Саш?..
А?.. встрепенулся Александр, не заметивший, что за своими раздумьями совсем перестал воспринимать окружающий мир.
Я спросила, как ты день рождения хочешь свой отпраздновать? Он уже послезавтра, забыл?
Нет я я помню давай, как обычно, что ли, накроем стол, друзей позовём
И пока Александр это говорил, его мысленному взору представали образы этого грядущего застолья: тонкий, женственный Толь, распевающий под гитару песни их молодости, лысый Вадик с черноволосой Настей она, от скуки затевающая со всеми подряд какие-то провокационные беседы, он, рассуждающий о непревзойдённости русской народной музыки, приглашающий их с Ариной на новогодних праздниках послушать, как он играет на гуслях, и, конечно, Егорыч, рычащий подшофе какие-то сентиментальности, и всё это, открывшее вдруг свою рутинность, механическую заученность, не вызывало у Александра ничего, кроме тоски. Новая, доселе ему не знакомая, эта тоска ужаснула его. Он почувствовал себя предателем, раскольником, ему стало стыдно и совестно за эту свою тоску. Но он отчётливо понял, наравне с невозможностью воспротивиться этой наработанной годами инерции, что он просто не сможет насладиться праздником и что все старания Арины, всё это нарезание салатов, закупка алкоголя, уборка перед гостями и мытьё посуды после, пойдут насмарку.
Боясь, как бы Арина, всегда безошибочно распознававшая, благодаря своей художественной проницательности и женской интуиции, его чувства, не прочла в его взгляде эту тоску и неудовлетворённость, Александр поблагодарил её за вкусный ужин и, объяснившись тем, что хочет проведать Алину, вышел с кухни.
У Алины в комнате, как всегда, царил творческий беспорядок: тут и там лежали куски картона, кисточки, резаки, линейки; у шкафа рядком, притёртые друг к другу, стояли планшеты с натянутой на них ещё чистой бумагой; рабочий стол, маленькая наклонённая парта, за которой и сидела, как роденовский мыслитель, Алина, одну ногу подогнув под себя, а другую свесив вниз, вся была погребена под распечатками и тетрадями; дополнительный, привезённый с дачи стол разделял с ним эту участь, и наконец на диване лежал, открытый на странице с эскизом женского лица, французский журнал про Леонардо да Винчи, на нём полупрозрачная бумага для перерисовки, а поверх всего этого растеклась Риз, одна из их трёх кошек, пепельно-серая, с жёлтыми глазами.
Как работа, Алинка? спросил Александр тем участливо-добродушным тоном, каким спрашивал её об этом всегда.
Хорошо, устала только выдохнула Алина с тем грустно-страдальческим смешком, с каким отвечала на этот вопрос всегда.
Ну ничего, немного осталось, а потом каникулы. А затем, ни с того, ни с сего, Александр добавил: Мальчиков не просто так в армию забирают, если они никуда не поступили все должны трудиться.
Не в силах сказать прямо, этими окольными словами Александр лишь хотел предостеречь дочь от его ошибок, ведь он как раз и был тем «мальчиком», которого «забрали» и который потратил два года на бессмысленную, отупляющую шагистику, чистку картошки и рытьё ям; два года, из которых самым интересным было то время, когда он, проходя службу на Кавказе, ездил на стычки с горцами, фактически давая им себя избивать, лишь бы те не приставали к их женщинам. Но, странное дело, Александру вдруг стало противно от этих своих слов. Он не верил им. Потому что теперь, когда служба в армии уже давно осталась позади, став одной из множества его застольных историй; когда ему самому