Когда папа был маленьким, Дедуля ложился в лондонскую больницу Св. Томаса на время обострений язвы его травмированной ноги. В честь такого события всех девятерых детей отправляли в работный дом, где их содержали до его возвращения и обычно брили наголо из-за вшей.
Еда была самой грубой, пили только жидкий чай, но при этом, как ни удивительно, иногда на столе было и мясо. Однако в общем и целом условия там были настолько отвратительные, что никому не хотелось туда возвращаться. Постоянно ходили истории о том, как хулиганов сажали на хлеб и воду, а тех, кого ловили на воровстве, на неделю оставляли без сыра. Самых отпетых обитателей в наказание за сквернословие, драки и отказ от работы могли отправить в суд и даже в тюрьму. Это была та стороны жизни, которой папа стыдился по вполне понятным причинам, и я интуитивно старалась не поднимать эту тему.
Когда мне было примерно 10 лет, мы собрались в настоящий тур Oop North. Это была та еще гонка. С чемоданами в руках нам с мамой пришлось ехать одним поездом до Шеффилда, другим до Донкастера, а потом на автобусе до ее родной деревни Тернско. Мы решили погостить у маминых родителей, моих бабули и дедушки. Я запомнила высоченную гору угля перед их муниципальным домом: дедушка работал шахтером на Hickleton Main, и это было частью дотации от Национального совета по углю.
Такие горы угля имелись почти перед каждым домом, их привозили на грузовике. У заднего крыльца, давно ставшего парадным входом в дом, нас радостно приветствовали немецкая овчарка Раджа и бордер-колли Шеп. Бабуля в честь нашего визита запаслась особыми лакомствами. Сладкое сливочное масло Lurpak, апельсиновый сок в бутылке из-под молока и йоркширский пудинг. С нашей стороны полагался шерри для дедушки в кувшине или другом сосуде объемом в кварту из бочонка в бакалейной лавке на «главной улице». По-моему, он питался исключительно печенью с чесноком и луком и шерри, при этом отлично себя чувствовал, несмотря на девятый десяток. Если ему случалось заболеть, все впадали в панику и не знали, как вызвать к нему врача. Он в жизни не имел страховки. По идее, страховка должна быть у всех, верно? Ну так вот, у него ее не было и в помине. Он десятки лет не имел дела с врачами.
Женщины в поселке в обязательном порядке повязывали волосы шарфом и всю неделю ходили в бигуди, только чтобы распустить их в субботу вечером, когда все дружно отправлялись в клуб, тоже «на главной улице». В заведениях Watneys пиво лилось рекой; музыкальный автомат самая крутая машинка той эпохи крутил диски с наклейкой Edison Lighthouse, и от оглушительной Love Grows лопались перепонки в ушах. Большинство завсегдатаев щеголяли чинариками, приклеившимися к нижней губе, щурили от дыма один глаз и с восторгом ночь напролет топали и выкрикивали «та-та-та» и «ча-ча-ча», прежде чем приходила пора враскачку ковылять по домам.
Я была допущена к этим субботним посещениям клуба, отчего сразу почувствовала себя очень взрослой. Мне нравилась атмосфера ожидания, предвкушения праздника, когда все наряжаются в самое лучшее. Мама работала в магазине мужской готовой одежды Fosters и могла со скидкой покупать там вещи унисекс, так что я щеголяла в джинсах Falmer и джинсовой же куртке и была обладательницей целого набора рубашек из марлевки кажется, в середине 1970-х было очень модно носить мужские рубашки. Или так считала только я? Также у меня имелась пурпурная велюровая юбка и вязаный в тон ей топ с лямками, завязывающимися крест-накрест на шее. Я обожала этот ансамбль и считала себя девчонкой высший сорт. Конечно, к нему прилагалась пара красных ажурных босоножек на платформе. Пурпурный и красный. Вот это видок!
