Нет! Если бы понимал, то давно оставил бы меня в покое!
Она подбежала к двери, ведущей в прихожую, и распахнула ее.
Вон отсюда! Выметайтесь! Все до единого!
Я кивнул парням. Они допили и начали собираться. Иваныч носовым платком размазывал пятно по рукаву.
Подождите меня на улице, обратился я к ним, я выйду через секунду.
Когда они ушли, я уже было открыл рот, чтобы поговорить с Диной, но она моментально оказалась в кресле Олега, поджав под себя ноги, и зажала рот рукой. Она снова начала плакать.
Послушай, сказал я, на твоем месте я бы прилег ненадолго.
Она не ответила.
Мне нужно уйти на часок, но потом я вернусь и мы поговорим.
Дина не реагировала. Я молча посмотрел на нее с минуту, а затем вышел, тихонько закрыв за собой дверь.
Они стояли прямо за калиткой, на тротуаре. Иваныч все оттирал свой рукав. Когда я появился излома, они оба посмотрели на меня.
Извините, что так вышло, сказал я, закрывая за собой калитку, для нее это очень тяжелый день.
О Господи, ответил Котик, не берите в голову. Ее можно понять.
Да, бедная девочка. промямлил Иваныч.
Я достал из бумажника полтину и протянул ему.
Возьмите. Это на чистку вашего пиджака.
Нет-нет, Григорий Сергеич, я не возьму, забеспокоился Иваныч.
Но я знал, что он возьмет, и в конце концов он сломался.
Я считаю, нам все равно необходимо выпить где-нибудь вместе, предложил я.
Иваныч посмотрел на часы.
Я вряд ли смогу, сказал он, через двадцать минут мне надо быть на работе.
А вы? обратился я к Котику.
Я готов. До шести я свободен.
В таком случае, я прощаюсь, сказал Иваныч.
В его голосе чувствовалось сожаление из-за того, что он упускает хорошую возможность нажраться на халяву. Мы пожали друг другу руки.
Спасибо, что пришли. Я действительно очень благодарен, сказал я.
Он опять расчувствовался.
Это меньшее, что я мог сделать. Олег был хорошим парнем, одним из лучших. В нашем поколении, уточнил он.
Да, подтвердил я.
Еще какое-то время мы стояли на месте, потом Иваныч встрепенулся:
Ладно
Он еще раз пожал мою руку, развернулся и стал по диагонали переходить улицу: руки в карманах, расстегнутый пиджак развевался на ветру.
Я повернулся к Котику.
Пошли.
Мы двинулись по улице в направлении, противоположной тому, в каком ушел Иваныч.
6
Угол Зеленой и Парковой, улицы, которая вела обратно к Свободной, находился метрах в двадцати от забора. Котик стал автоматически поворачивать, но увидев, что я продолжаю идти прямо, остановился и молча наблюдал за мной. Я стоял у забора и смотрел на остатки травы, туда, где раньше было болото. Два парня с фабрики тащили в здание какой-то ящик. По-прежнему тарахтел токарный станок.
Котик оказался за моей спиной.
Что случилось? спросил он.
Ничего особенного. Просто смотрю.
По дороге в «Карусель» я позвонил по межгороду. Котик ждал недалеко от автомата, прислонившись к стене у почтового отделения.
Дозвонившись, я услышал голос Нелли:
Алло, я вас слушаю.
Подобная официальность означала, что муж был дома.
Я перезвоню, сказал я, скажи Герцогу, что ошиблись номером.
Извините, мне кажется, вы не туда попали, поняла меня Нелли.
Я надеюсь, что за время моего отсутствия твой бюст не стал менее обворожительным? поинтересовался я.
Ничего, ничего, все в порядке, сказала она и повесила трубку.
Мы вошли в «Карусель». Я очень хорошо помнил этот кабак, несмотря на то, что был здесь в последний раз лет двенадцать назад.
