Так что ты там вспомнил, Илья? Не выпуская моей руки, Аня ведет меня за собой по узкому тротуару, с двух сторон украшенному кустами ярко-красного шиповника.
Не важно, бурчу под нос, на ходу отрывая пару ягод. Если честно, очень не хочу вдаваться в подробности. Да и что я ей скажу? Что ее волосы такие же мягкие и нежные, как у кого? Непонятной девушки из моего прошлого, которую даже вспомнить не могу? Да и была ли она, эта девушка? Так, одни эфемерные образы на грани ощущений. Ну на фиг! И так кажусь себе жалким и убогим в этих кедах. Лишний повод для смеха над собой давать точно не стоит.
В твоем случае важна каждая мелочь! Рассказывай! не унимается егоза и, заметив, что я тащу шиповник в рот, возмущенно бьет по рукам.
Фу! Илья, он же грязный! морщит носик, а я радуюсь, что сработало: внимание Пуговицы смещено.
Анька напоминает сейчас электрический чайник, готовый вот-вот закипеть: так же пыхтит и хмурится.
Привык в своей деревне все с грядок немытым жевать! возмущенно взмахивает руками. Смешная! Здесь так нельзя!
Я просто голодный. Повожу плечами и выкидываю остатки ягод в кусты. На завтрак была манная каша, а обед я пропустил.
Что плохого в манной каше?
Не знаю. Она просто мерзкая.
А я люблю манку.
А я греческий омлет со шпинатом обожаю. Особенно если добавить туда оливки каламата, шампиньоны и, конечно, тимьян. А вместо водянистого больничного какао обязательно черный свежезаваренный кофе с тонкой пенкой и кусочком тирамису.
Чувствую, как слюнные железы сходят с ума от одного только упоминания о еде. Правда, пока я предаюсь мечтам, Аня начинает заливисто хохотать, возвращая меня к кустам шиповника и серой реальности.
Оливки каламата? Сквозь смех едва получается разобрать ее слова. Ты фантазер или фанат кулинарных программ?
Почему?
Ну просто немного успокоившись, пытается объяснить Аня. Я же была у тебя дома. Какие оливки и шпинат? Какой тирамису? Откуда?
Думаешь, если я деревенский
Нет! Девчонка резко тормозит и, развернувшись ко мне, с очередной порцией жалости заглядывает в душу. Насколько я поняла, вы концы с концами еле сводили. Жили на одну бабушкину пенсию да твое пособие. Какой там тирамису? Дай бог, на хлеб да на чай хватило бы. А ты шампиньоны, оливки
Может, ты и права. Резко отступаю и несусь вперед. Осознание собственной никчемности больно ударяет по самолюбию.
Остаток пути мы проходим молча. Я проклинаю дурацкие картинки, то и дело всплывающие в памяти, но, как выясняется, совершенно не относящиеся к моей жизни. Аня держится рядом и, волнуясь, кусает губы, страшась снова сболтнуть лишнее. Правда, у дверей общежития она все же решается заговорить.
Вот здесь ты и живешь.
Скептически осматриваю видавшее виды пятиэтажное здание из серого кирпича с величавой табличкой у входа.
Комната двести тридцать четыре. Это на втором этаже. Взобравшись по раздолбанным ступеням крыльца, она тянет на себя скрипучую металлическую дверь непонятного цвета, за которой нет ничего, кроме непроглядной темноты, и с улыбкой зовет за собой.
С опаской переступаю порог: может, зря я отказался от психиатрического отделения?
Илья, смелее! подбадривает Румянцева и наконец выводит меня к свету. Мария Ивановна, добрый день!
Что за идиотская привычка у Ани всем улыбаться?! Ладно бы Шестакову и порядком уставшей кондукторше, но этой престарелой грымзе с перекошенным лицом и взглядом Цербера зачем?
Румянцева, опять ты? скрипит вахтерша из своей застекленной клетки, вытягивая любопытный нос к небольшому окошку. Паспорт или студенческий давай. И в журнал себя вписывай.
Так я ведь уже
Правила, Румянцева, для всех едины, безапелляционно цедит старушка, вынуждая Аню озадачиться поиском документов. Не знаю, что девчонка носит в рюкзаке, но уже в который раз отыскать нужную вещь ей удается с трудом.
