Прозвучал щелчок, а следом приятный женский голос.
Бутерброд с сыром или маслом? уточнила женщина. Ее переполняли забота и нежность. И с тем и с другим? Неплохой выбор. Так куда ты у нас собралась? В красивое место? И что это за красивое место? В парк Орешина? Нет? Обещай, что потом покажешь.
Голос сменился тем же тягучим дыханием. И снова заговорила женщина.
Правда?.. Это замечательно, дорогая. Но я не могу, ты же знаешь. Каникулы сейчас у тебя, а не у меня. У меня работа. Меня ждут пациенты. Езжай с Костиком
Резкий дробный звук оборвал разговор: звон разбитого стекла или шум от упавших на пол столовых приборов не разобрать.
Игорь! возмутилась женщина. Куда ты? Подними сейчас же. Нет, Полина, не надо, пусть он сам да сам разбил, сам за собой и убирает. Все справедливо. Все должно быть справедливо. Виновен отвечай, разбил собирай. Игорь! А ну, убери за собой! Она устало добавила: Ну почему же все так сложно?
Тишина. Продолжительный треск, следом щелчок.
И натужный детский плач.
Уйди от меня! Не трогай! Уйди! потребовал кто-то через слезы. То ли мальчик, то ли девочка. Не разобрать: голос слишком тонкий, детский, пульсирующий эмоциональный маятник от тихой затаенной обиды до неприкрытой ненависти. Уйди! Это несправедливо! Почему мне вечно достается, а тебе нет? Если ты больная, это не значит, что ты лучше меня! Вечно из-за тебя страдаю Последовал обвиняющий всхлип и тут же новая вспышка: Почему ты такая? У всех сестры как сестры, а ты больная! Вечно из-за тебя дразнят! Уйди, не маячь тут руками! Уйди, уйди! Хочу, чтобы тебя не стало! Не стало!
Крик сменился щелчком и тишиной.
А потом динамики выдали новую порцию дыхания, поначалу мерного, ровного, но все больше становящегося прерывистым. Дыхание перешло в неприятный дробный звук, то ли хрип, то ли глухой кашель. Длилось это несколько бесконечных минут.
Хык-хык-хык. Хр-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р.
Странный, вгрызающийся в сознание шум перекрыл отчетливый стук.
Стас вздрогнул, его бросило в нервный жар: стук прозвучал в реальности, а не из динамиков. От неожиданности звук показался столь громким и объемным, будто кто-то колотил молотком по крыше машины.
Стас не сразу и понял, что постучали в стекло с водительской стороны.
Он нажал на тугую кнопку «Стоп» и глянул в окно. На него с улыбкой-оскалом смотрел сосед по этажу дядя Женя, по прозвищу Шутник, любитель выносить мусор по вечерам и досаждать другим жильцам навязчивым любопытством.
Стас опустил стекло.
Привет, молодежь. Дядя Женя наклонился, обдавая лицо Стаса кисло-терпким ароматом сигарет. Ты чего сидишь? Из дома, что ли, выгнали? Переселился в тачку? Сосед загоготал, довольный собственной шуткой.
Стас, будто очнувшийся от жуткого галлюциногенного марева, коротко улыбнулся.
Здрасте, дядь Жень. Да так сижу, музыку слушаю.
А-а, у вас теперь мода на старые магнитофоны? Возвращаетесь к истокам, молодежь? Или деградируете? Скоро будете каменные орудия труда создавать? И опять хохоток.
Прослушивать глупые шуточки соседа Стас не собирался. Он выдернул ключи из замка зажигания, сжал «Электронику» в руке и вылез из машины.
Ладно, дядь Жень, я пойду. Пока действительно не деградировал.
О, это правильно, правильно, закивал сосед. А то, не ровен час, забудешь, что такое Интернет.
Под раскатистый смех шутника Стас поспешил домой.
* * *
У двери квартиры он замешкался.
Стоял и перебирал влажные от пота ключи в руке, те глухо бренчали. Минутная стрелка на наручных часах неумолимо приближала его к одиннадцати.
Приближала время Гула смерти.
Что это будет? Еще одно наводнение или хуже? И будет ли что-то?
