А сейчас Сиенна поднимает голову и видит мои слезы, и на ее лице непонимание. Наверное, думает, что я истеричка. Или вспоминает письма Грега наверняка она их читала. А кто не читал?
А может быть, она ломает голову над тем, кто его убил.
Я опускаюсь рядом с ней на колени.
Как ты, держишься, подруга?
Сиенна моргает медленно, как черепаха. Глядя на меня, снова непонимающе сдвигает брови.
Прости, прости. Я смахиваю слезы и беру себя в руки. У меня ПМС. И я до чертиков напугана. Где-то рядом бродит убийца, ты не забыла?
Сиенна кривит рот, но так ничего и не говорит.
Полиция уже что-нибудь раскопала? спрашиваю я. У них есть подозреваемый?
Не знаю, голос Сиенны ровный, безжизненный. Они снимали отпечатки пальцев по всему дому. Даже в моей комнате. Наверное, все полки обшарили. И в белье рылись, и в тампонах.
Сиенна в ступоре, ее веки опускаются будто сами собой. Она похожа на корову, которая спит, стоя в стойле. У меня болезненно сжимается сердце. Поначалу нашу дружбу с Сиенной нельзя было назвать искренней я считала ее еще одной ступенькой на пути к Альфреду Мэннингу, но со временем она все больше мне нравилась. Думаю, смерть Грега ее потрясла. Не могу представить, как бы я себя чувствовала, будь Грег моим отчимом.
Ты как? мой голос предательски срывается. Все нормально?
Еще один медленный кивок.
Я приняла успокоительное, говорит Сиенна. Такое чувство даже не знаю, как объяснить. Как будто все кости ватные.
Я выдыхаю. Уф, значит, все дело в таблетках. Она ничего не знает. И я даже рада, что Сиенна что-то приняла. Это, наверное, разумно попытаться смягчить ощущения в ближайшие несколько дней или даже недель.
Хочешь, я позвоню кому-нибудь? предлагаю я. Ребятам из общежития? Может, Антону? это парень, о котором Сиенна как-то говорила, что он ей нравится, но у нее не хватает духу признаться. Они просто друзья, но, я уверена, Сиенна могла бы свести его с ума, если бы только захотела.
Сиенна закрывает глаза.
Нет, тихий голос звучит отстраненно. Она расслаблена.
Ладно. Поспи, я похлопываю ее по плечу. Давай-ка я отведу тебя в постель. А где Аврора?
Не знаю, Сиенна послушно встает и позволяет подвести себя к узкой кровати в углу. Она обмякла, как тряпичная кукла, садится, и я закидываю ее ноги на матрас. Она на меня злится. Ночью даже не захотела спать со мной в одной комнате.
Почему? спрашиваю я, но Сиенна уже посапывает.
* * *
Десять минут спустя я бреду по кампусу Олдрича. Что же здесь творится? Настоящий балаган. Занятия никто не отменял, но многие отправились домой, решив устроить себе выходной. Оставшиеся устраивают шумный митинг у библиотеки собрались те, кто возмущен расистскими комментариями кого-то из сотрудников. У кирпичного, с колоннами здания управления стоят девчонки с плакатами, на которых я вижу перечеркнутые греческие буквы очевидно, узнали что-то неприглядное об ассоциации студентов. На каждом углу репортерские микроавтобусы. Мне не по себе все это так грустно. Я обожаю Олдрич, и мне не нравится, что кто-то пытается подмочить его репутацию. Я через многое прошла, чтобы поступить сюда, и не хочу, чтобы все это оказалось напрасным. Но сумею ли я удержаться здесь? Что мне теперь делать?
Свернув за угол, снова чувствую неприятное покалывание. Кто-то на меня смотрит. Я резко останавливаюсь и оглядываюсь, но тротуар пуст.
Натягиваю на голову капюшон. Тебя никто не видит. Никто не знает того, что знаешь ты. Ты должна в это верить.
