колодезной воде?
Вы смотрите на Ооют глазами чужеземца, сказал Устыыр, и мне сложно вплести нить мысли в ткань ваших слов. Я не знаю причину, не знаю ответов, я не знаю начала и цели. Но вы не видите Ооют глазами шаманов. Вы не видите корней, но ходите по ним ногами. Сэргэ живой человек. И мертвый человек тоже. Сэргэ это все, кто жил в улусе и все, кто живет там сейчас. Разбить сэргэ то же, что разбить землю под ногами. Гибнут корни, а человек без памяти воздух и пустота. Сэргэ должны умирать сами, как умирают люди.
Гулявший в чаще легкий ветерок пропал совсем. Не шумела листва, замолкли птицы наверху, весь лес, отрешенный и задумчивый, напряженно притих, будто испугался чего-то. Сардан ворошил ногами траву и разглядывал следы. Вокруг колеи от повозки по-прежнему видны были отпечатки множества ног.
Они как будто с собой стадо животных вели, сказал музыкант.
Это следы не животных, протянул еле слышно шаман и замолчал.
Он внезапно остановился. Посмотрел наверх, по сторонам. Шедший следом музыкант глянул на него с недоумением и запутался ногами в переплетениях травы.
Что случилось? раздраженно спросил Сардан, но вместо ответа получил толчок в грудь.
Шаман пригнулся и с опаской озирался вокруг. Сардан с Ашаяти обратили внимание на угнетающую тишину леса. Всё затихло.
Ступая аккуратно и внимательно, Устыыр прошел к старому шиповнику и стал раздвигать ветки. Они царапались и ломались в оглушающей тишине. Сардан машинально прикоснулся к висящему на шее «поносному» свистку всё, что осталось от инструментов. Казалось, свистни сейчас в шамейху (так назывался этот инструмент в приличном обществе) промолчит и она.
Шаман вскрикнул и шарахнулся от кустов, врезался спиной в дерево. Ашаяти машинально выхватила спрятанные под дохой мечи. Сардан растерялся и попятился.
Что такое? шепотом спросил он, но лицо шамана, мгновение назад перепуганного до полусмерти, исказилось от злобы.
Ашаяти, понимавшая что происходит еще меньше других и потому самая смелая, вышла вперед и заглянула в кусты. В густой траве, среди валежника, разбросаны были фрагменты очень старого сэргэ, украшенного некогда цветными узорами и, судя по размерам камней, немалой высоты. Осколки кое-где обуглились, а нижние кольца, которые ооюты отводили для пристегивания лошадей демонов Нижнего Мира, расплавились, хотя никаких других следов пожара вокруг видно не было. От сэргэ осталось только самое основание с небольшой выемкой посередине, но и сейчас этот древний памятник с искусным рельефным орнаментом вызывал невольный трепет.
Чего вы так перепугались, Устыыр? спросил Сардан, но голос его почему-то дрожал. В конце концов, это не первое сэргэ за последние дни.