И сколько? спросил Дон агента. Пять сотен?
Пятьсот сорок, ответил тот.
Берем, кивнул Дон.
Я вытаращилась на него, не веря ушам своим:
Вообще-то, нам нужен хотя бы день, чтобы все обсудить. Сравнить с другими квартирами
Нет, смеясь, ответил Дон, эта нас устраивает. Какой депозит?
Снаружи холодный воздух приятно обжег щеки. «Не верю, что мы на это согласились», подумала я. Но при одной мысли о том, чтобы вернуться к Селесте даже чтобы забрать вещи, у меня чуть не случился приступ паники. Спагетти. Слишком мягкий диван. Парализованный кот.
Через пару минут мы сидели в офисе агента по недвижимости и заполняли бумаги.
Договор будет на ее имя, заявил Дон, а я встревоженно взглянула на него, и сердце забилось сильнее.
Если квартира на мое имя, значит, ответственность за внесение платы на мне, а Дон тут вроде как ни при чем. Меня это страшно пугало, ведь сумма в пятьсот сорок долларов составляла больше половины моей зарплаты.
Только у тебя есть настоящая работа, пояснил Дон, когда мы возвращались в его старую квартиру, взявшись за руки. И хорошая кредитная история.
Откуда ты знаешь, какая у меня кредитная история? спросила я.
Просто знаю, и все. Дон остановился и достал из кармана поношенные кожаные перчатки. Уж точно лучше моей.
Что значит «уж точно лучше моей»?
Дон глубоко вдохнул морозный воздух.
Я отказался выплачивать студенческий кредит, сообщил он.
Ты отказался выплачивать студенческий кредит?
Ну да, так я и сказал. Дон встряхнул головой и широко улыбнулся. Подумаешь, велика беда. Банки зло, они наживаются на восемнадцатилетних несмышленышах. Ну, недосчитаются они моих двадцати тысяч для них это вообще не деньги. Он поцеловал меня холодными губами в правую щеку. Детка, ты слишком буржуазно мыслишь. Серьезно, ерунда это все. Мне было не до студенческих кредитов. Я роман писал.
Я не знала, что на это ответить; не знала, что и думать, по правде говоря.
Я сглупил, конечно. Дон снова взял меня за руку, и мы пошли по Северной Девятой улице к Макри-Трайнгл участку клочковатой травы, населенному крысами, который почему-то считался у городских властей общественным парком. У меня не было денег, вот я и оформил отсрочку. Это можно делать сколько угодно раз. Просто каждые полгода заполняешь документы. Но мне надоело.
Я думала об аренде. По правде говоря, я не знала, как Дон зарабатывал на жизнь. Почти все время он проводил в зале был боксером, «как Мейлер, но лучше»[15], по его собственным словам, или просиживал в кафе, работая над романом, который, опять же по его словам, почти дописал. Раньше он преподавал английский как иностранный взрослым русским эмигрантам, латиноамериканским домохозяйкам, но сейчас у него осталось лишь несколько частных учеников. Деньги на вино или кофе у Дона всегда водились, но я также заметила, что он не разбрасывается наличкой. Кредитками он не пользовался. Теперь я знала почему.
Высшее образование должно быть бесплатным, добавил Дон. В Европе никто не платит двадцать штук в год за бакалавриат. Мои друзья из Европы считают нас, американцев, ненормальными.
Дон часто упоминал своих европейских друзей, но никого из них я еще ни разу не видела. Те его друзья, с кем мы регулярно общались, были родом из Нью-Йорка, Хартфорда, где Дон вырос, и Сан-Франциско, где он жил вплоть до переезда в Нью-Йорк около года тому назад. Большинство этих друзей учились в колледжах, где стоимость обучения превышала двадцать штук в год. Так, его подруга Эллисон, дочь знаменитого писателя и влиятельного редактора, выросла в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде и училась в Беннингтоне с Марком, лучшим другом Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.
А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? спросила я.
Там пол немного наклонный. Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал Северная Восьмая улица! Столько деревьев.
Деревья, с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.
Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.
Дональд! воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!
Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.
Я нашла работу, сообщила она.
Ого! удивилась я. Я не считала ее способной на такое. И что за работа?
Какая разница? весело воскликнула Эллисон и чокнулась с Панкаджем, который в ответ ул ыбн улся.
На нем по-прежнему были тонкая армейская куртка и шарф, хотя в квартире было очень жарко. Я попыталась поймать его взгляд. Мы же вместе пережили чрезвычайную ситуацию, значит, между нами теперь должно быть особое понимание. Но Панкадж смотрел куда угодно, только не на меня на стол, на колени, на свое пиво.
Эй, дружище, наконец обратился он к Дону, как там партия?
Через несколько минут они вышли сначала Панкадж, потом Ли.
Мне надо переодеться, заявила она. Весь день в этом платье хожу.
А знаешь, кого представляет мое агентство? крикнула я ей вслед.
Томаса Пинчона, ответила за нее Эл лисон.
Она пила вино из большого синего кубка единственной посуды в квартире, отдаленно напоминавшей винный бокал. Приходя в гости, Эллисон всегда брала его себе.
Почти угадала, ответила я. Сэлинджера.
Повисла тишина. Эллисон, Марк, Дон все таращились на меня, разинув рты.
Возьми, наконец проговорил Марк и подтолкнул мне пиво.
Джерома Дэвида Сэлинджера? Серьезно? Дон наконец очнулся от оцепенения и потрясенно покачал головой.
Я кивнула:
Он клиент моей начальницы.
Все в комнате заговорили разом.
А ты с ним разговаривала? спросил Марк. Он звонил?
Он пишет новый роман? поинтересовалась Эллисон. Губы у нее посинели от вина, как у упыря. Ходят слухи
А сколько лет твоей начальнице? спросил Дон. Сэлинджер же начал писать в сороковые.
И какой он милый? подхватила Эллисон. Многие на него злятся, но мне всегда казалось, что он очень приятный человек, просто хочет, чтобы его все оставили в покое.
Да никакой он не писатель. Так, много шума из ничего, с улыбкой произнес Дон.
Марк раздраженно прищурился:
Ты это серьезно? Он глотнул пива. Человек хочет, чтобы его оставили в покое, но это не делает его пустышкой.
Марк, как и Дон, был невысоким, мускулистым и очень привлекательным. Он был похож на кинозвезду 1970-х: голубые глаза, точеные скулы, длинный нос, волнистые светлые волосы. На самом деле он был так красив, что даже мужчины это замечали. А вот его невеста Лиза обладала совершенно непримечательной внешностью я бы даже сказала, редко встретишь людей столь невзрачных, и была сдержанной и молчаливой ровно настолько, насколько Марк открытым и словоохотливым. Дону она не нравилась в том числе поэтому, и он не сомневался, что Марк отменит свадьбу.