Под повязкой пятно ничем не выдавало свое присутствие ни зудом, ни запахом, ничем.
В автобусе было жарко и пахло потом, а Маргарите крайне не повезло занять место в самом хвосте, между двумя весьма дурнопахнущими мужчинами. Она ощутила резкий приступ тошноты. Хорошо еще, что ехать не долго.
Да и она почти не заметила пути всю дорогу старательно гуглила свое пятно.
Пигментное пятно? Нет.
Дырка или рана? Нет.
Камедон? Нет.
Больше всего, судя по фотографиям, это было похоже на меланоз, и Маргарита немного успокоилась.
Что ж, раз это случилось, значит, это обыкновенное природное явление, просто редкое.
Не черная же это дыра прямо на ее щеке, правильно?
Ничего сверхъестественного не произошло.
Она же вообще далека от медицины, может, это вполне себе нормальное явление.
А что, если это какое-нибудь раковое пятно?
Или другая заразная болезнь?
Она озабоченно покосилась на сидящих в автобусе пассажиров. Что если она их всех заразила этой новой ужасной болезнью?
Зато ее вполне могут назвать в мою честь.
Ей страшно хотелось хихикать.
Наверное, это истерическое.
На работе никто толком не спросил, что у нее с щекой, просто менеджер смены отправила ее на склад, сказав не отсвечивать в зале, и Маргарита смогла весь день посвятить перебиранию бракованных штанов, вышедших из моды юбок и новой коллекции летнего сезона.
Интересного в этом было мало, и она невольно снова и снова возвращалась мыслями к
Нет, не возвращалась. Она не думала о
В обед она тихонько заглянула под повязку, надеясь, что утреннее видение было именно видением, коротким помутнением рассудка.
Надеюсь, я просто тихонечко спятила, вот и все.
Мысль об этом показалась ей успокаивающей. Тихонечко спятить было очень даже приятным дельцем. Поселится где-нибудь в глухой деревушке на отшибе, будет собирать травы и грибы, разговаривать с птицами и займет должность местной сумасшедшей. Сошьет себе цветастое платье в пол
«Если ты так об этом думаешь, то ты точно сошла с ума,» подумала Рита, относя в угол очередную перебранную коробку. Это просто естественное явление, с которым ты раньше не сталкивалась. Какая-нибудь экзотическая болезнь чего паниковать раньше времени? Да и паникой делу не поможешь, надо просто записаться к врачу и все.
Идти к врачу было лениво. Вновь подкатила жутчайшая апатия, теплая и уютная, которая караулила ее уже очень давно, временами отпуская, временами накрывая с головой.
Тут два варианта, либо я умру, либо нет. Если первое, то уже ничего не попишешь, а если нет, то придется продолжить как-то жить.
Как-то жить. Это донельзя лучше описывало последние годы ее жизни, каждый день тянул за собой предыдущий, и она катилась по горкам жизни, давно уже не американским, с покорностью шарика, влекомого инерцией.
Как будто этого мне не хватало.
Она уже давно отчаялась почувствовать вкус жизни также, как это было в детстве и юношестве, когда даже небо казалось ярким импрессионическим полотном, вкус жвачки бил по языку фруктовой волной, а летний воздух пах так таинственно и сладко, заставляя сердце замирать.
И теперь даже столь экстраординарное событие не могло выбить ее унылую жизнь из скучно проторенной колеи.
Дорога с работы и та была лишена радости: духота автобуса, теснота и неприятное кисловатое амбре потеющих усталых людей прижала Маргариту к окну на задней площадке, впечатав в стеклянную поверхность. Но даже она не несла благодатной прохлады, а лишь дышала отпечатком дневной жары.
Маргарита думала о пятне впрочем, она занималась этим с момента его появления когда завибрировал телефон в заднем кармане ее потертых джинсовых шорт. Кто-то звонил.
Это просто спам.
Брать телефон не хотелось, а он звонил все настойчивее.
Ошиблись номером.
