Передо мной была материализация того, чем полнились любовные мечтания Альбертины,
что она предугадывала в тот день, когда ее внезапно потянуло из Бальбека. Как на темный, загадочный цветок, принесенный на память об усопшей с
могилы, где бы я его ни нашел, я смотрел на необычайную эксгумацию драгоценного сокровища – на воплощенное Желание Альбертины, каким являлась
для меня Андре, так же как Венера была желанием Юпитера. Андре жаль было Альбертину, но я сразу почувствовал, что утрата подруги ей не тяжела.
Насильственно удаленная от подруги ее кончиной, она словно бы отнеслась равнодушно к разлуке с ней, а при жизни Альбертины я не решился бы
заговорить с Андре об ее отношении к разлуке – мне было бы страшно не добиться ее согласия. Она как будто бы спокойно перенесла это расставание,
но я об этом узнал, когда их разлука уже не имела для меня никакого значе¬ния. Андре лишала меня Альбертины, но Альбертина мер-твой, утратившей
не только жизнь, но и отчасти свою ре¬альность вообще, – я же видел, что Альбертина не была необходимой, единственной подругой Андре, я видел,
что Андре могла найти ей замену.
При жизни Альбертины я не посмел бы выспрашивать у Андре тайну их дружбы, а также их отношений с под¬ругой мадмуазель Вентейль, – ведь я же не
был уверен до конца, что Андре не передаст моего разговора с ней Альбертине. Теперь такой допрос, даже если бы я не по¬лучил ответа, был бы, во
всяком случае, безопасен. Я за¬говорил с Андре не в вопросительном тоне, а как будто знал об этом всегда, – может быть, от самой Альберти-ны, –
о влечении Андре к женщинам и о ее отношениях с мадмуазель Вентейль. Андре призналась во всем с легко¬стью, улыбаясь. Из этого признания я мог
бы сделать страшные выводы: Альбертина, приветливая, кокетничав¬шая в Бальбеке с многими молодыми людьми, никому не давала повода заподозрить ее
в такого рода отношениях, которые она вместе с тем не отвергала, так что, открывая эту новую Альбертину, я мог думать, что она с такой же
легкостью признается в них любому другому мужчине, ко¬торый, как ей казалось, ее ревнует. Кроме того, поскольку Андре, ближайшая подруга
Альбертины, ради которой она, вероятно, уехала из Бальбека, во всем призналась, то у меня напрашивалось такое заключение: Альбертину и Ан¬дре
всегда связывали определенные отношения. Мы не всег¬да решаемся при постороннем человеке прочитать письмо, которое он нам передал, мы вскроем
конверт только после его ухода, – точно так же, пока Андре была в Бальбеке, я не погружался в себя, чтобы изучить страдание, которое из-за нее
терпели мои физические прислужники: нервы, сердце; благодаря хорошему воспитанию, я старался не вы¬давать волнения, – я вел светский разговор с
девушкой-гостьей, не прислушиваясь к себе. Особенно тяжело мне было слушать, как Андре, говоря об Альбертине, сообщала: «Да, да, она очень
любила прогулки в долине Шеврез». Мне казалось, что в туманном, несуществующем мире, где гуляли Альбертина и Андре, Андре только что по внушению
дьявола прибавила к миру Божьему эту проклятую долину. Я чувствовал, что Андре намерена сообщать мне обо всем, что было у них с Альбертиной, и
всеми силами старался притворяться, казаться из вежливости, может быть из чувства признательности, все более влюбленным, между тем как
пространство, которое я еще мог уступить невинности Альбертины, все сужалось. Мне казалось, что, несмотря на мои усилия, я похож на окоченевшее
живо¬тное, над которым кружит, все суживая круги, колдовская птица, и она не торопится: она уверена, что при желании она настигнет жертву,
которой от нее некуда скрыться.