Кангюй. Парфяне
Марат Байпаков
Страшно впасть в руки Бога живого!
Евр. 10:31
Корректор Мария Черноок
Дизайнер обложки Мария Бангерт
© Марат Байпаков, 2023
© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0059-5176-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Почему не возвращаться домой? Говорил ты часто прежде о гибрисе. Гибрис1 настигнет меня? Безбородый юноша лет семнадцати, с наивно-открытым лицом, изумлённо разводит в стороны руки, густые чёрные брови морщат лоб, но спустя мгновение усмехается, а голубые глаза проказливо искрятся. Тёплый ветер ранней весны ласково треплет густые чёрные кудри, набивается в товарищи, насвистывает песенку, в резком порыве игриво срывает с головы юноши широкополую серую войлочную кавсию2, щекоча, обдаёт пылью. Юноша хитро смеётся, прищуривает глаза, напускает на себя ироничный вид. Да полно тебе. Отец, верно, ты подтруниваешь надо мной перед расставанием? Хочешь, чтобы я расплакался как девчонка? Испытываешь чувства мои? Не проверяй. Люблю тебя.
Надменно-властный бесстрастный муж крепкого сложения, лет сорока пяти, к кому обращается юноша, важный сановник по роскошным, до полу, пурпурно-розовым одеждам с эллинскими узорами в золотых нитях, теряет самообладание. Озорство ветра сановнику не нраву. Бесстрастие сменяется гневным раздражением. Подобрав одежды, деловито направляется за убегающей шляпой. Завидев широкие шаги властителя, за беглянкой-шляпой устремляются двадцать мужчин, стоявших шагах в двадцати, поодаль у крытой повозки. Сановник ловит шляпу, машет ею окружению, приказывая оставаться на местах, опустив полы одежд, с прежним достоинством возвращается к юноше.
Никогда Кавсия бережно надевается на юную голову. Гневное раздражение ломается кривой гримасой боли. Слёзы появляются на глазах говорящего. Сановник быстро шепчет: Слышишь, меня, сын мой, никогда, никогда, никогда не возвращайся в Бактрию3.
Сановник стискивает в крепких объятиях юношу. Подолгу не разжимает хвата рук, трётся виском о висок. Разомкнув, шепчет на ухо:
Вестника нежданного, что принесёт любые новости обо мне, вестника двуличного, что позовёт в Бактрию ко мне сладкими, лживыми посулами Ветер перестаёт играть с кудрями, затихает, ему интересна беседа отца и сына. так воздай ему равным за равное4.
Грусть уже свершившейся разлуки посещает прощающихся.
Страшишь меня? Предчувствуешь беду необратимую? Плохо так же расставаться. Юноша вытирает слёзы на щеках уже скорее старика, чем сановника. Как пожелаешь, отец. Не сокрушайся понапрасну. Выполню мольбу твою. Не вернусь в Бактрию. Обещаю тебе. Знаю, желаешь ты мне счастья. Не тревожься понапрасну, вестники из Бактрии меня не посетят. Будешь жить ты вечно. За тебя молюсь богам.
Молись же богам о преуспеянии семейном, потому как надежды нашего старинного рода ныне лишь в тебе одном заключаются. Законы отеческие чти, жертвы богам исправно приноси, песни на празднествах пой. Сановник развязывает дорожную суму, вытаскивает пояс странствующего паломника-анахорета5.
Ничего не расскажет любопытствующим о состоятельности владельца пояс. Не вызовет уважения к её носящему, вещь примитивная, никаких заслуг собой не отмечает. С простой медной застёжкой виноградной лозы пояс. На ремне из туго сплетённых кожаных полос в ожерелье составлены гладкие пузатые тёмно-речные камни в простых железных рамках, подражающих формой вытянутым плодам. Впрочем, со стороны пояс не так уж и плох, словно бы спелые фиги усыпали пояс почитателя Диониса.
А зачем мне грузила? Рыбу в реках ловить? Так прикажешь добывать себе пропитание в странствиях? Беззаботность весеннего утра возвращается. Веселье юноши вот-вот перейдёт в насмешки над дарителем.
Память обо мне. Носи. Бесценное украшение из мощения полов нашего дома. Первые шаги твои на них. Ходил по этим камням и я, как и дед и прадед твои. Погоди же! Увидишь сам, чем дальше удалишься от дома, тем дороже станут мои, как ты сказал, грузила.
