Он хочет ружьё взять? спросил я.
Похоже! ответил Андрюха.
Сейф щёлкнул. Дверь открылась.
Давай выбьем окно на счёт три! Стукнем ему по голове и заберём оружие! я не верил тому, что говорю это вслух
Батя вынул из сейфа ружьё, пытался вставить патрон.
Давай, ну, шептал я.
Не могу Он хоть сволочь, но отец! сказал Андрюха.
Мне тоже тяжело, признался я. Но он уже мёртвый, и если сейчас ничего не сделать, то это будет зомбарь, который умеет стрелять!
Наш спор прервал выстрел. Мы резко присели под подоконник. У меня звенело в ушах. Андрюшка первым поднял голову:
Лёшка Он всё Голову себе снёс!
Я посмотрел и кашлянул от тошноты. В комнате всё было забрызгано мозгами и кровью. Тело бати дёргалось на полу. От головы у него осталась только нижняя челюсть.
Мы выбили окно и влезли в дом. Перешагивая через кровавые ошмётки, подошли к сейфу, похватали ружья, выгребли все патроны.
Он тебя когда-нибудь брал на охоту? спросил я.
Не интересно мне зверей стрелять, ответил Андрюшка. Да, и какой там? Я с ним разговаривал два раза в жизни. И смотрел он на меня так, будто я ему никто.
Нас с матерью бросил, тебя с твоей матерью бросил, и жил один в своём шикарном особняке. Правильно ты сказал сволочь!
Ладно, брат. Забудем обиды. Обижаться уже не на кого.
Батя всё ещё бился в конвульсиях на полу. Практически обезглавил себя, но всё ещё был жив, как будто для этого было достаточно и спинного мозга. Неужели их нельзя убить?
Андрюха нашёл ключи от машины и кинул их мне:
Заводи «трактор», поехали! Посмотрим, что там в городе творится.
Мы сели в отцовский Гелендваген и направились к выезду из села. Одной рукой я держал руль, другой тыкал в магнитолу, пытался поймать радио, но там было только шипение.
Постой! Смотри! Чего это он там? воскликнул брат, когда мы выезжали из села. Я глянул, куда он показывал, выкрутил руль и направил свет фар на недостроенный дом. Там сидел мертвец и бил себя по голове куском кирпича. Ещё один пытался себя грохнуть
Видишь, некоторые из них понимают, что что-то пошло не так, и пытаются с этим покончить, объяснил я, хотя откуда мне было знать, что творится в головах у этих существ.
Я вдавил газ, и мы поехали к главной дороге. Была ночь. Мы с братом молчали. Наверное, мы думали об одном и том же: что мы увидим там в городе?
Эпизод 2. Хирургическое отделение
В моё отделение привезли мужчину по фамилии Чесноков. Был он жёлтый как банан и худой как спичка, а живот надутый. Тут всё ясно цирроз печени. Плохо ему было. Ознакомившись с его анализами, я попросил родственников ко мне в кабинет.
Я уже четыре года заведую отделением, а так и не привык сообщать родным плохие новости. Тяжело это. Беседовать пришлось с сестрой пациента и престарелой матерью. Спросил, какой образ жизни ведёт мой пациент, есть ли вредные привычки?
Его сестра сказала:
Раньше он принимал наркотики, но потом остепенился. Уже больше десяти лет ничего не принимал, не пил и не курил даже. Работал в пекарне, иногда жаловался на боли в спине, а потом начал худеть.
Человек образумился, а беда его догнала Я рассказал женщинам, что за недуг у их родственника.
А как лечить? спросила мать.
Лечить уже поздно, честно ответил я. Последняя стадия.
Сестра пациента зажмурилась и поджала подбородок. Старушка положила руку ей на плечо и обречённо сказала:
Ну, что поделать? Значит, судьба такая.
Меня спросили, сколько ему осталось. Тут ничего предсказать нельзя: может, пару дней, а может, месяц. Женщины не желали поскорее забрать родственника.
Пусть лежит пока, сказала мать, уходя. В больнице помирать полегче.
Не мне их судить. Я мог неделю подержать мужчину в отделении. Город у нас небольшой и свободных палат всегда много.
Тот пациент лежал почти мёртвый. Смотрел в потолок, открыв рот. Единственные слова, которые я от него услышал это: «Вот я влип».
