Вот как. Ну что же, Пётр Теплов, служи. Будь достойным отца и защищай Россию, как он защищал.
Полковник крепко пожал Пете руку. В этом простом жесте было для Петра нечто священное, как будто совершилась инициация в тайный орден, посвящение в рыцари, принятие в круг избранных. Ощущение было такое же сильное, как от святого причастия. Петя, едва сдерживая волнение, отошёл.
В последующие дни было немало историй, в том числе и комичных. Однажды пришёл в казарму мальчишка пятнадцати лет, Миша. Петя его знал, он учился с ним в гимназии, в пятом классе, и жил на той же улице, Пушкинской. Петя отозвал его в сторону.
Миша, как тебя приняли? Тебе же нет шестнадцати?
А я сказал, что есть.
А мама, отец?
Я написал записку и подпись подделал. Только не выдавай меня, ладно?
На следующий день пришли родители искать Мишу. С ними пришёл генерал, Антон Иванович Деникин. Миша спрятался под кровать. Увы, его нашли и, всего в слезах, повели домой. Пете стало жалко Мишу, но и смешно от всего этого. Антон Иванович казался добрым дедушкой, когда за руку вёл Мишу и приговаривал:
Не расстраивайтесь, молодой человек, порядок такой. Через пару годиков приходите, если мама с папой не против.
Студенческий батальон, в котором теперь служил Петя, в боях на фронте пока не участвовал. Часами они занимались на плацу и на стрельбище, или несли караульную службу. В Ростове было неспокойно. Красногвардейцы просто отступили в рабочие кварталы, добровольцы и казаки контролировали только вокзал и центр. За Темерник лишний раз не совались. Вечерами там раздавалась порою стрельба. В Нахичевани было спокойнее. В Александровской и Гниловской17 станицах казаки-старики прочно держались Каледина.
Бои шли где-то далеко на севере и на западе. Ходили слухи о героическом отряде Чернецова, где была одна молодёжь, и они творили чудеса, обращая в бегство тысячные толпы красных. Но это было где-то, а на долю Петра пока выпало пару раз нести караул у штаба армии, на Пушкинской, и пару раз на вокзале. Вот и все подвиги.
Сейчас Петя снова в карауле. Раннее утро, скоро смена и завтрак. Сквозь туман он вдруг видит быстро идущего по тротуару человека в надвинутой на лоб кепке. У него что-то зажато под мышкой. Он кажется Пете подозрительным.
Петя поворачивается к напарнику, бывшему студенту Воронову.
Я сейчас проверю, куда он пошёл и вернусь.
Петя снимает с плеча винтовку, передёргивает затвор и выходит за ворота. Туман густой, словно молоко. Петя вспоминает романы про индейцев и крадётся как можно тише.
Впереди обрисовывается силуэт недавнего прохожего. Он возится у решётки окна казарменной столовой, что-то приматывает.
Петя делает ещё два бесшумных шага. Штык почти упирается в спину человека в кепке.
Эй, товарищ тихо шепчет Петя.
Человек в испуге отшатывается от окна, а потом от штыка, направленного теперь прямо в сердце. Прижимается к стене.
Петя с удивлением узнаёт в человеке гимназиста-второгодника, известного бунтаря, отчисленного в прошлом году, Ивана Самохина.
Самоха? Я Пётр Теплов, помнишь?
Самоха таращит на него глаза. Молчит.
Чего это ты тут делаешь? Отойди-ка от окна!
Петя видит примотанный к решётке окна свёрток. Из него торчит бикфордов шнур. Скоро завтрак. Он всё понимает.
Самоха? Ты что, взорвать нас всех хотел?
А то не видишь, зло ответил Иван и сплюнул.
Самоха. Мы с тобой за одной партой сидели, помнишь? Я тебе списывать давал, за тебя директора просил. А ты?
А мне плевать! У меня приказ. Революционного комитета. Считай, самого Ленина. Понял?
Нет, Самоха, не понял. Мне что Ленин, что чёрт, что дьявол. Своего ума у тебя нету?
Своим умом не вышел, сам знаешь. Оттого ненавижу вас, первых ученичков. Стреляй, стреляй, чего там рассусоливать!
Нет, Самоха. Не в этот раз. Уходи. Быстро!