За углом больницы находится кафе «У Бекки». Толкнув дверь, попадаю в темноту и промозглую сырость. Мы с Грегом часто здесь встречались. Садились за столик в глубине, следили, чтобы не попасться на глаза знакомым. В конце концов, мне тоже было что терять не меньше, чем ему. Одно дело, если студентку Олдрича увидят со старшекурсником, даже с аспирантом, но с мужчиной, который ей в отцы годится? У меня репутация приличной, старательной девушки. Я не раз повторяла Грегу, что хочу получить от Олдрича все, что только можно: комнату в общежитии, должность редактора в литературном журнале, может, даже место в студенческом правлении. Я хотела посещать футбольные матчи, поединки по фехтованию, ралли. У меня в шкафу три фиолетовые кофты с эмблемой Олдрича, я носила их с гордостью. Мне было приятно, когда меня узнавали на улице, когда люди одобрительно кивали, прочитав название университета. Да-да, я там учусь. Я умнее вас.
Помню, как я в первый раз встретила Грега. По иронии судьбы мы увиделись мимоходом, почти на бегу. Я пришла на собеседование в офис президента Мэннинга он искал новую секретаршу, потому что прежняя внезапно уволилась. Кстати, я к этому имела некоторое отношение. Проследив за тем, как Тара проводит выходные, я узнала, что она употребляет наркотики. Тщательно выбирая слова, я отправила ей сообщение: она должна как можно скорее оставить эту работу, иначе все узнают о ее секрете. В общем, это было нетрудно.
В тот день, когда она ушла, я сразу позвонила в офис Мэннинг даже не успел еще обратиться в службу подбора персонала. Вот так и вышло, что на собеседовании я оказалась первой. Я знала, что президент меня выберет. Должен выбрать. Не потому, что ему срочно требовалась замена он из тех, кто не пропадет и без помощника, просто я была убедительной и понравилась.
Сидя в приемной перед его кабинетом, я разглядывала картины на стенах портреты президентов Олдрича. Все президенты, разумеется, были мужчинами, сидели в креслах со своими трубками и самодовольными улыбками. На каком-то сайте я прочла, что президенты лучших университетов зарабатывают в год больше трех миллионов долларов. С такими деньжищами я бы, пожалуй, тоже самодовольно улыбалась.
Дверь в кабинет приоткрылась.
Райна Хэммонд?
Это был не Альфред, а худощавая блондинка с фальшивой улыбкой. Она представилась: Мэрилин ОЛири, заместитель Мэннинга.
Мы работаем вместе, очень тесно сотрудничаем, объяснила она, окинув меня взглядом с головы до пят, и мне показалось, что в ее глазах мелькнуло неодобрение. Все, что касается Мэннинга, сначала проходит через меня.
Ее слова мне не понравились, как и то, что она зашла в кабинет президента вместе со мной. Возле письменного стола стоял Альфред Мэннинг: золотистая кожа, сияющие глаза, выразительные кустистые брови, которые он так забавно поднимал, когда давал интервью по Си-эн-эн или в «60 минутах» как руководитель прогрессивного и престижного университета. Он был в рубашке с воротником на пуговицах и в отлично сидящих шерстяных брюках и, как мне показалось, буквально излучал превосходство. Я могла бы растеряться, почувствовать себя букашкой, но я ощутила гордость. Мне удалось проникнуть в святая святых этого прекрасного учебного заведения. Я не сомневалась, что получу эту работу. Слышите, уроды, все, кто во мне сомневался и говорил, что я никчемная, звучал голос у меня в голове. Посмотрите-ка на меня сейчас.
Когда Мэннинг меня увидел, на его лице появилась одобрительная улыбка. Он этого не афишировал, но я-то знала, что он оценил мою внешность лицо, размер груди и длинные стройные ноги.
Входите, входите, сказал он, сопровождая приглашение гостеприимным жестом. Потом обернулся к Тощей Блондинке: Мэрилин, все в порядке. Благодарю вас.
И Сушеной ОЛири пришлось уйти с поджатыми губами.
Я осмотрела кабинет Альфреда Мэннинга книжные шкафы из дерева теплого вишневого оттенка, низкий кожаный диван и громадный письменный стол во всю ширину комнаты. На столе стояли бюстик Уильяма Шекспира, фотография самого Альфреда Мэннинга (моложе, чем сейчас) с Робертом де Ниро, получающим звание почетного доктора Олдрича, и золотой «Ролекс», брошенный так небрежно, что вы могли бы принять его за подделку.