Дядя Джон отвез нас к Большой тете Мэри в деревню Holme-On-Spalding-Moor возле Market Weighton в графстве Ист-Райдинг-оф-Йоркшир. Этот визит должен был привести меня в восторг. Они с мужем Джеком жили на ферме. Я была бы счастлива поведать вам о сельской идиллии, но оценить ее толком не успела, поскольку было не до нее. К чертям ферму, Большая тетя Мэри обожала готовить! Она наваливала свою стряпню гаргантюанскими порциями, яростно пресекая даже мысли о покупке еды. Ее стол ломился от сдобы, джемов, йоркширских пудингов, бисквитов, домашней ветчины, острых соусов, брауни, толстых кусков масла, намазанных на такие же гигантские ломти хлеба, мясных пирогов, салатов исключительно из латука и томатов, совершенно без заправки (никакого баловства, разве что капелька уксуса), лишь только простая сельская пища. О боже, это стало для меня настоящим пиршеством и кульминацией нашей поездки.
За едой все оживленно болтали и обменивались семейными сплетнями, с богатой палитрой приглушенных и осуждающих тонов, припасенных для некоторых родственников. Я обожала греть уши под такие откровения дня, как: «Эти байки про полезный маргарин сплошное надувательство, даже не сомневайся. Твоя прапрабабушка дожила до 100 лет и всю жизнь ела масло, пила сливки и цельное молоко и в ус не дула».
Кладовая под северной стеной дома меня завораживала. Уютный запах стряпни внушал уверенность в том, что скоро мы сядем за стол и мне не придется выскакивать в магазин за перекусом. В доме не переводилось съестное. Наше пребывание на ферме омрачалось лишь одним недостатком: конечно, это относилось к туалету. Стоило мне попроситься выйти, тут же все начинали переглядываться с таким видом, будто я сейчас присяду прямо на улице, перед домом, где угодно. Наконец мама вставала, вела меня к задней двери, разворачивала в сторону сарая и шептала: «Там, сзади». Куда же ходили все остальные? До сих пор не знаю. Может, здесь тоже имелось для этого ведро, хмыкала я про себя. Неужели это у нас семейное проблемы с отхожим местом?
Незабываемый Джереми Торп[9] играл большую роль в помощи бедным семьям, стремившимся улучшить свои жилищные условия. Он был для нас сродни божеству в Северном Девоне в период с 1960-х по 1970-е годы. Мы отказывались верить нападавшему на него Норману Скотту. В конце концов Торп казался абсолютно искренним в своей борьбе за справедливость и готов был всегда прийти на помощь.
Вместе с мамой мне довелось побывать на многих предвыборных митингах, и мне это очень нравилось в детстве. После ужина, когда на улице было уже совсем темно, мы с мамой, невзирая на дождь, преодолевали недолгий путь до фермерского рынка Барнстапл, чтобы послушать вдохновляющие и напыщенные речи и посмеяться над незамысловатыми шутками ораторов вместе с возбужденной толпой. Фонари над сценой высвечивали лица множества перспективных и подающих надежду кандидатов, и это было великолепно: мне нравилась эта атмосфера, а еще тогда я научилась ценить тонкости политики и умение добиться цели.
Не могу сказать с уверенностью, что это муниципалитет помог родителям покинуть наконец дом с помойным ведром, заливаемый приливами, и перебраться в однокомнатную квартирку, когда я уехала из дома. Десятилетиями в Северном Девоне стояли у руля либералы, но в 1980-х им на смену пришли тори.
Кроме крепнувшего увлечения политикой другой моей страстью была поп-музыка. Сестра, которая была старше на 10 лет, подарила мне, своей настырной младшей сестренке, транзисторный приемник. У него был футляр из искусственной коричневой кожи и наушники, так что я могла слушать ночи напролет Radio Caroline, укрывшись с головой одеялом.
Под кроватью я держала ручку и листок бумаги со списком музыки, которую мечтала прикупить, когда смогу позволить себе приобретение вожделенной стереосистемы. Один из первых LP-дисков[10], купленных мной вслед за стереосистемой компиляция Top of the Pops[11] оказался полным разочарованием. Я и не думала, что записанные на нем хиты будут исполняться не авторами. Добрейший дядюшка Джон купил мне стерео, когда в нашем великом путешествии на Север мы посетили «Донни» (Донкастер).