Носки сушатся на батарее, вода из школьного толчка медленно испаряется. Приятный голос Повела сменяет на диске голос Венке. Чудесные слова и такая же музыка.
Глава 4
По дороге в школу Стеффи снова слышит музыку. Может, это знак, потому что первый урок биология. Но может, это только игра ее воображения так бывает, когда отличить иллюзорное от действительного не очень-то хочется.
Окно Альвара между тем открыто, и ей кажется, что она видит его лицо.
Стеффи слегка толкает дверь, и та открывается.
Биология обычно невыносима. Когда Гуннел вышел на пенсию, ему на замену пришла зеленая выпускница университета. Свою карьеру она начала с определения популярности учеников. Потом занялась худшими и возглавила проектную работу. Вероятно, ей хотелось закрепиться в школе, и она добилась своего.
Но Стеффи не проведешь, биологичка ее невзлюбила. Надо видеть, как эта Камилла улыбается, когда Карро начинает издеваться над Стеффи. А когда она объясняла дарвиновскую теорию о происхождении видов и выживании сильнейших, эта теория становилась подозрительно близкой к тому, что происходило у них в классе. На уроках биологии Стеффи упорно смотрела в книгу, чтобы Камилла не прочла ее истинные мысли в глазах. Биология и сейчас просто невыносима, а в феврале они, для полноты ощущений, приступят к теме половых отношений и сожительства.
Стеффи крадется по пустому коридору, как грабитель. Еще до того, как она подходит к двери Альвара, за поворотом показывается медсестра. От неожиданности Стеффи икает, и медсестра останавливается.
Извини? говорит она и смотрит на гостью.
М-м-м произносит Стеффи.
Она, возможно, могла бы сказать что-то более внятное. Она ведь наизусть знает лирику Повела Рамеля на первом и втором компакт-дисках, уж могла бы что-то выдавить.
Кого ты ищешь? спрашивает медсестра. Ее голос кажется резким, а лицо в обрамлении прямых блестящих волос холодным.
Альвара, выдыхает Стеффи.
Альвар широко улыбается, когда Стеффи заглядывает в его комнату.
Да, конечно, отвечает он медсестре на вопрос о том, действительно ли Стеффи пришла увидеться с ним. Я как раз думал о том, когда мисс Стеффи Эррера заглянет ко мне
Так на чем мы остановились? спрашивает он, когда дверь закрывается.
Стеффи отвечает одним махом:
«О, мой дорогой, в этом мире только ты, ты один существуешь для меня. Каждая твоя черта это чудо в миниатюре, созданное богами. Я боготворю твою изящную гладкую шею, милые ямочки на коленях, золотистый пушок в твоих очаровательных подмышках. О, я только и мечтаю о том, когда смогу обнять, поцеловать, приласкать тебя, о-о-о»
Получилось не совсем так, как когда она разучивала песню дома. Теперь ее речитатив больше напоминает скороговорку.
Альвар смотрит на нее, будто бы переваривая все сказанное.
Моя изящная гладкая шея, очевидно, была длиннее в те золотые времена.
Стеффи краснеет.
Ну, м-м-м говорит она и вздыхает на манер Джулии.
Правда, вздохи Джулии всегда звучат так, будто исходят из глубины ее раздраженной души, а у Стеффи они демонстрируют смущение.
Это из песни «Послание от Фрея», поясняет она.
Альвар смеется.
Милые ямочки
Он садится на кровать, все еще смеясь, а его взгляд бродит по стене.
Когда дело касается описания чуда любви, у Повела особо нечего позаимствовать.
Пока взгляд Альвара продолжает блуждать по стене, Стеффи какое-то время думает о радости любви. На самом деле она об этом почти ничего и не знает, за исключением того, что описывает Повел.
Но об этом можно судить по разному, продолжает Альвар. Одна печальная версия гласит, что Повел так и не испытал радости любви, а потому не смог описать ее как следует. Другая что он, наоборот, был слишком хорошо знаком с этим чувством и из-за этого тоже не смог нормально все описать.