Телефон все звонил.
Пришлось достать и полюбоваться яростно высвечивающейся на экране надписью «Людмила Петровна».
Выключив звук, Маргарита убрала телефон в карман. Разговаривать с бабушкой не хотелось. Настроение и без того было паршивым, а бабушка обладала удивительным, почти сверхъестественным умением портить без того нижеплинтусное настроение, которое, казалось, ухудшить уже не под силу даже самому изобретательному садисту.
А сейчас это было последнее, чего ей хотелось. Голова медленно наливалась горячей слабостью, Рита кожей чувствовала исходящий от нее жар.
Хотелось завалиться в постель после прохладного душа, может быть, выпить чаю со льдом.
Пульсирующая тянущая боль наполнила ее щеку, и Рита едва не вскрикнула, таким неожиданным было это чувство, напоминающее боль в зараженном кариесом зубе, только расползающееся по коже и внутри плоти.
Боль исчезла также быстро, как и появилась, и Рита хотела было коснуться языком изнанки щеки, но отдернула сама себя. Какое-то глубоко затаенное предвкушение страха вынудило ее воспротивиться этому порыву, и она замерла, боясь даже пошевелить головой.
Душное отупение овладело ей, и все, о чем она думала, так это о прохладной постели, которой ей не светило, и крепком сне без сновидений.
Смутное воспоминание о сегодняшнем сне всколыхнулось в ней тревожными образами, которые Маргарита быстро отогнала. Если думать о сне слишком много, рано или поздно он начинает преследовать тебя.
В подъезде стоял запах сырости и чего-то, напоминающего протухлый сыр. Кисло пахнуло стариковским запахом, когда приоткрылась дверь ее соседки снизу. В узкую щель между дверью и косяком высунулся подслеповатый глаз, наполовину разъеденный катарактой.
Маргарита хотела поздороваться, но уже старушка исчезла, резко хлопнув обшарпанной дверью.
Телефон в кармане вибрировал с прежней настойчивостью, Людмила Петровна отличалась этим качеством могла и камень пробить, дай ей немного времени. От одной мысли о том, чтобы взять трубку, голова Риты наполнялась жужжащей болью, как будто в ее мозг впивались мелкие алчные жучки.
Вибрация исчезла, когда она вошла в квартиру, где царила сверхъестественная, но божественная, отрезвляющая прохлада. Температура здесь все равно поднималась выше столбика с цифрой «восемнадцать», однако все же находиться здесь после жаркой улицы было настоящим благословением.
Кровать ее встретила восхитительно-свежими простынями, и она с головой нырнула в мягкую подушку, даже не сняв обуви.
Она смутно помнила, как вставала ночью в туалет, попить воды она всегда спала неспокойно, с самого раннего детства, мучая родителей, а порой и бабушку. Однако утром она обнаружила, что умудрилась еще и сменить повязку на щеке она была вполне себе свежей и чистенькой, а у ванны валялись обрезки бинта и пластырей.
«Это очень странно», подумала Маргарита за завтраком, состоящим из одного стакана двухпроцентного кефира ничего другого в холодильнике не нашлось, а ей пришлось долго нюхать упаковку, проверяя, не испорчен ли напиток.
Это очень странно, но я не хочу об этом думать.
«Посмотри, что там», робко высказался любопытный голосок в ее голове, но его тут же одернул более уверенный, даже грубоватый голос: «Не надо. Не лезь в то, чего не понимаешь».
Маргарита с детства усвоила, что не понимала многого. «Не лезь к плите, обожжешься», говорила бабушка, и Рита послушно не лезла к плите, избегала ее, даже повзрослев. «Математика не для тебя, это мальчикам надо учиться, девчонкам бы замуж выйти», говорила Инесса Венеровна, старомодная учительница математики, знаменитая не только своими запутанными пространными объяснениями простейших тем, но и изобилием крохотных шляпок, которые каждый день восседали на пуховой перине ее седых волос, и никогда не повторялись.