Вы, дети, вы всегда думаете, что такие смешные. Она грозит мне пальцем и идет к багажнику, все еще качая головой. Моя дочка такая шутница, такая О! Боже мой! она отшатыватся, закрывая рот руками.
Я вздрагиваю.
Мэдди, шипит она. Мэдди! Это не смешно. Она переводит взгляд с меня на багажник. Это искусственные ноги? Как ты это называешь? Маньякин?
Я качаю головой, и на глаза наворачиваются новые слезы.
Нет, ма, это не манекен. Это действительно Джейк, клянусь.
Она издает звук, который напоминает что-то между воем и хныканьем, но затем на мгновение успокаивается и подходит ближе к багажнику. Она снова хнычет, когда видит остальную часть тела. Я представляю, что она видит с того места, где стоит. Сначала обувь коричневые мокасины, без носков, потом ноги, туловище и наконец капюшон, закрывающий лицо.
Почему ты закрываешь лицо? спрашивает она. Случилось что-то ужасное, да? Она вздрагивает. Там что-то торчит из глаза? Айя, не говори мне, я не хочу знать. Она снова вздрагивает, и ее лицо искажается в гримасе. У него в глазу битое стекло?
Нет, ма. У него ничего не торчит из глаза. Я просто подумала, что так будет, ну не знаю, более уважительно.
О, она кивает, да, ты права, так более уважительно. Она гладит меня по щеке. Я так хорошо тебя воспитала.
Истерика поднимается к горлу, и мне приходится ее подавить. Поверить только, ма гордится моим воспитанием, когда я только что показала ей своего спутника, которого я убила, лежащего в багажнике моей машины.
Я только что убила человека, так что не знаю, можешь ли ты говорить, что хорошо меня воспитала.
О, он, должно быть, заслужил это.
Я прикусываю губу, чтобы не разрыдаться снова. Я так благодарна, что мне не нужно объясняться с ней.
Хорошо! говорит ма, выпрямившись и внезапно взяв себя в руки.
Она даже уже не дышит так тяжело. В ее глазах появился блеск, который я видела у нее за неделю до китайского Нового года, когда она сходила с ума и убиралась дома, как Мари Кондо[19].
Ты. Домой. Сейчас же. Она захлопывает багажник и загоняет меня через заднюю дверь в дом.
Внутри она приказывает мне сесть за кухонную стойку. Я следую ее указаниям, слишком измученная и сломленная, чтобы спорить. И, как бы мне ни было неприятно это признавать, я рада, что она взяла все на себя, потому что не знаю, что, черт возьми, делать в этой ситуации. Поэтому я опускаюсь на стул, облокачиваюсь на кухонную стойку и закрываю лицо руками. Пожалуйста, пусть я проснусь и пойму, что все это был кошмар. В любой момент.
Передо мной ставят чашку чая.
ТКМ, говорит ма. Выпей сейчас. У тебя слишком много ян, который разогрел твои органы. У тебя изо рта плохо пахнет.
Она выходит из кухни.
Я смотрю на ее удаляющуюся спину. Традиционная китайская медицина, серьезно? Кто бы мог подумать о неприятном запахе изо рта в этот конкретный момент? Тем не менее, я делаю глоток, и травяной чай действует на меня как эликсир, распространяя свое сладкое тепло по всему телу, вплоть до ледяных рук. Я делаю еще глоток, потом еще, и вскоре допиваю всю чашку, чувствуя себя немного лучше.
Мама возвращается на кухню.
Хорошо, я уже позвонила старшей сестре. Она будет здесь через несколько минут.
ЧТО? Я вскакиваю со стула. Ма, о боже, не могу поверить, что ты это сделала.
На секунду она выглядит искренне растерянной, но потом ее лицо проясняется, и она смеется, отмахиваясь от меня.
О, не беспокойся, не беспокойся, она сказала, что позвонит всем остальным и позовет их сюда, хорошо? Приедет не только твоя старшая тетя, ты не волнуйся, все твои тети тоже будут.
ЧТО??? кричу я и откидываю голову назад, уставившись в потолок. Этого не может быть. Ма, это не мы не должны рассказывать всем об этом!
Не всем. Только твоим тетям.
Это все!
Мэдди, говорит ма с укоризной. Они семья. Это совсем другое.
Это убийство! выкрикиваю я. Или, ну, не убийство, больше похоже на самозащиту, но все равно, ма, в моей машине мертвый парень. Это не то, чем делишься со всеми, даже если они члены семьи.
Это именно то, чем делишься с семьей, возражает ма.