Альвар смотрит на Стеффи так, будто она понимает, что он имеет в виду. Взрослые обычно так не смотрят. Обычно приходится слушать их и делать заинтересованный вид, надеясь, что они скажут что-то стоящее. Но, как всегда, ничего стоящего они не говорят.
Повелу удалось сохранить секрет своей любви при себе. А мы можем лишь сидеть и гадать, что он чувствовал. Вероятно, он этого и добивался, заканчивает свою мысль Альвар.
Стеффи садится в кресло. Где-то в глубине души проносится мысль, что она сейчас должна быть на уроке биологии. В комнате Альвара пахнет мылом и старым граммофоном. Этот запах притягивает.
Я ничего не знаю о радости любви, говорит она.
Альвар втягивает носом воздух, прежде чем ответить.
У тебя, вероятно, есть мама и папа, которые тебя любят.
Да.
Тогда ты уже кое-что об этом знаешь. А остальное придет со временем.
Может быть.
Будет, будет. Сколько тебе лет, Стеффи Эррера?
Пятнадцать.
Пятнадцать лет. Да, как и любой другой возраст, это хороший возраст, чтобы познать любовь и ее чудеса. Я рассказывал тебе об Аните?
Не особо много.
Что-то припоминаю Но ведь я рассказывал тебе о Стокгольме?
Ты лишь говорил, что ездил туда и что там была Анита.
Значит, я не рассказывал, как все произошло.
Нет.
Мгм . Я был еще мальчишкой, когда отправился в Стокгольм. Это было в сорок втором году.
Альвар был еще мальчишкой, когда сел на поезд до Стокгольма. Шел 1942 год. В то время добираться куда-то на поезде было весьма опасной авантюрой. Мать предупреждала его, что в поездах перевозят оружие и оно может взорваться в любой момент. Да и немцы могут затаиться где-нибудь в товарняке и схватить первого попавшегося путешественника, который сел не в тот поезд и не в то время[6]. Чем больше мама говорила о поездах, тем больше они представлялись Альвару железными чудовищами и тем больше он убеждался, что должен ехать именно поездом. Стокгольм притягивал его, словно магнит.
Ростом он был уже выше своего учителя и довольно долго играл на отцовской гитаре играл до тех пор, пока она не пришла в негодность. В общем, он решил, что его время пришло.
Не ищи смерти, строго сказала ему мать. И покончим на этом.
Тогда он отправился к отцу. Отец был человеком, который обладал здравым смыслом и мог принять разумный аргумент с его стороны.
Я даже никогда не слышал, как звучит настоящий кларнет!
Отец хмыкнул и почесал подбородок.
Ну что я буду здесь делать? настаивал Альвар. Работать в лесу, когда мой внутренний голос говорит мне, что я создан для чего-то большего?
Его реальный голос немного дрогнул на этих словах, но это можно было списать на эмоциональность, а не на юношескую незрелость.
Отец все еще почесывал подбородок. Это был хороший знак.
То, что Альвару наконец разрешили поехать в столицу, было связано с рядом успешных факторов: во-первых, Вермланд, где они жили, находился достаточно близко к оккупированной Норвегии, откуда немцы могли нахлынуть с той же вероятностью, как и выскочить из товарного поезда; во-вторых, у его матери в Стокгольме была престарелая тетка; в-третьих, Альвар так забарабанил все предметы в доме, что даже его здравомыслящий отец уже не мог этого выносить.
Альвару пришлось пообещать, что он будет вести себя тихо в доме тетушки. И он заверил, что в случае необходимости свяжет себе руки и заткнет рот кляпом. Тогда мама сдалась.
Знакомство со Стокгольмом Альвар начал уже в вагоне поезда.
Там были вагоны первого, второго и третьего классов, и он, конечно, ехал в третьем, украдкой разглядывая сидящих напротив него на деревянных скамьях пассажиров.
Мужчина с каким-то непонятным футляром, военный с перевязанной рукой на ремне, светловолосая девушка примерно его, Альвара, возраста и женщина средних лет, крепко державшая за руку девушку. Было видно, что она пытается сдерживать гнев, но ей это не особо удавалось.