И Маргарита послушно переписывала примеры с доски, списывала контрольные у Миши Козина, соседа по парте, даже не пытаясь вникнуть в смысл крохотных разномастных значков.
«Машину тебе не водить, у тебя на это мозгов не дано», говорил ей папа, и Маргарита продолжила ездить на автобусах и трамваях, изредка раскулачиваясь на таски.
Маргарита никогда не лезла в то, чего не понимала. Вещи, находящиеся за гранью ее понимания, пугали, вызывали странное зудящее беспокойство и мешали спать по ночам, а именно от спокойного и глубокого сна она получала удовольствие. От размеренной и предсказуемой работы, от небольшой, но постоянно-своей квартирки, пусть и работа порой изматывала ее до предела, и квартира нуждалась в ремонте, но вещи эти были простыми и понятными, и не пугали ее, не заставляли думать слишком много.
В то время как это дурацкое пятно совершенно выбивало ее из колеи.
Любопытство грызло ее, между тем она заставила себя запихать его поглубже, спрятав в голове где-то между постыдными мечтами о браке и толикой сомнений по поводу того «правильно ли она проживает свою жизнь». Именно в этот уголок Рита заглядывала реже всего.
Для верности, она даже накинула на единственное квартирное зеркало, царствующее в ванной, старый выцветший парео.
Чтобы не видеть повязку на щеке. Ведь если ты чего-то не видишь, этого как бы и нет.
Весь день Маргарита провела наедине с собой, но это показалось ей весьма комфортным. Включив на телефоне парад из ток и реалити-шоу, она с особенным удовольствием навела порядок в квартире: отмыла полы, протерла повсюду пыль, перемыла горы накопившейся за рабочие дни посуду, вынесла мусор, перебрала вещи и закинула одежду в стирку. Домашние дела казались ей медитативно-успокаивающими. Она точно знала, что и как делать, в каком порядке, а главное зачем она это делает результат проявлялся прямо на глазах. Длительные занятия, не имеющие четкого быстрого результата, казались ей излишне утомительными и бестолковыми.
А какое удовольствие вечером засесть на диване, вытянуть натруженные ноги, наслаждаясь сверкающей квартирой и витающими вокруг ароматами чистоты, достать пачку чипсов или соленого арахиса и уткнуться в интригующий детективный сериал. Ей нравились те, где особо думать не надо, где харизматичный детектив щелкает дела как орешки, попутно флиртуя с хорошенькой свидетельницей или помощницей.
Все вышеперечисленное вовсе не означало, что Маргарита была туповата. Она вполне сносно училась и даже проскользнула сквозь перипетии университетской учебной деятельности, получив достойную, пусть и не слишком востребованную специальность, она не велась на уговоры телефонных мошенников и не верила всему, что написано в интернете, на заборе или в газетах. Последние, впрочем, все чаще перебираются теперь в интернет-пространство, но скептически Рита воспринимала все издания.
«Нет, я не тупая», говорила она сама себе в минуты тревоги и стыда перед собственным личиночным образом жизни, «я просто не люблю напрягаться зазря, мне близка философия гедонизма».
Умное слово Маргарита узнала в том же университете, и оно пришлось ей по душе. Хорошо, когда ты живешь унылой жизнью не потому, что неудачник, а потому что у тебя такой образ жизни и ты сам его выбрал, и вообще у тебя есть своя жизненная философия.
В глубине души Маргарита считала себя вполне себе особенной и очень даже интересной личностью, которая пока еще не успела окуклиться и превратиться в бабочку.
Она с удовольствием хрустела крабовыми чипсами, лениво размышляя, не сходить ли ей за чем-нибудь сладким в магазин, (красавчик-детектив как раз словил пулю, защищая свою привлекательную помощницу), когда зазвонил телефон, и Рита взяла трубку. Она взяла ее как-то машинально, и все внутри оборвалось от голоса бабушки.
Риточка
Бабушка не называла ее Риточкой, пожалуй, никогда. Хотя смутно всплывал в памяти эпизод, когда она, будучи еще шкодливой и маленькой, скакала с подоконника на диван и обратно, не удержалась и расшибла голову о торчащий из батареи чугунный штырь. Тогда бабушка ехала с ней на скорой помощи и держала за руку, бесконечно приговаривая «Риточка, Риточка, душенька, ты только не умирай, пожалуйста».
