Но вдруг, опомнившись, зажал крестик в кулаке и засеменил к настоятелю, сообщить о безвременной кончине Его Преосвященства, по всей видимости, обнимающего сейчас Господа нашего, Иисуса Христа.
Древо, которое решило не цвести
Знаешь ли ты, в тени какого дерева мы сейчас есмь? произнес Будда, расслабленно зависнув в нескольких дюймах над змеевидным корнем, традиционно для себя, в позе лотоса. Я с трудом оторвал взгляд от его болтающихся в воздухе без всякой опоры пяток (надо признаться, завораживающее зрелище) и поднял глаза вверх. То, что я увидел, впечатлило меня не меньше: надо мной раскинулась крона гигантского дерева, значительно превосходящая по размерам баобаб, секвойю или камедь. Ни один лист не повторялся в рисунке, ни одна ветвь не имела равной длины или одинакового изгиба, но главное удивление вызывал общий ствол, составленный из великого множества отдельных, прямых, гнутых, избегающих друг друга и «липнущих» один на другого, с различающейся структурой и цветом корой, ползущих ввысь и убегающих в стороны, слабых, изможденных, словно лианы в джунглях, коим нужен чужой каркас для жизни, и крепких, плотных, как корабельные сосны, что величаво рвутся к солнцу, подставляя шапки крон всем ветрам.
Что это? только и смог прошептать я, захлебываясь от величия и мощи увиденного.
Это Древо человечества, умиротворенным, почти сонным голосом ответил Будда и, помолчав, добавил, оно решило не цвести.
Будда Просвещенный, он все знает, и он Просветленный, а значит, никогда не лжет, но еще Будда большой ребенок и любит шутить. Как это, дерево что-то решает? Я снова задрал голову, бурная листва пестрила всеми цветами радуги, да-да, крона Древа человечества не походила ни на одно знакомое человеку растение.
Сколько красок! произнес удивленно я вслух.
Будда, продолжая пренебрегать силой притяжения, заунывно продекламировал: Это следы увядания, но не цветения.
Продолжая разглядывать необычное дерево неизвестного семейства, я вынужден был согласиться с мудрейшим все, что так восхитило меня, относилось к листве, цветов я не обнаружил.
Но Древо не выглядит мертвым.
Оно и не мертво, Будда, словно голубое облако, спустившееся ближе к земле посмотреть, как там внизу дела, повернулся вокруг своей оси и едва не коснулся носом серо-зеленой коры ближайшего стебля. Никто лучше него не умеет часами пялиться в стену, не моргнув глазом и не пошевелив бровью, утверждая при этом, что созерцание Вселенной наилучшим образом производится через подобный экран.
Это надолго, подумал я, но ошибся. Будда отозвался, видимо заканчивая мысль: Оно умирает.
Я последовал его примеру, но не рассчитал и с усердием, достойным хорошего ученика, расплющил физиономию о бледно-розовый витой ствол.
Будда улыбнулся: Не суй нос в чужие дела.
То есть? обиделся я.
Каждый ствол, образующий общее Древо, род, и чем длиннее стебель, тем старше он и темнее деяния, что гнули и кривили его, отравляя сокоток, а иной раз и перекрывая вовсе.
Так это родовые древа, догадался я, по-новому рассматривая хитросплетения стеблей и почти геральдическую расцветку коры.
Проницательностью в твоем роду не был обделен только задумчиво произнес Будда.
Где, где мое древо? засуетился я, жадно хватая ближайшие стебли и пытаясь самостоятельно определить свою принадлежность к разноцветным складкам их «кожи».
Оно с другой стороны, «успокоил» меня мой сизоликий товарищ. Это твоя прабабка по материнской линии.
Что прабабка? не понял я.
Единственный проницательный член твоего рода, отрезал Будда. Не отрываясь от разглядывания трещинок на теле Древа человечества, заполненных грязью помыслов, пухом надежд и беспокойными жучками, высовывающими то и дело на Свет Божий длиннющие усы и тут же прячущими их обратно.
Признаться, я и сам подозревал это (не про бабку, конечно). Мне бы кто разжевал, засунул (аккуратно) в рот, я попробовал бы, и, если бы не понял, то этот кто-то вытащил бы все обратно, перемолол наново и, желательно без раздражения, запихнул опять.