Самоха мгновение помялся, повернулся и побежал. Прежде чем исчезнуть в тумане, он зло крикнул:
Дурак ты, Теплов. Нас больше! И мы вас жалеть не будем.
Петя два раза стреляет в воздух и начинает осторожно отматывать адскую машину от решётки окна.
Февраль 1918 г.
В начале февраля положение на фронтах ухудшилось. Таганрог оставили ещё в январе. Пал смертью храбрых герой Чернецов. К Ростову и Новочеркасску красные подступали с трёх сторон. И без того крохотные силы добровольцев таяли.
Петя, ну как ты? Повидался?
Да, мама привет передаёт. Она, кажется, вздохнула свободней, смирилась. А как твои?
Мои ничего. Папа и Ксюша в лазарете, рядом, ты же знаешь
Петя и Ксения виделись пару раз. Всё на бегу. Ксения как-то вдруг резко повзрослела, посерьёзнела. Раньше её глаза при виде Пети зажигались как две электрические лампочки. Сейчас она светилась вся. Но это был словно свет невечерний. Не к Пете, а ко всему живому. А в глазах плескался бездонный океан.
Ксения, вам не тяжело? С ранеными?
Нет, Пётр, это легко. Когда выходишь, на ноги поставишь, так вообще легче лёгкого.
А когда нет?
Когда нет, я знаю, что душенька в рай отходит. Я это по глазам вижу. Бывает больно человеку перед кончиной, а потом раз и облегчение. И вижу я, что он уже что-то надмирное видит. А потом вздох и всё. И по-другому ни разу не было.
Помолчали.
Ну, мне пора. Завтра, наконец, на позиции!
Берегите себя, Пётр.
На позициях к северо-востоку от Ростова, тянувшихся до армянского посёлка Султан-Салы, Студенческий батальон простоял два дня, среди голой заснеженной степи и редких кустарников. Бойцы промёрзли до костей, согревались у костров и вглядывались в туманную даль. Враг так и не приблизился. Он нажимал главным образом вдоль железнодорожной ветки Ростов-Таганрог, где его сдерживал 3-й Офицерский батальон генерала Маркова.
Днём прибыл приказ отступать в Лазаретный городок. Едва передохнув, на следующий день батальон вновь получил приказ собираться.
Теперь куда?
На кудыкину гору. Вещи собирай. Тёплые в первую голову. Придёт генерал, всё расскажет.
Девятого февраля бои начались уже на окраинах Ростова.
Стало понятно, что город не удержать. Можно лечь костьми на его улицах, но тогда исчезнет та единственная сила в России, которая противостоит беззаконию. Что в этом случае ждало бы и Ростов, и Нахичевань, Петя хорошо знал из истории войн.
Генерал Боровский, выстроив батальон, окинув взглядом строй «от мала до велика», от рослых возмужавших студентов до практически детей гимназистов и реалистов, громким чистым голосом произнёс речь. Слова его звучали отчётливо, невзирая на фон из частой пушечной пальбы, доносившейся из-за Темерника.
«Предоставленной мне властью освобождаю вас от данного вами слова. Вы свой долг уже выполнили, охраняя Ставку и город. Кто из вас хочет остаться в батальоне, оставайтесь. Но раньше, чем окончательно решить, вспомните ещё раз о ваших семьях Мы уходим в тяжёлый путь. Так решили наши вожди. Придётся пробиваться по степям и горам Нести жертвы Быть может, на время мы уйдём далеко от ваших родных мест Подумайте! и после минуты, данной на размышление: Кто решил остаться дома, выйдите из строя!»18
Вышли единицы. Пете стало стыдно за них, и он отвернулся.
Уже поздним вечером девятого февраля они колонной выдвинулись к штабу, затем вышли на Большую Садовую, где влились ручейком в широкую колонну отступающего войска. У Пети дух захватило от массы бойцов, впервые собравшихся в одном месте.
У штаба Петя успел коротко попрощаться с мамой. Она была в слезах, и Петя понимал, что все слова бессильны её успокоить. Тогда он взял её за плечи, легонько тряхнул и, глядя прямо в глаза, произнёс:
Мама, я вернусь.
А на углу Соборного и 1-й линии прощался уже Георгий. Здесь была драма: уходили трое, оставалась одна. У Марии Семёновны было слабое здоровье. О ней обещали позаботиться друзья, армянская семья Зарефьян. Их сын, Давид, тоже оставался.