Это твой брат, король Леон.
Нет! Этого не может быть!
Может. Брамстон едва уцелел. Они идут по нашей земле, как захватчики.
Глава 1. И этот пепел ветер развеет
Мир не жил спокойно какие бы тревоги не терзали народ Гаэли, остававшийся сокрытым так долго, а и прочий мир не жил спокойно все эти годы. Гремели войны, чародеи сражались с пришлыми тенями, артефакты древних сражений и старые конфликты тревожили простой люд. Но хуже всего был Катаклизм. Недавний когда в мир снова явилось нечто, чему имя знали только самые посвященные, маги и наездники на драконах, аргшетроны. Катаклизм этот прошелся железной метлой по Эльфизу, встряхнув и весь континент Краймор так, как уже не помнила эта земля добрых полтысячи лет. Успела забыть за половину тысячелетия, выходит. Накрепко забыть.
Да только вот старший из драконьих всадников он помнил. Он в самых глубоких снах всегда помнил, отчего так дрожит земля и чернеет горизонт, от чего армии под стенами городов ведут себя, как опоенные дурманной травой, а воины в броне без знаков отличий словно не чуют боли и страха.
И умирают с пустыми глазами.
Знал. Помнил. Он уже такое видел.
Столица город Эллераль гудела потревоженным ульем после боя, забравшего у мира сразу трех драконьих всадников, много дней. Боя? Вернее, сказать бойни, говорил себе Силас ЭльЗанжерант. Чьих же рук делом была такая масштабная катастрофа, спросили первым делом его, как чародея и всадника. Он сказал, честно сказал, что думал да в том не было особой нужды. Пожалуй, все знали ответ, но не желали верить в это. Была надежда, что это лишь отголоски силы Духа Разрушений, а сам он еще не проник в этот план бытия во всей своей мощи. А надежда, как известно она живет, даже когда не должна бы, когда нет сил и неоткуда их брать.
Несмотря на то, что всех, кто сражался за стенами города, испепелило огненной волной, а сам город при этом не задело лишь потому, что он стоял, укрытый силами магов пострадавших и среди жителей, которых удалось спасти и спрятать за стенами Эллераля, было тоже немало. Целители и маги в первые дни буквально сбивались с ног и северная чародейка Айенга Волчица не была исключением. Вымотавшись до полного изнеможения, она пряталась от всех, даже от желающих помочь и поддержать. Силасу доставалось почему-то едва ли не пуще прочих. Хотя он из всех и был самым искренним и переживал за чародейку глубже остальных.
Отчасти потому, что Айенге предстояло стать матерью драконьего всадника, а отчасти отчасти Силасу было просто больно видеть ее в таком состоянии. Но сделать, увы, он ничего не мог. Айенга просто не принимала никакого сочувствия, сбрасывая его с себя, как накинутое на плечи покрывало. Йэстена-Фокса, ее ученика, это тоже тревожило немало. Наставница была важна для него не меньше собственного дракона, пожалуй.
«Надо что-то с этим делать, так не может продолжаться», уверенно сказал себе тогда молодой всадник. Фокс прекрасно слышал, в каких выражениях отогнала от себя Айенга в прошлый раз очередного пытавшегося ее утешить, но все равно направлялся сейчас к ней, презрев высказанное предостережение Силаса. Наставницу свою он знал намного лучше, чем его второй учитель, и гораздо лучше понимал, почему и самого Силаса она тоже едва не обрычала по-волчьи совсем недавно.
Айенга нашлась под крышей одной из многочисленных беседок самой крупной аллеи города. Фокс приветственно кивнул ей и присел рядом на скамейку. Вздохнул, сцепил пальцы в замок, и, подавшись вперед, уперся в них острым подбородком. Взгляд его рассеянно скользил по траве и песчаной дорожке. Среди зеленых стеблей иногда мелькало гибкое тельце ящерицы. Юноша, казалось, полностью погрузился в созерцание мелкого зверька, все так же не нарушая молчания. Впрочем, всякому, кто задумал бы сказать «неловкого молчания», следовало бы убраться подобру-поздорову со своими измышлениями. Эти двое молчали вместе, об одном и том же, и поэтому молчание было каким угодно, но только не неловким. Горьким оно было да, неподъемным сперва, это бесспорно. Но что Айенге не нужны слова, и что она сочтет их пустым обесцениванием всего, что для нее важно это Фокс знал лучше прочих. Оттого и молчал. Без слов будто подставил плечо изможденному путнику ослепшей от слез душе, уже не различающей друзей и насмешников, и разделил на двоих тяжкий груз невеселых мыслей.