Что ты имеешь в виду, говоря, что это именно то, чем делишься с семьей? Какими еще вещами, похожими на эту ситуацию, вы, ребята, делились друг с другом?
Ма отмахивается от меня:
Пойдем, поможешь мне нарезать манго для тетушки. Если у нас не будет никакой еды, получится не очень здорово.
Серьезно, ма? Ты сейчас заботишься о том, чтобы сохранить лицо? Я думаю, мы вроде как вышли за рамки этого, не так ли?
Она смотрит на меня, наклоняясь, чтобы открыть ящик для фруктов в холодильнике.
Мэдди, как ты можешь так говорить? Твои тети придут так поздно ночью, чтобы помочь нам избавиться от тела, а мы даже не покормим их? Как ты можешь? О, у нас есть питайя, хорошо, хорошо. Любимый фрукт старшенькой. Ах, есть еще груша. Очень вкусная. Помоги мне их очистить, не будь такой грубой со своими тетями, ты навлечешь позор.
О, точно, позор принесет отсутствие фруктов, а не труп в машине.
Но меньше чем через минуту я стою у кухонного острова с овощечисткой в одной руке и корейской грушей в другой, а в моей голове крутятся мысли: «Буэээ, это так нереально. В моей машине лежит труп, а я стою здесь и чищу фрукты!» По какой-то причине я продолжаю чистить и резать. И, полагаю, продолжу это делать, поскольку у меня нет идеи лучше.
Как только я заканчиваю резать огромную грушу, раздается звонок в дверь.
Иди, открой дверь, говорит ма, нарезая последнюю питайю.
Я направляюсь к входной двери, все еще будто во сне. Я даже не знаю, что сказать моим тетям. «Спасибо за то, что вы пришли помочь разобраться с парнем, которого я убила?»
Но я избавляюсь от необходимости говорить что-либо, потому что в тот момент, когда я открываю дверь, старшая тетя треплет меня по щеке и говорит по-индонезийски:
Моя дорогая Мэдди, все в порядке, не волнуйся. Иди садись, а затем проходит мимо меня.
Вторая и четвертая тети следуют за ней, и каждая из них кудахчет:
Не волнуйся, мы уже здесь, перестань плакать.
Я не плачу
Вторая тетя затихает, как будто отсутствие у меня слез является для нее личным оскорблением, после чего присоединяется к остальным на кухне. Оттуда доносится шум, но не из разряда «О боже, Мэдди сделала что?!», а скорее «Ого, драгонфрут! Тебе не стоило беспокоиться!» Я слышу, как ма выдвигает стулья и весело кричит тетям, чтобы они садились и съели немного манго.
А Гуан дал мне целый ящик, когда вернулся из Индонезии. Целый ящик!
Сделав глубокий вдох, я беру себя в руки и прохожу на кухню.
Мэдди! кричит старшая тетя.
О боже, вот оно. Сейчас они начнут волноваться из-за тела.
Ты ела? спрашивает старшая тетя. Пойдем! Иди сюда и сядь, о, ты такая бледная. Она встает со своего места.
Во мне как будто щелкает выключатель. Я непроизвольно спешу к ней и толкаю ее обратно на стул:
Пожалуйста, старшая тетя, не беспокойся. Я принесу стул. Сиди и наслаждайся фруктами, хорошо? Могу я предложить тебе что-нибудь еще?
Боковым зрением я замечаю одобрение с маминой стороны, и от этого мне хочется громко смеяться и рыдать. Я имею в виду, серьезно? Я только что убила человека, а ее волнует, чтобы я уважительно вела себя со старшими.
Старшая тетя накалывает кусочек манго и откусывает немного.
Ух, так вкусно. Она откусывает еще кусочек и вздыхает. Ничто не сравнится с индонезийским манго.
Да, индонезийские манго самые сладкие, говорит ма. Кто-нибудь хочет травяного чая? Я заварила чайник для Мэдди, и у меня немного осталось.
Нет, спасибо, я не верю в эту старомодную ТКМ, говорит четвертая тетя.
Ма стреляет в нее взглядом:
Традиционная китайская медицина это настоящая медицина!
Она начинает свою обычную тираду о том, что ТКМ признана лучшей медициной, чем западная.
Я застряла в кошмаре. Именно так. Возможно, у меня сотрясение мозга после аварии. Возможно, на самом деле я в коме, и мой коматозный мозг придумал этот странный сценарий, потому что не может быть, чтобы я на самом деле сидела тут, на кухне, и смотрела, как старшие тети едят манго, а мама и четвертая тетя спорят, пока Джейк лежит и остывает в багажнике моей машины.