Тюремный служка снял с полки толстенный фолиант, весьма и весьма увесистый и, с едкой улыбочкой, водрузил книгу на колени несчастного. Стальные иглы впились в ноги, и крестьянин прикрыл веки, из-под которых покатились слезы, но не издал ни единого звука.
Прочтешь чего или по памяти? ухмыльнулся Инквизитор, глядя на муки «еретика». Ах да, спохватился он, руки скованы.
Старик открыл глаза и посмотрел на мучителя: Чем же провинился пред тобою Иисус, если именем его убиваешь меня?
А какая связь? равнодушно проговорил Инквизитор и толкнул пальцем пустой кубок, стоящий перед ним, давая понять Клещу наполни его. Тот весело хлопнул ладонью по Библии (отчего у крестьянина слезы брызнули из глаз) и рванулся к бочонку, притаившемуся в темном углу пыточной.
Всякий раз, когда один лишает жизни другого, он заставляет Христа восходить на Крест свой.
Это почему же? небрежно спросил «вопрошающий», громко отхлебывая из чаши.
Слабеющий старик, набрав побольше воздуха в легкие, выдавил: Принявший смерть за всех единожды, вынужден принимать ее еще, и еще, и еще, ибо обещал Отцу делать это.
Инквизитор привстал из-за стола.
Ереси в твоих словах становится больше, чем здравого смысла, прошипел он. Нет сомнений у меня теперь в том, что ты колдун и богохульник.
Рука Клеща потянулась к воротку, но «вопрошающий» жестом остановил слугу.
Бурю речами своими на поле ты не «посеешь», продолжил он, но в умах
Глаз задергался у храмовника. Не отрицай крестьянин своей вины, пусть и наговоренной, Клещ «освободил» бы его на дыбе быстро и почти безболезненно, думал, гневаясь все больше, Инквизитор, но он стал учить божьего посредника придуманным истинам, не ведать ему скорого и легкого конца.
Храмовник подошел к мученику, старик был совсем плох, многочисленные укусы трона обескровили тело, истощили разум, но дух, дух еще теплился в нем.
Не прояснишь ли мне, темному, с чего бы Иисусу, вознесшемуся на Небеса, спускаться на крест ради тебя?
С кривой ухмылкой он оперся двумя руками на Библию, перенеся на Святое Писание весь свой вес. Шипы вошли слишком глубоко в плоть крестьянина, на губах, жадно хватающих воздух, появилась кровавая пузырящаяся пленка, и голова несчастного безжизненно упала на грудь.
Перестарались, Ваше Преосвященство, констатировал Клещ, отбыл колдун.
Убери эту падаль, гаркнул Инквизитор, вытирая рясой взмокшее лицо.
Клещ отстегнул ремни, сдернул тело с жуткого седалища, и в этот момент колдун-крестьянин открыл глаза: Христос буде страдать при страдании каждого человека, ибо только так Он может удержать мир людей, старик закашлялся, но продолжил: от падения в ад. Когда же в людях проснется совесть по отношению ко Христу, они перестанут нести в мир страдания и освободятся сами, а вслед за ними освободится и Иисус.
Голова старика дернулась, он прохрипел : Мы живем в сиянье Имени Его, и испустил дух.
Инквизитор вышел из пыточной комнаты, он не любил это название и одергивал Клеща всякий раз, когда он его применял.
Здесь еретики проходят очищение, а не пытки, говорил он.
Тогда, что же, возражал Клещ, это чистилище?
Нет, морщился «вопрошающий», комната омовения, дурак.
Ясно, соглашался служка, омовения собственной кровушкой.
Инквизитор безнадежно махал рукой, а Клещ брал грязную тряпку и начинал вытирать бурые пятна с адских приспособлений.
Время было к обедне, чтобы попасть в трапезную, надобно пройти длинный, темный, с низкими сводами, мокрый, то ли от капель влаги, то ли от слез несчастных, коридор, оканчивающийся скользкими ступенями, ведущими наверх, к солнцу, даже не пытавшемуся заглянуть в эти страшные закоулки, и ветру, по глупости иногда влетавшему сюда, но тут же замиравшему от ужаса увиденного и услышанного. Сделав несколько шагов, Инквизитор схватился за бок и прислонился к холодной стене.
