В общем, за счастье недолго посидеть на троне и ощутить корону короля на челе я должен отдать
нечто гораздо большее, чем трон!
Он помолчал, хмуро наблюдая, как я пробую вино, лицо мое непроницаемо, а прекрасная эльфийка, явно подражая мне, так же методично
осматривает спелую грушу, словно не понимает, как такое люди могут есть.
Наконец Меганвэйл тяжело вздохнул, в его глазах – растущее уважение, а заговорил он совсем невесело:
– Ваша светлость, прошу мне поверить, я так далеко не заглядываю. Я ж не политик, я военачальник.
– Достойнейшая профессия, – сказал я.
– Если все так, – произнес он, – как вы говорите, а я начинаю верить, то да, вы правы, потеряете больше, чем приобретете… Но как же наша
страна, наш бедный народ?
Я ответил в тон:
– Я очень люблю вартгенцев, ибо король Фальстронг был мне как отец.
Он сказал с надеждой:
– Все помнят слова короля, когда он сказал, что хотел бы вас иметь сыном… Это еще один камушек на чашу весов, что вам нужно принять трон.
После гибели его сыновей вы – его единственный наследник, так считают многие!
– Я слишком уважаю, – сказал я, – и, можно даже сказать, без особого так уж преувеличения, люблю ваше королевство, чтобы пытаться сесть на
трон ради каких-то эгоистических целей…
– Сэр Ричард! Но таким образом вы спасете нас от династических войн!
– Ненадолго, увы.
– Но сейчас претенденты сразу утихомирятся, увидев, что ни один из соперников не сумел ухватить корону!
– А потом?
– Вы что-нибудь придумаете, – сказал он убеждающе. – На этот раз ее вам вручат не потому, что не хотят дать сопернику, а потому, что вы тем
самым прекратите гражданскую войну.
– Как?
– Она сама возьмет и прекратится!
– Нет, – сказал я. – То ваше всего лишь королевство, а то моя шкура! Понятно, что дороже.
Он покосился в окно, за которым уже темная ночь, перекликаются совы, а в небе зажглись звезды.
– Ваша светлость, вы наверняка устали с дороги. Я велел приготовить лучшие покои. Отныне они будут носить ваше имя!
Я поклонился, поднялся:
– Спасибо, граф. Эй, черпак… виночерпий, подъем!.. Будешь услаждать меня песнями.
Граф самолично отвел нас в наши покои, в самом деле роскошнейшие, чувствуется вкус в украшении стен гобеленами и дорогим оружием, ни одного
простого меча или топора, а все именное, со сложными рисунками на клинках или замысловатыми рунами, намертво врезанными в металл.
Бобика ничто не удивило, но громадные глаза Изаэль стали совсем вполлица, уж и не знаю, как они у нее получаются такими, даже я
засмотрелся, а потрясенный граф судорожно вздохнул и пробормотал заплетающимся языком:
– Спокойных снов, ваша светлость!
– Спасибо, дорогой друг, – сказал я с чувством. – Я в самом деле чувствую себя здесь как дома.
Он поклонился и вышел, Изаэль прошептала:
– Чего он тебе прислуживает?
– Проявляет вежливость, – объяснил я. – Чуткость.
– Чуткость?
– Ну да, – сказал я. – Как я к тебе. Не заметила, мелкая свинюшка?
– От тебя дождешься, – заявила она, даже не догадываясь, что угадала. – Ты весь, гад чешуйчатый, хитрый!
Я прошел к столу, сел, задумался. Изаэль тем временем робко почучундрила по комнате, шарахаясь от неподвижных железных рыцарей на невысоких
постаментах, долго старалась убедиться, что они в самом деле не дышат, поскребла ногтем гобелены, удивляясь, почему ничего не меняется, а
вот у них в замечательном Лесу так сразу бы…
Посреди стола большого формата книга страниц в тысячу, переплет из красной меди, прямо по центру надменно высится череп коричневого цвета,
настолько корявый, что я сперва решил, что вылеплен из сырой глины, потрогал пальцем, нет, натуральный, но вид такой, как если бы пролежал
в земле века, если не тысячелетия.