Тебе надо было бы стать целителем, а не воином, тихо сказала, наконец, Айенга после довольно долгого сидения бок о бок.
Для этого я родился не в те времена, чуть улыбнулся Фокс. Миру еще не скоро понадобятся только блаженные ученые и созерцатели увы. Не в те времена и в не самом подходящем месте, но я не скажу, что жалею об этом. В противном случае я не узнал бы вас всех, а это очень и очень много.
Он еще немного помолчал и осторожно сказал:
Не злись на Силаса. Он хочет добра, хочет помочь ну, так, как он понимает. Вы мыслите и чувствуете слишком по-разному, а он этого не видит почему-то.
Я не злюсь наверное. Но он и правда совершенно слеп. Никогда не думала, что, имея такой огромный жизненный путь за спиной, можно быть настолько незрячим, грустно усмехнулась она.
Я сделаю все, что будет нужно даже если тебе захочется, чтобы я запер собственного учителя в главной эллеральской башне, чтоб тот не досаждал тебе своей тысячелетней мудростью, уверил Фокс, и Айенга ответила слабой тенью улыбки. Но это был первый за много дней раз, когда на ее нежном лице появилось выражение, отличное от полного безразличия, тоски или ярости.
Ну его в предвечные снега. Как Саира? Айенга спросила о драконице, переживая о ней не меньше, наверное, чем ее ученик о ней самой. Может, дракон Фокса знает, как расшевелить погрузившуюся в глубокую тоску янтарную драконицу?
Наверное, все так же, Скай опасается навязываться с общением, а сама она, ясное дело, не слишком разговорчива сейчас. Но Силас говорил, что здоровье ее неплохо, что уже добрая новость. То, что она много спит это, как пояснил Скай, не страшно, и даже хорошо. Таким образом, драконы спасают разум от сгорания при очень тяжелых переживаниях.
Драконы все же намного мудрее прочих живущих, вздохнула Айенга. Ладно, Фокс, я постараюсь в следующий раз ни на кого не клацать зубами, я понимаю, что они все пытаются разделить то, что каждый может нести только сам. Это глупо злиться на товарищей только за то, что мою чашу за меня никто не может испить. А большинство просто не понимает, что в той чаще плещется. Может, вот только Саира. В конце концов, мы обе потеряли тех, кого так любили. Ингольв это самое большое, что случилось со мной с того времени, что я решила жить среди людей.
Знаешь, об одном я жалею в своей жизни что мой отец ни капли не похож на него, неожиданно сказал Фокс. Да и никто из тех, кто растил меня, пожалуй, тоже.
Наставница вздохнула, ничего не ответив. Юноша был готов к тому, что Айенга снова расплачется или вспылит, но она лишь легонько кивнула, медленно опустив руку на узел своего пояса.
Фокс обнял наставницу за плечи, наконец поняв, что ее раздражение улеглось, и она больше не склонна расценивать любое предложение помощи как указание на собственную слабость.
А-а-а, вот вы где! Вас обоих просил позвать всадник, пошуршав кустами и выйдя, наконец, к беседке, некий подросток, явно посланный Силасом, неловко мялся теперь с ноги на ногу. Хотя точнее, наверное, все же драконы, а не всадник в общем, я передал, что вас искали!
Мальчишка развернулся и умчался прочь.
Да, как оказалось все же в большей мере Айенгу и Фокса хотели видеть драконы. Яйцу Саиры до появления на свет предстоял срок не менее, чем человеческому дитя, но некоторые вещи, касающиеся всадников от рождения и драконов, предназначенных носить всадника от самого появления на свет, требовали внимательного контроля за состоянием будущих матерей и самих еще пока нерожденных детей. Такая ситуация была внове для всех, кто так или иначе имел отношение к ней. Магические связи уже слишком тесно сплетали будущих детей Айенги и Саиры, и поневоле теперь и драконице, и чародейке нужно было считаться с этим, и, как следствие, проводить много времени подле друг друга. Наверное, это было и к лучшему так они хотя бы будут отвлекать друг друга от всего того невеселого, вползающего в душу.