Потом бабушка ей всыпала, конечно, а все штыри замотала старыми вязаными носками, дырки в которых заштопать было уже нельзя.
Да, бабушка?
Риточка, что-то худо мне, милая, голос Людмилы Петровны был слабым, жалобным, лишенным прежних стальных ноток главнокомандующего, ты бы заехала на днях ко мне, как выходной будет, а?
Да я вот без выходных работаю, бабушка, как только так сразу.
Выходные у Риты были, но проводить их у бабушки, несмотря на вопящее внутри чувство вины и жалости, она не собиралась.
Ну хорошо, хорошо, ты только сразу, ладно? Что-то чувствую я себя не очень Ты осторожно, болезнь, говорят, ходит.
«Знала бы ты, что ко мне на щеку пришло», подумала Рита, но оставила эту мысль при себе, лишь сердечно попрощавшись с бабушкой и клятвенно пообещав вскорости приехать.
Пятно, ушедшее из памяти, всплыло в голове снова, и Рита малодушно подумала: может быть, оно уже исчезло?
Ноги сами привели ее в ванную.
Руки, кажущиеся по кукольному чужими, коснулись повязки, осторожно, медленно стянули ее, миллиметр за миллиметром обнажая кожу, зараженную пятном.
Пятно не исчезло, оно изменилось, углубилось, точно разъедая щеку, за темнотой пятна на мгновение белым призраком очертились зубы, а потом его вновь заволокла непроницаемая темнота. Рита сдавленно хихикнула, подумав, что скоро можно будет в эту дыру складывать вещи, как на полочку, а после зажала рот руками, бессознательно не касаясь пальцами пятна, в стремлении подавить рвущийся наружу истеричный смех.
Пятно что, стремится сожрать всю ее? Что дальше, нос, губы, глаза?
Сюрреалистично, но она не испытывала никакой боли, ни малейшего ощущения, что что-то не так, и лишь касаясь языком щеки, чувствовала странную невесомость языка, который точно парил, не ощущая ни свежего наружного воздуха, ни преграды.
«Это какой-то бред», подумала Рита, вытирая выступившие на глазах слезы.
«Это какой-то бред», подумала Рита, выходя на работу на следующий день, обратив внимание на лоб своей начальницы, на котором красовалась неловко прикрепленная пластырем повязка.
«Это какой-то бред», подумала Рита, когда мама сказала ей, что ее бабушка, Людмила Петровна, пятидесяти восьми лет отроду, не имеющая страшных хронических болячек, крепкая и удивительно бодрая умерла прошлой ночью.
Людмила Петровна, всегда напористая, как танк с густо кудрявящейся темной шевелюрой, энергичная и пышущая эмоциями, абсолютно не вязалась со смертью.
На похоронах Рита не могла смотреть на лицо покойной, прикрытое густой непрозрачной вуалью. Рите казалось, что это огромная чернокрылая моль уселась на лицо ее бабушки.
Мерно гудел в воздухе чей-то голос.
Бабушка медленно опустилась в глубину могилы, толпа вокруг почтительно отступила.
Впервые за вечер Маргарита подняла глаза.
Почти каждый из гостей опускал взгляд, касаясь рукой свеженькой повязки.
Покрытые инеем
«Фэнтези это побег в ослепляющее солнце и запах теплого хлеба. Сталь мечей и звон колоколов. Влажные густые леса и иссушающие пустыни. Побег в мир, полный драконьего огня и пения дриад.
Оно увлекает нас в ледяные пустоши и морские просторы, чьи чернильные глубины полны таинственных тварей. Мы путешествуем от Кэр-Паравела до Неверленда. Мы пробуем волшебные яства эльфов и пьем вино гномов, сладкое от солнца. Жарим на костре сочное мясо, прячась в лесах нимф, и пробуем кислые ягоды.
Фэнтези дарит нам вкус жизни. Той, о какой мы мечтаем, но не можем ощутить.
В каком мире мы живем, если хотим от него сбежать?»