Еще подростком я только начинал ходить по таким заведениям, но в приличные места нас не пускали. Собственно говоря, нас не очень-то туда и тянуло уж очень поганое было место, особенно по субботам. Вообще, он слыл самым гнилым местом в городе. Кто-то однажды заметил, что наилучшая реклама для «Карусели»: «До десяти тошниловка, после десяти мочиловка». Естественно, я начал ходить туда сразу же, как только научился пить пиво. Немалым преимуществом этой дыры перед всеми другими была ее круглосуточность даже в брежневские времена. К «Карусели» во времена моей юности съезжались шоферюги-дальнобойщики, таксисты, отъездившие смену (а таксопарк был за углом), блатные, обшманавшие пару-тройку прохожих в городском парке, да еще неподалеку тормозил автобус с завода «имени XXII партсъезда», выгружая вторую и забирая третью смену сталеваров.
Словом, редкий вечер здесь обходился без хипиша. В одно из моих первых посещений это была пятница сначала все было абсолютно спокойно. Публика мирно сидела за столиками (кстати, это вообще был единственный в городе бар со столами и стульями, остальные были стоячими), накачиваясь трижды разбавленным пивом с мерзким привкусом стирального порошка, оно носило символическое название «Русь». Я на минутку выскочил отлить (туалетов в барах тогда не было, приходилось отливать в ближайшем подъезде, во дворе, у гаража или машины в компании трех-четырех таких же страдальцев, и наши пенистые, душистые струи, смешиваясь, сливались в единую речушку, которая бодро выбегала на проезжую часть). Так вот, вышел я из вполне благообразного гадюшника, а когда вернулся, то свет не горел, три витринных двухметровых стекла были высажены, а внутри царил кромешный ад пыхтенье, вопли, треск костей, звон разбиваемой посуды. Я сдуру сунулся было туда, но меня перехватил наш вожак Минька и утащил за собой. Подобные истории происходили в «Карусели» регулярно до той поры, пока там не нарвался на нож Володька, сын начальника горотдела милиции. На следующий же день «Карусель» сожгли дотла. Так она и простояла, обгорелая, зияя пустыми стеклами, как бы в назидание всей блатоте и пьяни, чтобы знали с кем связываться, до тех пор, пока начальник не сменился, а нового не подмаслили, и «Карусель» вновь закрутилась на радость всему разгульному и блатному миру.
Еще тогда, во времена привольной юности, мне этот бар казался здоровенным, как ангар. Теперь же я понял, что это и в самом деле один из самых больших баров, какие я видел за всю свою жизнь. Попав через двустворчатые двери со стороны Свободной улицы, я первым делом увидел столы, сотни круглых столов, выставленных рядами поперек зала, настолько длинного, что конца его уже не видно.
За столами, кажется, что за сотню метров от тебя, расположена сцена длинная низкая платформа с ударной установкой, роялем, электроорганом «Ямаха» и другими эстрадными приспособлениями. Слева от входа, у стены, был расположен сам бар с восемью кранами для розлива пива.
Его дальний конец освещался прожектором со сцены настолько он был длинный. Между входом и столами лежала ковровая дорожка с пару метров шириной. Она шла через весь зал и заканчивалась прямо под окнами, у сидений перед стойкой. Рядом с этими сиденьями был устроен еще один ряд столов: пять и пять по обе стороны от двери.
Далее от бара до правой стены был расстелен палас. Этот небольшой ряд столов использовался только в обеденное время, так что основная часть столов до вечера сохраняла безупречную чистоту для того, чтобы принять к вечеру огромное количество трепачей, работяг, козлов, клоунов, жуликов и любителей подраться.
Мы подошли к бару туда, где работали три бармена.
Посетителей пока не было. Один из барменов двинулся нам навстречу и, увидев Котика, кивнул ему.
Привет, Котик.
Здорово.
Я достал бумажник.
Что хотите заказать? спросил бармен.
Котик, что будешь пить? в свою очередь поинтересовался я.
Если можно, большую кружку темного «Гиннеса», ответил Котик.
Две кружки пива и два по сто коньяку, заказал я, если можно, то лучше «Арарат».
Хорошо, одну секунду, сказал бармен и направился к ближайшему крану.
Спасибо, поблагодарил меня Котик.
Этот бармен, он знал, где ты сейчас был? спросил я.
Да.
А почему он не пришел?