Первые несколько километров я на всякий случай поглядывал и вперед, и в зеркала, но помощь Настасье явно не требовалась. Так что мне ничего не оставалось, кроме как развалиться на пассажирском сиденье, опустить стекло, подставить лицо теплому ветру и наконец расслабиться. Хотя бы постараться перестать думать и выбросить из головы документы, встречи, договоренности, планы
Получалось так себе. И, похоже, не только у меня.
Ты уже видел новый панцер Шестопалова? поинтересовалась Настасья.
Главным образом на чертежах и фотографиях. Я пожал плечами. Но если хотя бы половина из того, что про него рассказывают, правда, то машина действительно интересная.
Еще какая. Настасья чуть добавила газу, обгоняя автобус. Броня спереди в полтора раза толще, чем на первой модели. Другая подвеска, высота меньше на полметра, щиты закруглены
Пушка вместо пулемета, напомнил я.
Шестопалов чуть ли не с самых первых дней буквально бредил идеей усилить вооружение боевой машины. Они с Судаевым даже выкупили несколько списанных полковых орудий, укоротили ствол и попытались втиснуть здоровенную замковую часть под броню. Насколько я помнил, получилось так себе для экипажа и топливных баков стало катастрофически мало места. Дело явно шло к разработке пушки уменьшенного калибра специально под панцер.
Но шло. Императорская армия уже выкупила всю первую партию машин, подписала договор на вторую и с явным интересом присматривалась к третьей. Впрочем, рассчитывать на чудо пока, увы, не приходилось.
А вот мотор барахло. Настасья будто прочитала мои мысли. Дымит, масло ведрами съедает Еще и клинит. Три раза за месяц перебирали.
Клинит это плохо, вздохнул я. Мне-то другое рассказывали.
Но едет хорошо. Что есть то есть. От первых моделей убегает, как американский «Мустанг» от трактора, только солярку заливай. Настасья улыбнулась и покачала головой. Крутится, с места рвет, чуть ли не прыгает! Стену сломает, если надо Одна беда ненадежный пока очень. Надо доводить до ума.
Надо. Только на это год уйдет. А их бы прямо сейчас в Варшаву, хотя бы штук сорок мечтательно проговорил я. И хрен теперь поймешь, что делать. То ли вторую модель лепить, то ли эту в срочном порядке.
Корпус у третьей лучше, и ходовая тоже. Настасья на мгновение задумалась. А другой двигатель и потом можно воткнуть. Все равно они у панцеров через месяц под замену, если ездить.
Точно! А еще можно бак переставить с Так! Я откинулся на спинку и рассмеялся. Насть, ну что такое? Сама же вчера говорила ни слова про работу! А теперь чего?
Вместо ответа Настасья нахмурилась и вдруг вдавила тормоз с такой силой, что машина с диким визгом покрышек заметалась по дороге. Ремень безопасности впился в плечо, и я от неожиданности едва не влетел лицом в торпеду. Первой мыслью было вцепиться в руль и вывернуть хоть куда-нибудь; впрочем, Настасья неплохо справилась и без меня. Она делала что-то немыслимо-странное но явно делала это сознательно.
Машина еще несколько раз вильнула по асфальту, съехала на обочину и там остановилась, подняв в воздух целое облако пыли. И пока я пытался сообразить, что вообще происходит, Настасья уже отстегнула ремень и развернулась ко мне. Вид у нее при этом был такой, будто я то ли сказал, то ли сделал что-то явно не то. Зеленые глазищи метали молнии, щеки раскраснелись, а ноздри раздувались так, что веснушки заплясали даже на скулах.
Правильно, благородие! Ну́ ее, эту работу! выдохнула Настасья.
И вдруг обхватила мою голову руками, притянула к себе и поцеловала. Неловко, едва не укусив за губу, но с такой страстью, что не ответил бы на такую ласку, пожалуй, лишь покойник. Не знаю, сколько это продолжалось, дорожная пыль вокруг успела улечься, а в машине стало даже жарче, чем было раньше.
Уф-ф-ф, выдохнул я, чуть отстраняясь. Вот это выходной Что такое на тебя нашло, Насть?