На месте призрака пропавшей девочки Стас бы обратился к следователю из уголовного розыска, а не к студенту с сомнительным прошлым и боязнью воды. Да и сам Леногорск никогда не располагал к честным расследованиям и поиску справедливости.
Двести пятьдесят километров от столицы, не больше двухсот тысяч населения и такая атмосфера, что можно умереть c тоски, не прилагая усилий. Здесь каждая трещина в асфальте, каждая человеческая морщина забиты пылью калийной соли, а каждая семья связана с химическими заводами и производством минеральных удобрений.
Неказистый угрюмый город, грязный и равнодушный. Странно, что после окончания школы Стас не уехал отсюда в Москву.
Мать предлагала продать отцовскую машину, чтобы на первое время хватило на проживание в столице, но Стас наотрез отказался, остался в Леногорске и демонстративно готовился к поступлению в местный технологический университет на юридический факультет.
Читал книги по криминологии, судебной медицине, оперативно-разыскной работе и даже психиатрии. Успешно сдал экзамены и прошел отбор. В отличие от школы, в вузе он имел репутацию сильного в академическом плане студента.
Мать гордилась старшим сыном, внезапно взявшимся за голову, и с детским восторгом рассказывала коллегам, «какой у меня Стасик умный и целеустремленный, не сын, а золото», а на любые возражения отвечала: «У него был просто переходный возраст, понимаете?»
Она работала воспитателем в детском саду и сама походила на ребенка. Веселая, взбалмошная и легкомысленная. Ее хотелось прижимать к плечу и защищать, чтобы она не менялась под гнетом проблем, а оставалась такой же по-детски импульсивной и прекрасной, чтобы она не старела.
Но она постарела разом, как только узнала о диагнозе отца. После его смерти совсем осунулась, из глаз исчезли веселые искры, померк и румянец. Стасу было тогда четырнадцать, его брату Юрке всего год.
Стас и без того не отличался покладистым характером, ну а после семейной трагедии и вовсе будто сошел с ума. Он пропадал по ночам, связался с хулиганами со двора, устраивал матери скандалы. С каждой выходкой он все больше отдалялся от нее, а она все больше старела.
Смерть отца стала вторым ударом в жизни Стаса.
Первая трагедия случилась шестью годами ранее, когда ему исполнилось восемь. С дедом Леней Леонидом Васильевичем Платовым Стас был дружен, как ни с кем другим. Его гибель оказалась для него не просто испытанием: в одно мгновение устойчивый и надежный мир Стаса накренился, словно из-под ног ушла земля.
И теперь у него остались только мать, окунувшаяся в работу и нашедшая отдушину в своих дошколятах, и Юрка, которому недавно исполнилось семь. Не проходило и дня, чтобы Стас не думал о том, что когда-нибудь потеряет и их.
Он стоял у квартиры уже минут десять и никак не мог заставить себя войти. Но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Высунулся Юрка.
На его щеке зеленела клякса от акварели, светлые волосы лежали точно так же, как у Стаса в детстве: буйным беспорядком. В руках он держал трехгодовалого сиамского кота Абрама. Животное с безразличием взирало на окружающий мир.
Не мучай кота, поморщился Стас.
Я твои шаги давно услышал, жду тебя, стою, заявил Юрка, демонстративно недовольный. А ты все не заходишь и не заходишь. Ты мне кое-что обещал, вообще-то.
Из квартиры пахнуло жареным кажется, мать приготовила любимые диетические оладьи. Для Стаса понятия «жареное» и «диетическое» не сочетались, но мать это не волновало. Рецепт был рекомендован подругой, а значит, не подвергался критике.
Стас шагнул в прихожую.
Ну что, Краб, обратился он к брату, как твое горло?
Юрка передернул костлявыми плечами.
Мама говорит: «Полощи», вот я и полощу. Не сильно весело.
Каждый раз, когда Стас видел брата, ему казалось, что он выглядит все более исхудавшим. Юрка часто болел, а его припухшее личико имело не по-детски мрачный вид, как у сказочного гнома, страдающего похмельем.
Я тебе леденцы купил, погоди. Стас полез в карман пиджака. Вынул ярко-красную упаковку лекарства от боли в горле. С малиновым вкусом. На.