А Нира покивала. Вот в чем дело. Ты все же решилась разлучиться с ребенком.
Мне ничего другого не остается, выговорила Адер, всем сердцем желая, чтобы решение не оказалось ошибкой. Я должна ехать в Аннур. В легионах не хватает людей, у них плохое снабжение, они измотаны. Если я их не спасу, они не сумеют спасти Аннур, не спасут людей Аннура, а тогда какой с меня прок? Кому нужен император, позволяющий дикарской орде терзать положившийся на его защиту народ?
Помолчав, она угрюмо добавила:
Возможно, совет, поцелуй его Кент, зовет меня только затем, чтобы легче было всадить мне нож под ребра, но на этот риск я готова. Я должна его принять. А мой сын нет. Ему будет безопаснее здесь.
Она вздрогнула, произнося эти слова. Безопаснее Осталось ли безопасное место в мире, где с северо-востока наступают ургулы, Аннур в руках лжесовета из неумелых и жадных до власти продажных шлюх, легионы на юге готовы дрогнуть, в самом Аннуре некому поддерживать порядок, на дорогах расплодились воры и разбойники, в морях пираты?.. Очень может быть, покидая Санлитуна, Адер оставляла его на смерть вдали от материнской груди.
Она выбросила из головы эту мысль.
Стены Эргада, хоть и побитые, еще держались. С востока протекал глубокий и быстрый Хааг, последняя преграда между городом и ургулами. За Хаагом вели отчаянные бои легионы ил Торньи. Опасно всюду, но Эргад надежнее того сомнительного гостеприимства, что ожидает ее в Аннуре.
Послушай, Адер, заговорила Нира и на этот раз обошлась без насмешек и злых упреков; даже голос у нее переменился, и жаргон городских низов ушел, дав место простой, древней и трезвой речи. Оставить сына умно, и тому есть десяток причин, но не оставляй его мне.
Именно тебе. Ты моя мизран-советница.
Советница, да. Но не кормилица. Эта грудь иссохла тысячу лет назад.
Я не прошу тебя его кормить, возразила Адер. Ни менять подгузники, ни мыть, ни пеленать. Для этого у меня хватает женщин. Мне нужно, чтобы ты его стерегла. Охраняла.
Нира открыла рот, чтобы ответить, но осеклась. Адер с изумлением увидела блеснувшие в глазах старой женщины слезы.
«У нее был ребенок!»
Понимание обрушилось на Адер, как удар кулака. За все время с их встречи на дороге Богов она не додумалась спросить об этом Ниру. В памяти всплыл том «Истории Атмани», но среди мрачных подробностей, описанных историком, детям не нашлось места. Насколько знала Адер, мужа у Ниры не было, но кому это мешало выносить ребенка?
Не мне, девочка, сказала старуха так, словно тяжесть веков разом легла ей на плечи, и голос ее был занозистым, как неструганое дерево. Не мне беречь детей.
Адер обомлела. Она бы выстояла против брани и упреков, но от этой внезапной искренности потеряла дар речи.
Как это было? выговорила она наконец.
Нира покачала головой. Сцепила узловатые пальцы. Адер смотрела на нее, не в силах понять ее страшного бессловесного горя.
Я не могу, девочка, после долгого молчания ответила старуха. Второй раз не смогу.
В этих немногих словах Адер услышала весь ужас своих ночей. С самого рождения Санлитуна она уверяла себя, что ночные кошмары и дневные страхи, бесконечные опасения за дитя всего лишь плод усталости изнемогающего разума.
«Он здоров», напоминала она себе, всматриваясь в пухлые смуглые щечки, в сильные пальчики, обхватившие ее палец.
«Ему ничто не грозит, шептала она, глядя на городские стены за окном. Бояться нечего».
Месяцами после рождения Санлитуна Адер возводила эти хлипкие перегородки между собой и диким, ужасающим внешним миром. Она почти убедила себя, что ее любовь, забота, бесконечное бдение сохранят от всех бед этого толстого капризного малыша крошечное существо, что было ей дороже собственного сердца. Слезы в глазах Ниры, ее заломленные руки, несколько коротких слов «я не могу, девочка» пробили эти стены, как нож пробивает мокрую бумагу. Отчаяние схватило Адер за горло, и несколько ударов сердца она не могла дышать.