Да ничего, благородие! Надоело уже просто. У тебя целый год то народники, то панцеры, то крейсер, то Зеленая Роща, то еще чего А теперь вот война. Настасья сердито фыркнула. Я даже не знаю, куда ты уедешь дальше. Может, вообще на фронт, к Варшаве. Не знаю, вернешься ли вообще ничего не знаю!
Ну если тебе станет легче я тоже не
И ты не знаешь! Настасья схватила меня за рубашку на груди. Никто не знает. Поэтому я и решила: лучше уж вот это чем вообще никак. Понимаешь?
Целый год мы старательно изображали деловых партнеров, работали бок о бок, решали немыслимо сложные вопросы, продавливали вплоть до министерства все, что можно было продавить, вдыхали жизнь в рабочие союзы, грызлись с собственными поверенными за чужие пенсии. Настасья поднялась от простой крестьянской девчонки до первого человека на всех фабриках, принадлежавших фамилии Горчаковых. Я из бестолкового недоросля-лицеиста стал наследником рода и камер-юнкером, доверенным лицом самого императора.
Но вместе с нами росла и стена, разделявшая нас. Тонкая, почти прозрачная но оттого не менее прочная. Мы сами возводили ее, в четыре руки укладывая ледяные кирпичики один за одним ровно год, чуть ли не день в день. Жили каждый своей жизнью, стали чужими, не задавали лишних вопросов. Наверное, так было удобнее мне-то уж точно.
И вдруг эта самая стена исчезла. Не осела, растаяв в пламени Настасьиных поцелуев, а с тихим звоном пошла трещинами и осыпалась, будто ее и не было вовсе. Остались только мы вдвоем и день, который еще не закончился. Может, всего один зато наш, целиком и полностью.
Не знаю, как ты а я больше ждать не собираюсь, благородие, всхлипнула Настасья, забираясь лицом куда-то мне под мышку. Иначе точно не дождусь.
Я промолчал, просто не нашел нужных слов, и несколько минут мы просто сидели, обнявшись. Мимо проносились машины, неторопливо пылили грузовики один водитель даже собрался было остановиться узнать, в чем дело, но, видимо, сообразил, что мы прекрасно обойдемся и без него. Я бы, пожалуй, провел так хоть целый день, однако Настасья зашевелилась под боком, неуклюже ткнулась губами мне куда-то между шеей и ключицей и снова устроилась в кресле.
Ладно, благородие, вздохнула она. Поехали.
Куда?
В город ко мне. Только давай ты за рулем, ладно? Настасья вдруг отвела глаза и густо покраснела. У меня руки дрожат.
Глава 4
На кухню я выходил на цыпочках Настасья еще спала. Крепко, можно сказать, мертвым сном как и положено спать человеку, у которого позади был нелегкий день и нелегкая ночь. Конечно, часа через два с небольшим ее уже ждали на Путиловском, потом на совете инвесторов, потом у поверенного но еще хоть немного отдыха она точно заслужила.
А уж позавтракать я смогу и сам тем более что есть почему-то до сих пор не хотелось.
Так что я вскипятил чай прямо в кружке, магией, чтобы не шуметь плитой и чайником, и уселся за стол у окна. Солнце уже поднялось над крышами. Ржавыми, угловатыми и абсолютно одинаковыми. Они нестройными рядами выстраивались до самой зелени вдалеке. Ничего примечательного я так и не разглядел да и вряд ли стоило ожидать каких-то особенных видов с кухни маленькой квартирки на рабочей окраине.
Настасья могла бы позволить себе жилье куда солиднее, но то ли экономила, то ли стеснялась а скорее просто не желала тратить даже лишней минуты на дорогу из Елизаветина или откуда-нибудь из центра города. По сравнению с коммуналками на нижних этажах, в которых ютились по несколько семей, однокомнатная квартира под крышей считалась чуть ли не императорскими покоями, но (на мой вкус, конечно же) выглядела скромнее некуда. И все же мне тут нравилось. За несколько месяцев стены будто успели запомнить Настасью, перенять ее привычки и буквально стать родными. Все лежало на своих местах. Чисто, аккуратно, прибрано хозяйка явно не позволяла себе разводить пыль по углам, хотя наверняка появлялась дома только к ночи.