«Хепар» так называл мучителя Его Преосвященства Травник, оказавшийся перед столом Святой Инквизиции по доносу о его сговоре с дьяволом (бедолага прекрасно разбирался в травах и соцветиях). Неученый «лекарь», рыская по телу болящих пальцами, определял, в какое место нечистый запустил свою лапу, и ставил на ноги отварами, что, собственно, и привело к их близкому знакомству.
Хепар будет напоминать о себе все чаще, Ваше Преосвященство, предупреждал Травник, вися на дыбе, но видя перекошенную гримасу своего мучителя.
Ты вырвал ему язык, прозвучал голос в голове Инквизитора.
Господи Иисусе, вздрогнул «вопрошающий» и трижды перекрестился дрожащей рукой.
Не поминай Имя Господа всуе, напомнил и заповедь, и о себе таинственный голос.
Кто ты? Что со мной? едва усмиряя бешеное сердцебиение, пролепетал Инквизитор.
Твоя Совесть, последовал ответ, а за ним и вопрос: Удивлен?
Храмовник обессиленно сполз по стене на пол и заткнул уши руками.
Вот, вот, продолжила наступать Совесть, коли не достучаться мне до ушей твоих, буду толкать хепар, действенная вещь.
Почему? прохрипел Инквизитор, снова хватаясь за бок от острой боли.
Хепар, Совесть немного отпустила свой нажим, есть Геракл, очищающий Авгиевы конюшни, вернее сказать инквизиторовы, твои, конюшни.
Не понимаю, облегченно вдохнул «вопрошающий».
Хепар сосуд для яда, что заливает человек сам в себя, преступая заповеди и распиная тем самым Христа. Не хулишь ли ты Иисуса, Крест несущего, когда лжесвидетельствуешь на ближнего, ибо Сын Божий есть Правда? Не бросаешь ли ты камень в него, осуждая ближнего, но не себя, ибо Сын Божий есть Безгрешие? Не плюешь ли ты слюной ядовитою в Лик Светлый Христов, когда лишаешь жизни ближнего, ибо Сын Божий есть сама Жизнь?
Так я же во Славу Его, начал оправдываться Инквизитор, но Совесть, уж коли она проснулась, была непоколебима.
Слава Имени Его в том, что всякий раз прощая твои «побои и унижения», Иисус чистит хепар твой, чтобы не прорвало плотину эту до срока, Отцом Небесным установленного для тебя, в надежде, что одумаешься. И бесконечно прощение Спасителя, Совесть снова пнула Инквизитора в бок, но не вечны ткани хепара, а у клеток, что сотканы в форму этого органа, есть своя совесть, и она говорит: довольно.
Господи, мне дурно, простонал Инквизитор, напряжение внутренностей перешло в ослабление, и храмовник помочился под себя, что вызвало новые рези, уже в непотребном месте.
Совесть беспристрастным тоном заявила: Не отними ты языка у Травника вместе с жизнью, он сказал бы сейчас «везина уринария», а я добавлю: спускаясь от ушей (сердечных) к хепаре грешника, Совесть спокойно отопрет последнюю дверь, и это будет «везина», так что лучше слушать ушами.
Закончив возиться с тряпкой и плеснув остатками воды на острые зубья кресла допросов, Клещ толкнул дверь и вышел в темную галерею. Неподалеку на полу чернела бесформенная груда тряпья. Подойдя ближе, тюремный служка разглядел бездыханное тело Инквизитора, «сидящего» в луже собственных испражнений. Клещ даже в темноте сразу же определил, что храмовник мертв. Он присел возле почившего на корточки и, оглядевшись, пошарил по карманам рясы пусто, но на пальце Инквизитора красовался золотой перстень с печатью.
Прости, Господи, прошептал, крестясь, Клещ, облегчу путь его в сень Твою.
Он не без труда стянул перстень с распухшего пальца и спрятал трофей у себя.
Без надобности мертвому, да пригодится живому, проговорил он и уже собирался уйти, как в слабом отблеске свечи заприметил цепочку на шее покойника. Снова оглянувшись и подумав секунду, Клещ сдернул цепочку с Инквизитора, на ней оказалось позолоченное распятие. Иисус, прикованный к своему Кресту, с укором глядел на служку, отбрасывая на алчное его лицо «золотые» блики. Клещ, загипнотизированный раскачивающимся на цепочке Христом, не в силах оторвать глаз от взора его, прошептал: В сиянье Имени Его.