Вот! Спустя минуты три Аня радостно сдает в плен студенческий билет и привязанной к столешнице авторучкой ставит закорючку в раскрытом журнале, а потом спешит ухватить меня за руку, чтобы поскорее окунуть в общажные будни.
Стоять! верещит вахтерша, вскочив со стула, и подозрительно осматривает меня с ног до головы рыбьими глазками. А ты кто такой?
Первый парень на деревне. Меня коробит от этой морщинистой генеральши в юбке, а еще больше от перспективы задержаться здесь надолго. Неужто не признали, Марья Ивановна?
Да я да ты пыхтит, как паровоз, вахтерша, отчего выглядит еще более нелепо.
Мария Ивановна, это Соколов. Тот самый, спешит сгладить углы Аня, усердно дергая меня за рукав. Илья, ну ты чего?
Тот самый не тот самый! скалится грымза в отместку. Мне без разницы! Или пусть пропуск показывает, или идет на все четыре стороны отсюда!
Сгораю от желания развернуться и последовать дельному совету: такая жизнь не для меня! Господи, как же хочется все вспомнить, чтобы перестать офигевать от каждого мгновения!
Это, конечно, не мое дело! Румянцева чешет по лестнице, продолжая отчитывать меня, как безмозглого первоклашку, на весь пролет. Но нужно быть полнейшим идиотом, чтобы, живя в общаге, приобрести в лице коменданта главного врага. Ну почему ты ей сразу не показал этот дурацкий пропуск? Зря я, что ли, бегала по всему универу, чтобы вовремя успеть восстановить тебе документы?
А тебе не тошно пресмыкаться перед такими, как эта Мария Ивановна? усмехаюсь в ответ, лениво разглядывая странные надписи на стенах и идиотские рисунки мужских гениталий. Тоже мне, будущие педагоги! Вместо коллекционирования студенческих лучше бы жильцов запрягла стены вымыть.
Нам сюда, отчаянно вздыхает Аня и сворачивает к длинному коридору, немного напоминающему больничный: такие же наполовину выкрашенные темно-зеленой краской стены, множество похожих дверей и бьющие в нос запахи. Вот только если в отделении пахло хлоркой и стерильностью, то здесь воняет старыми залежалыми вещами и прокисшим супом, дешевым средством от тараканов и неустроенностью. Невольно прикрываю нос тыльной стороной ладони, с ужасом понимая, что так в скором времени будет вонять и от меня.
Здесь кухня, щебечет Румянцева, не обращая внимания на въедливые ароматы. Там душевая, а за ней прачечная.
Можно сдать вещи в стирку?
Скорее, постирать самому, ухмыляется девчонка. Готовить, кстати, тоже придется самому. Умеешь?
Разумеется, вру, придав голосу излишней самоуверенности, и сожалею, что не остался в больнице.
А вот и твоя комната. Пуговица тормозит возле неприметной двери с номером 234, не решаясь зайти.
Чувствуешь? Веду носом, улавливая в воздухе съестной аромат, на сей раз не кислый, не мерзкий, а вполне себе аппетитный.
Время обеда, разводит руками Аня. У тебя в холодильнике есть яйца и пельмени. На сегодня хватит, а завтра сходим в магазин. Согласен?
Согласен!
Заручившись моим кивком, Румянцева изо всех сил колотит кулачком в дверь.
Ты чего делаешь? Недоуменно хлопая глазами, достаю из кармана ключ. Хозяин комнаты здесь, перед тобой.
Ой! Аня виновато смотрит на меня. Я забыла сказать, что ты живешь не один, а с Мишей.
С каким еще Мишей? настороженно уточняю: все это похоже на дурной сон, которому ни конца ни края.
С Петуховым, преспокойно отвечает Аня.
Ответ, конечно, по существу, но тревога в душе множится с космической силой.
Давай я задам вопрос по-другому. Дабы удостовериться, что я ни фига не с шальной планеты, хватаю Румянцеву за плечи и, жадно елозя по ней взглядом, уговариваю мужика внутри себя проснуться. Почему я живу с Мишей, а не с Катей или Мариной, например?
Не знаю. От неожиданности распахнув глаза, Аня трепещет в моих руках и сбивчиво пытается оправдаться. Я не в курсе, как у вас тут все устроено, правда.