Будда, даром что Посвященный, все мысли мои «прочитал» между складок древесной одежды.
Жевать Истину я не стану, ибо подобное действо приводит к возникновению хаоса, и уж тем более насильно заталкивать ее в твое сознание это сущее варварство, но рассказать о Древе могу. Спрашивай.
Я заметался между загадочной личностью прабабки и трагедией вселенского масштаба увяданием Древа человечества, и хоть своя рубаха ближе к телу, но любопытство глобального характера взяло верх.
Почему мы решили не цвести? выпалил я, немного жалея, что внутрь вопроса нельзя поместить и древнюю родственницу.
Все взаимосвязано, четко и неторопливо произнес Будда, и Армагеддон, и прабабка.
Вот черт, вырвалось у меня.
И он, кстати, тоже, Будда отлепился от Древа и развернулся ко мне.
Представь себе, что ты Творец, мой Просветленный собеседник запнулся, закатил глаза и, видимо, спохватившись, исправился: Ах, да, забыл, что только прабабка
Прекрати оскорблять меня, возмутился я. Вообразить себя Создателем мне сложно, но плох тот солдат, что не мечтает стать генералом.
Будда удовлетворенно закивал головой: Похвально такое рвение, и, кстати, крупный военачальник «сидит» в шестом колене на отцовской ветке, вон сучок, заостренный, как копье, и он ткнул своим синим пальцем в ствол Древа. Я хотел было крикнуть: «Где?», но вспомнил, что наш родовой ствол с другой стороны.
Итак, Будда, не меняя позы, включив неведомые мне моторы, поднялся чуть выше: Продолжим. Ты, Творец, решаешь создать нечто, чего еще нет, хотя все уже существует.
Это сложная гипербола, вставил язвительно я, даже для тех, у кого все в порядке с воображением.
Да, согласился Будда, как бы не замечая моей иронии, им не легче. Ты Творец, и есть только ты, значит, любое сотворение чего-либо будет процессом выделения себя, «потери» своей части.
Как пеликан, кормящий птенцов своею плотью, воскликнул я, припомнив древнюю легенду.
Облачко-Будда заколыхалось: Ну вот и заработала прабабкина проницательность. Творец выделил часть себя, Семя, Частицу Божественной Любви, которое дало росток, первый, изначальный. Знание о нем передано людям как история о «рождении» Адама.
Первый ствол в Древе человечества, прокричал я, чувствуя, как меня распирает изнутри «проснувшаяся» вдруг далекая родственница.
Будда, эмоционально не отличимый от скалы, что подставляет себя ветрам тысячи лет, продолжил: Древо Адама не без помощи Евы, чье появление Творец произвел «почкованием», развалилось на две ветви, как змеиный язык.
Будда пристально посмотрел на меня: Прабабка ничего не подсказывает?
Я подумал «змеиный язык» и выпалил: Змий-искуситель!
Угу, промурлыкал Будда, молодец прабабка. Легенда об искусителе (я же обещал тебе про черта) имеет в виду разделение на ветви Каина и Авеля. То, что «стержнем» Древа человечества стал стебель Каина, его семя, «заслуга» Лукавого. Авелева ветвь засохла, прекратив сокоток почитания и любви к Богу. Каиново семя дало плоды роду человеческому, что понесли в себе код насилия и обмана. Вот оно изгнание из Рая.
Просветленный легко «ломал» мое сознание, и догмы, укоренившиеся в нем, плавились, как лед на солнце, хотя над нашими головами разноголосо шумели листья-судьбы, старательно закрывая собственные стебли от Света.
Будда, судя по всему, наслаждался жизнью, моментом и моим состоянием. Дав мне немного времени прийти в себя, он спросил: Двигаем дальше?
Про черта было, теперь давай про родственницу, парировал я.
Успеется, наконец-то улыбнулся непроницаемый рассказчик, с Древом еще не закончили. Каждый последующий род гнал по венам своим отравленный сок, и общее Древо деградировало, стало засыхать, листопад (преждевременная гибель) начал превалировать над цветением (верой) и вызревающим семенем (продолжением рода). Каинов, центральный для Древа, ствол рассохся, сгнил и был сожран термитами (грехами людскими).