Хотел мальчуган одну руку принять не слушается, будто чужая. Хотел ногой двинуть нельзя. Окостенела. Поглядел он вниз, а волков-то ни одного. Когда же это он прозевал их? Дремал, что ли, и впрямь? Кажись, нет. Чуть только носом клевал, да все больше за ствол крепче держался, чтобы не свалиться.
«Нету волков, слезать можно, домой убечь
Да Вот»
И хочет мальчуган двинуться, руки от ствола отнять и перехватить ниже, хочет ногу поднять, с сука слезть. И не может Не слушаются ни руки, ни ноги Иль уж ему самому не хочется слезать Будто вот и впрямь самому не хочется, ей-ей! Захоти он руку поднять, вестимо, сейчас поднимет, эко мудрено!.. А он не хочет Вот что!..
«Хорошо уж больно, теплынь! Двигаться-то неохота» думает он.
И опять затуманилось все
«Волки, волки!» крикнул кто-то на самое ухо. Встрепенулся мальчуган. Кто кричит?.. Никого нету Привиделось.
«Нет, слезу, а то задремлешь и впрямь. Что ж тут в лесу? Нешто можно Ну-тка с Богом Не ленися, паря Не ленися, не ленися»
Поднял парень сразу руку, сцепился с сука легко и, будто белка, пополз вниз по сукам, и ползет, все ползет С сука на сук, с сука на сук, и как хорошо, сердце замирает, будто на качелях. Ниже ниже ниже А теплынь-то оттуда, будто паром поддает. Вестимо, в бане завсегда так, а матка еще поддает. «Буде! Уж больно много, взопрел совсем!» ворчит Федюк на матку. «Так-то лучше, Хфедор, глупая твоя голова. Грязен дюже, отмоешься», отвечает матка. Но вдруг большущий волк хвать его за ногу со всей мочи.
Ох, Господи!.. Что ж это?! очнулся Федюк.
Сидит мальчик на дереве, на том же суку, и все тело в мурашках, не то жарко, не то немота какая одолела, рук и ног нет у него. Видит их, а чьи они?!
Да ведь я же слезал Нет, это дрема А надо ведь слезать Чего же это я?.. И с чего это я тут на дереве, да в лесу Чудно А хорошо Как хорошо А надо слезать долой ну-тка, руку прежде Еще еще Аль не хочет Но, но!..
И машет шибко Федюк рукой, кнут-то позабыл, а Сивку одними вожжами не проймешь.
Но, но, окаянная Наваливай! Но, но!
Помчалась Сивка вихрем, страсть! Да с маху налетела на пенек и выкинула парня из розвальней торчком в снег.
Ах ты, окаянная!.. кричит Федюк с дерева.
А перед ним полянка пустая середь леса, а высокое, далекое небо, в звездах, раскинулось надо всем.
Дрема Какая дрема?.. Это тепло все. Небо-то, звездочки-то вишь как прыгают. А уж как мне хорошо, матка. Уж как это хорошо Уж как Матка!..
А матка в санях со свояченицей своей катит к нему, да не по дороге лесной, а по маковкам лесным, по воздухам несется Подкатили сани к Федюку И осветило мальчугана сиянье нестерпимое Смотрит, а это не мать, а большущая барыня какая-то подъехала, в золотой бричке.
Ай да бричка, что тебе иконостас в храме сияет. А кони завиваются, белые, длинные, будто не кони, а холсты сушить вывесили.
Подь сюда Иди кличут его.
Глядит паренек, из золотой брички манит его уж не та барыня, а барышня. Розовая вся, да какая уж с лица пригожая, да ласковая, да с божеским ликом, да с белыми крылышками.
Потянула она его к себе в сиянье свое, взяла на коленки, одно шелковое крыло распустила над собой высоко, другое загнула и его прикрыла, да прижала к себе на грудочку Приголубила так-то, да ласкает и шепчет на ушко:
Федюша, что тебе тут, родненький. Брось Тамо-тко лучше Хорошо, хорошохонь-ко там
Взвились, что ль, кони махом могучим к звездам небесным, аль сама барышня с божеским ликом на крыльях воспарила Уносит она младенца от мира к мирам, туда, в свою обитель, «идеже нет печали ни воздыханий, а жизнь бесконечная».