Я не
Голос дал трещину. Она перевела дыхание, остановила на Нире взгляд, всей душой желая, чтобы старуха увидела, поняла.
Я знаю, это не совершенная защита, снова заговорила Адер. Ты не сможешь уберечь его от всего. Но у меня больше никого нет.
Нира молча покачала головой, и тогда Адер потянулась через стол, взяла ее руки в свои.
Ты умная, тихо сказала она. Ты сильная. И я тебе доверяю.
Однажды мне доверили целый континент, девочка, а я допустила его сожжение. Я сама его сожгла.
Мы говорим не о континентах.
Я знаю, о чем мы говорим. В голос Ниры вернулась толика обычной сварливости. У меня тоже был мальчик. Мой сын. Я не сумела его спасти.
Адер кивнула. Она представляла этот ужас. И не хотела представлять.
Я тебя умоляю, Нира.
Старуха взглянула на нее сквозь слезы, отняла руку и утерла глаза:
Императоры не умоляют. Императоры приказывают.
Не сейчас, покачала головой Адер.
Нира повернулась к ней:
Всегда, дуреха. Это и значит быть императором.
Так ты возьмешься?
Это приказ?
Адер молча кивнула.
Тогда возьмусь. Нира прерывисто вздохнула. Постерегу твоего плаксивого засранца, пока тебя нет.
Что-то, какое-то страшное внутреннее напряжение, внезапно отпустило Адер. Она чувствовала, что и сама готова расплакаться.
Спасибо тебе, Нира.
Императоры не благодарят подданных за повиновение.
Ну а я все равно благодарю.
Поблагодаришь, когда я сдам тебе маленького поганца с рук на руки, если он еще будет дышать, невесело ответила Нира.
5
У Кадена горели легкие и сводило бедра, но он заставлял себя виток за витком одолевать лестницу. Маут Амут уверил его, что напавшие на Копье не поднимались выше кабинета, выше тридцатого и последнего из выстроенных людьми этажа древней башни, но он, в тревоге проведя бессонную ночь, понял, что должен увидеть Тристе увидеть собственными глазами, убедиться, что та жива и в безопасности (насколько он мог обеспечить ей безопасность).
Дюжина ступеней от кабинета вывели его выше последнего этажа из человеческих комнат и коридоров в немыслимое, божественное пространство над ними. Лестница, конечно, шла дальше единственное творение человека в гулкой пустоте Копья, узкая спираль, поддерживаемая умно выстроенными лесами и спущенными с невообразимой высоты стальными канатами в руку толщиной. Кроме них, здесь были только воздух, пустота и свет и, далеко-далеко вверху, самая высокая в мире тюрьма.
Кадену было пять лет, а Валину шесть, когда кому-то из них попала в руки книга «Устройство темниц». Он не помнил, откуда взялся старый фолиант, как и почему им вздумалось его открыть, но саму книгу помнил отлично: каждую страницу, каждый тщательно выведенный чертеж, все ужасающие истории плена, безумия, пыток, изложенные сухим и безличным ученым стилем. Автор, Юала Баскиец, за десять лет посетил не менее восьмидесяти четырех тюрем во всех пятнадцати аннурских атрепиях и за их пределами. Он видел каменную яму Уваши-Рамы, горячие карцеры Фрипорта и недоброй славы «Тысячу и одну комнату», где умирали враги антерских королей и королев. В почти бесконечном разнообразии заключевниц прослеживалась одна общая черта: все они были подземными, темными и строились из камня. Темница Рассветного дворца была исключением по всем трем пунктам.
Правда, под залом Правосудия имелось несколько камер маленьких и надежно запиравшихся помещений для ожидающих суда или приговора, но главная тюрьма Аннура была не грубой ямой в диком камне. И вовсе не ямой. Даже в камне можно пробить ход наружу, если хватает времени и есть инструмент. Но за всю историю Аннурской империи и более ранних времен никто не сумел оставить даже царапины на закаленном стекле Копья Интарры, и потому строители дворца выбрали его местом для содержания под стражей.