Он ни о чём не спрашивал и ни на что не жаловался. Казалось, мужчина ничего не соображает, но он всё понимал и немедленно выполнял всё, о чём просили медсёстры. Повернуться на бок, дать руку, «поработать кулаком». Дисциплинированный
Когда я уходил домой, было у меня предчувствие, что до следующего дня он не доживёт. Но утром, когда я пришёл на работу, пациент с циррозом всё ещё был на койке в реанимации. Лежал, смотрел в потолок, не смыкая глаз.
Медсёстры не спешили уходить домой после суток, а ждали меня у кабинета, чтобы рассказать о том, что произошло в отделении ночью.
Артур Эдуардович, ночью Чесноков умер, сказала молодая сестра и добавила. А потом ожил!
Другие закивали. Я понял, что речь идёт не о случае клинической смерти. Не стали бы они устраивать собрание по такому поводу.
Медсёстры рассказали, как всё было. Поздно вечером у Чеснокова случилась остановка сердца и реанимировать его не удалось. Дежурный врач констатировал смерть.
Вызвали машину, чтобы везти в морг. Тело положили в мешок, погрузили на носилки. Медсёстры поднесли их к лестнице и пошли звать санитаров, чтобы они спустили тело со второго этажа. Возвращаются, а мешок сидит!
Расстегнули молнию пациент живой. Двигает глазами, реагирует на голоса. Мало того, он ещё сам освободился от мешка, встал и пошёл в сторону реанимации. Он ведь был мёртвый! Как минимум полчаса!
Как он сейчас? спросил я.
Дышит через раз, сердце бьётся для приличия, сказала самая старшая медсестра.
Мне стало казаться, что они нагнетают. Я поднялся в реанимационный кабинет. Спросил Чеснокова как он себя чувствует. Он смотрел на меня пустыми глазами, будто потерял дар речи.
Я распорядился измерить ему температуру. Пациент понимал, о чём его просят. Ему сказали: «Держите градусник» он взял и сунул себе подмышку. Но от градусника не было прока.
Медсестра Виолетта принесла электронный термометр, замерила, долго смотрела на дисплей, сбросила и замерила снова.
Сколько? нетерпеливо спросил я.
Двадцать градусов, ответила она. Комнатная температура.
Пациент как овощ, пульс слабый, но в нём как-то теплилась жизнь. Думал, к обеду дотлеет и умрёт, но ничего подобного.
У меня в отделении лежали ещё три пациента старики после штатных операций. Я зашёл к ним узнать, как самочувствие. Все трое попросились на выписку. До них дошёл слух, что вчера тут воскрес покойник, а им не хотелось оставаться с ним под одной крышей. Мнительные деды.
Я выписал одного. Другим ещё надо было колоть антибиотики.
Уходя из больницы, я спросил медсестру, что с Чесноковым. Она сказала: «Всё то же самое».
После работы я, сам не зная почему, поехал в морг к своему знакомому патологоанатому Сашке Хромову. Вдруг захотелось с ним поговорить.
Сказал:
Представляешь, какая штука. Вчера хотели тебе прислать клиента, уже упаковали в мешок, а он взял и ожил!
Прям ожил? Хромов, как будто не удивился.
Не поверишь Медсёстры сказали, что вылез из мешка и сам пошёл в реанимацию.
Вот уже до чего дошло, работник морга показал мне коробку на столе.
Там лежали пластиковые хомуты-стяжки.
И что это? спросил я.
Месяц назад началось. Мои «пациенты» начали активничать. И после вскрытия, и после бальзамирования, то пальцы шевелятся, то веки дёрнутся. Я из одного весь органокомплекс достал, а у него колени раз и согнулись. Как это? Не знаю! Они ведь не живые мёртвые! В жизни такого не видел. Когда это стало происходить каждую смену, я написал бумагу в министерство. И знаешь, что? Труп одного бездомного забрали на изучение. А мне прислали стяжки, чтобы покойников усмирять связывать их.
Хромов не шутил. У него напрочь отсутствовало чувство юмора.
Мертвецы оживают. Кто-то уже в курсе, а я узнаю об этом только сейчас? Дела!
Я приехал домой. Хотел оставить работу за порогом, подумать о рутинных занятиях и не искать в новостях подробности о подобных случаях.