XI
Добралась Авдотья с деверем до кума Захара, где шажком, подремывая в розвальнях, а где в горку, по овражкам пешком. Лошадка, впроголодь службу свою справляющая, еле ноги тащила. Деверь еще чаще солдатки вылезал, иной раз и на ровном месте, чтобы облегчить своего Гнедка, а в горку так даже вытягивал и помогал ему, шагая около и упираясь в передок саней, да приговаривая:
Ну-тко ее, еще малость Но, но! Недалече, еще навали, Гнеденький, еще чуточку.
Приехала Авдотья к куму к вечеру и тотчас получила должок. На радостях кума с деверем и кум с женой распили полштофа и долго до вечера пробеседовали о мудреном житье-бытье.
Вот Маша все выручает, говорила солдатка. Аким молоко, творог да сметану берет, в город возит А то ложись и помирай, ежели б не Маша.
Наконец в десятом часу все спать разлеглися и живо заснули. Скоро уж прихрапывают да присвистывают все, только одна Авдотья середь ночи все вертится, не спится ей, вздыхает да охает. Проснулся да услыхал ее и Захар.
Чего ты? спрашивает кум.
Так, не знамо, что деется.
Зазнобилось, что ли?
Нетути, куманек, а так не спится, ноет у меня серденько
С чего ноет-то?
Да вот что-то дома, мой-от что? Хфедор!
Чего ему? Спит, поди, теперь.
То-то, да. Вестимо, спит Ночь ведь.
Ну и тебе спать Бабы вы!
Не могу, родный, ноет сильно у меня серденько: что он, мой соколик, теперича Коровушку бы как не увели
У вас эдак опасливо баловать. У станового под боком, ворчит Захар.
Дело-то предпраздничное, и всякому разживиться охота, хотя бы чужим добром. Ноне вишь времена какие.
Не бойсь, у вас воров нету.
Нету, нету, какие у нас воры. Господь еще миловал Этого и в заводе нет.
Ну вот и спи!
Не могу, ноет мое серденько.
Захрапел опять Захар. А Авдотье не спится, ворочается она, охает да вздыхает. Кое-как задремала баба под утро уж, и сразу полез к ней сынишка Федюк. Красавец писаный, в тулупчике с оторочкой, кушак да шапка! Ахти мне! Просто он не он!.. Барчонок!
«Матка, я в город! говорит. Пусти»
Не хочется Авдотье отпускать его, да не слушает Идет. «Родненький! плачется Авдотья. Не ходи Что тебе там? Я тебе анисовый пряник куплю на базаре» Но не слушает сынишка Рукой важно таково машет: «Прости, мама, не поминай лихом» И с глаз чисто сгинул.
Встрепенулась Авдотья, вскочила на лавке и заорала. На дворе светает уж.
Уж как явственно-то привиделось И к чему бы это?! вздыхает баба. Помилуй нас, Матерь Божия Чуден сон-от, ох чуден!
Да, чуден этот сон! Авдотья ничего не ведает, а душа-то материнская уж почуяла. Бывает так-то на свете. Частое это дело, и какое это дело один Господь про то знает.
Раным-рано собралася Авдотья ко двору и в сумерки уж въезжала на село. У кабака Микалая Андреяновича народ галдел, как всегда, и внутри, и на крылечке, и кругом на улице, кто стоя, кто сидя рядком на большущем срубе.
Сочельник день постный и молитвенный, под великий праздник, когда до звезды даже есть не полагается христианину. А ребята с села все знай льнут к кабаку. Грех, да ничего не поделаешь!..
Проехала Авдотья кабак и вздохнула: ее-то покойник тут все иждивение свое положил, да и помер от пьянства.
Недалече от кабака середи села ковылял кто-то по улице, мотаясь из стороны в сторону Чуть под лошадь не попал.
Это Софрон, говорит солдатка, ишь как его пошвыривает.
Софрон пропустил розвальни и заорал вслед басом:
Я вас! Убью-у!.. Не смей меня Никто!..
Проехали сани, а здоровый пес вылез на пьяный голос и залился На шее веревка волочится за ним, знать, перегрыз да сорвался со двора. Лихо и злюче наскочил он на Софрона, за ноги раза два уж цапнул ловко и кружит. Вертится кругом, а сам заливается хрипло и вот съесть живьем готов пьяницу.