Драгоценные камни, отец! Надёжно от них появятся мозоли на спине. Юноша шутливо пригибается к земле под тяжестью пояса. Никогда не видел прежде этот бесполезный ремень рыбака. И когда только ты успел его заказать? Дар неохотно принят. Пояс с гримасой «превеликого одолжения» надевается. Он не гнётся. Будет мять на мне одежды. Застёжка защёлкнута с третьей «неловкой» попытки. Пояс ладно сидит на владельце. Звучит с милым сарказмом над странными причудами дарителя: Бла-го-да-рю за драгоценные грузила. Надо надеяться, принесут они мне удачу на рыбалке.
Комичные ужимки одариваемого вызывают у сановника радость.
Сын мой, знай. Рука сановника доверительно ложится на плечо юноши. Вновь грусть появляется на лице обоих прощающихся. Впал я в немилость. Тайные злопыхатели оклеветали меня, ложно обвинив в лихоимстве на царских строительных подрядах. Не знаю их имён, но полагаю, то сторонники матери царя. Её происки. Старуха всё никак не может поумерить тягу к роскоши? Суд царский скор. Бездоказательной молвы оказалось достаточно. Базилевс6 не пожелал выслушать меня. Более я не управляющий доходами, не главный царский казначей, не доверенный по совету полисов7. Серебряную фибулу соратника царя изъяли, и удалён я от двора царя Деметрия. Теперь я лишь незначительный сатрап горной глуши. Базилевс являет невиданную щедрость на унижения преданного пса. То мне нравоучение. Вновь и вновь убеждаюсь, прав старый катехизис пифагорейцев. Истина известная со мной сбывается. «Какое высказывание можно считать самым правдивым? Что люди злы8».
Нет-нет. Всё образуется. Пустые козни про алчность-и-порок, им нет цены. Юноша с пылкой горячностью спешит утешить отца. Родитель мой, был ты устроителем свадьбы базилевса. Заслуг не счесть. Честен ты. Трудами твоими богатства государства приумножались. Учёт твой безупречен. Без тебя казначейство расстроится, доходы придут в упадок. Злопыхатели будут повержены. Базилевс Деметрий9 осознаёт твой вклад, отец, в благоденствие Бактрии. Тебя призовут в казначейство. Вновь вернёшься в Бактры10, в царский дворец
Тщетно мы, люди, гадаем и ждём, решительно перебивает юношу утешаемый. Ничего мы не знаем. Всё совершается так, как порешит божество11. Сановник разочарованно шумно выдыхает. Прикладывает обе ладони к груди юноши. Требовательным тоном сурово наставляет: До самых границ Бактрии никому не говори, куда держишь путь. И я никому не скажу, куда ты отбыл. То будет тайна наша. Как покинешь Бактрию и вступишь в пределы дел Селевкидов, отзывайся на расспросы, что под защитой сирийского базилевса Селевка Четвёртого Филопатра12. Влиятельные друзья в Сирии13 озаботятся о тебе. В Селевкии-на-Тигре14 ждут тебя в эфебии15полиса. В суме, в потайном дне зашито старое золото, в статерах Селевкидов. Немного монет, но тебе с лихвой хватит на дорожные расходы.
Никогда не возвращаться в Бактрию? Что ждёт меня в далёкой Сирии, отец? Удручённость явственно сквозит в вопросе. После эфебии? Друзья твои, сиятельные вельможи Селевка, ведь позабудут обо мне? Кем буду я в чужой Сирии? Нищета ждёт меня? Подамся я в учителя или в мистофоры16? Кто будет рядом со мной? Никчёмностью моей не будешь ты гордиться. Стыдом покрою камни дарёного пояса. Страшусь осуждений твоих.
Вяжи хоть хворост. За бедность не буду порицать. В живых останешься, то услада для меня. Сберегу своё сокровище, тебя, мой ненаглядный сын. Счастливая мечтательная улыбка, сменяя горькое разочарование, появляется на лице сановника. Найдёшь себе достойную жену, родишь детей. Назовёшь их именами матери и отца. Твоя семья будет с тобой. И эти камни-амулеты помогут вам. Тебе пора отбывать. Ну же, иди к повозке. Не оглядывайся, а то я расплачусь как девчонка. Гелиайне, сын!