Высшее мышление есть мышление о смерти (Шпенглер). «Каждая религия, каждое природопознание, каждая философия проистекает из этого пункта. Каждая большая символика приноравливает свой язык форм к культу мертвых, форме погребения, украшению гробниц». «Страх смерти источник не только всякой религии, но и всей философии и естествознания».
Символика закрывает проблему смерти, снимает ощущение страха от видимой и возможной смерти. Обереги призваны отпугнуть смерть, которая тоже обозначается символом или образом. В символизме смерти остывает страх перед ней, который замещается героическим неприятием или подвижническим приятием смерти борьбой становящейся личности и умиротворением личности, достигшей своего высшего воплощения.
Жизнь может произойти только от другой жизни, которая приносится в жертву. Смерть связана с чудом чудом и загадкой иной жизни, чудом и загадкой воскресения. Смерть становится открытием бессмертия.
Природа и судьба
Шпенглер критичен к телеологии попыткам заменить или дополнить причинность целевыми ориентирами на будущее, которые можно обнаружить в прошлом. Он прав в том, что цели причинности не определяют. Они предположительны или желательны, но совершенно никак не связаны с казуальностью. Только постфактум можно прикинуться, что цели соответствуют причинно-следственным связям закончившегося процесса просто приписать процессу такие цели. Подобными антинаучными упражнениями пробавляются профанные прогнозисты, астрологи, пропагандисты механистических социальных учений (марксисты, прежде всего). Они хотят выглядеть оседлавшими время и навязать свои фантазии другим, будто бы зная «чем все закончится». Вряд ли они осознают, что мешают пространство и время в своих прогностических выдумках.
«Телеология это карикатура идеи судьбы». Там, где время творческое начало, там судьба скрытый закон «крупнозернистой» истории, а пространство число, выраженное в вещных диспозициях «мелкозернистой» действительности. Судьба это сплетение личной идеи с замыслом Творца, а попытка подверстать все под конечную цель это иллюзорный принцип, будто бы познанного замысла, который замыкается в сетке известных причин с исключением неподходящих под цель иных причин, а также самого предположения, что они могут быть непознанными и непознаваемыми. Чувствование и переживание идеи это комплексное восприятие замыслов, а не конечных итогов каких-либо процессов. Без переживания судьбы она остается набором случайностей, а не путеводной звездой для живого, творческого человека. Без всякого наукоподобного расчета верующий и любящий испокон веков прозревает судьбу, а не конечные цели своей конечной жизни.
Только сущий дурак будет требовать от поэта или художника подчиняться его измышлениям и менять судьбу на цель. Собственно, такое одурение свойство нашей современности, в которой творческое начало мельчает и исчезает под давлением «корифеев всех наук», которых полно не только среди правящих невежд, но и среди ничем не управляющих рабов.
История свершается гораздо быстрее, чем происходят природные изменения. Что не исключает стремительных катастроф. И в условиях катастроф человек зрит бытие богов, облекая явления природы в их образы и приписывая им текущие события: природный процесс догоняет историю и становится ее частью, и тогда боги спускаются с олимпийских высот и вплетаются в исторические сюжеты. Но даже у Гомера божественное вмешательство едва намечается, а боги бессильны перед судьбой, в которой заложен первофеномен, непреодолимый, как и логика, даже Творцом, который остается наблюдателем того мира, который Он создал и хочет рассмотреть, а не беспрерывно сотворять новые миры взамен созданного и развивающегося под Его присмотром.
Бог не занимается пустяками, но в то же время, ни один волос с головы не упадет без Его воли. Вот только воля уже была воплощена в момент времени «ноль» по законам, созданным в этот момент, волос упадет или останется на месте. Богу нет надобности нарушать свои законы, но он может преодолевать законы человеческие и продлевать судьбу человека за пределами «мира сего». И в этом открытии величайшая сила христианства, постигшего замысел Творца, так трудно воспринимаемый «казуалистами» современности, которым чудится постижимость и даже постигнутость всюду, куда направятся их близорукий взор.
Судьба приобретает завершенный вид за пределами этого мира в Царствии «не от мира сего», вера в которое охватывает целые эпохи, но среди дурачья наших катастрофичных дней вызывает ухмылки всё постигших невежд.
Вихри становления
Порядок рождается из хаоса, который усмиряется в процессе становления повторяющихся закономерностей. Из хаоса теоретически можно вывести все, что угодно. Но в реальности из него кристаллизуется только то, что может хотя бы в некоторой степени обрести форму и сохранить закономерность. Поэтому хаос не совсем хаотичен. В нем заложен скрытый закон, не позволяющий твориться произволу. Произвол есть только в хаосе человеческих мыслей. Вселенная предлагает не произвол, а вероятности.
Неопределенность хаоса процессом становления вытеснена в микромир, в сильно неравновесные системы, где фазовые диаграммы могут повторять квантовый принцип неопределенности: невозможно определить с достаточной точностью либо координату системы, либо скорость ее изменения. Странные аттракторы как модель хаоса показывают, что в них могут соседствовать траектории, удаленные по времени на неопределенно длительное (актуально бесконечное) время. Минимальные отклонения от координаты и вы прыгаете на миллиарды лет. Если в нашем мире достаточно хаоса, то в некоторых точках с сильной неравновесностью мы сможем «просверлить» отверстие в далекое будущее, где можем надеться найти неисчерпаемый источник энергии.
Шпенглер в термине «вихрь становления» интуитивно осмыслил стадию неравновесности и неопределенности в генезисе любого явления. Все рождается из неопределенности, где нет места расчетам, ибо возможное и невозможное еще не разделены, и возможное не заявило о себе в виде сотворенного. Выход из хаоса сопровождается либо творением, либо исчезновением. То и другое актуально беспричинно. Хотя, приближаясь к началам творения можно изыскивать все более тонкие закономерности стохастического характера.
Обыватель воспринимает беспричинность либо как судьбу, либо как чудо, либо как случайность. И все это, как будто, одно и то же. Но есть принципиальные различия, которые скрадываются по видимости незавершенным процессом становления. В каком-то смысле познание это и есть движение к первопричине. Как только лежащие на поверхности законы познаны, мышление начинает стремиться к тому, что находится вне этих законов, и открывает новые законы.
Судьба таит в себе скрытую причинность и кажется неотвратимой, поскольку предполагает божественную природу и связь с изначальным первопричиной всего. В действительности ничто в этом мире нельзя считать исчерпавшим процесс становления. Неизменное просто не может быть осознано: в нем нет никакого процесса. Это умершее явление. Поэтому чудо является оборотной стороной судьбы. Оно разрывает кажущуюся незыблемой причинность. И как раз оно-то и связана с изначальным хаосом, в котором божественная воля еще не сложилась и закон не оформился. Разрыв причинности неизбежное следствие существования. Чудо свершается вопреки «железному закону». И, наконец, случайность это сфера, которая не имеет связи с изначальным. Она не очерчена божественной волей, но не содержит и становления. Это непредусмотренное законом и непредвиденное в изначальном становлении. Может быть, это зародыш нового становления, прорыв иной Вселенной в нашу Вселенную.