Будда остановил рассказ, трижды повернулся вокруг себя и сказал: Раз уж в тебе заговорила прабабка, хотя больше ты о ней, представь, что тогда сделал Творец, тем более, акт этот известен всем.
Я пожал плечами, воображая, что смотрю на любимый куст, например, белых роз, посаженный в удобренную почву с любовью и старанием, но розы, предоставленные на волю ветров, дождей, морозов и засухи, росли не так быстро, как представлялось мне изначально. Лепестки их слабы, а шипы длинны, и тля, облепившая стебли, портит весь вид. Мне, садовнику, видно начавшееся увядание детища, и я А что я могу? Только полить его.
Будда протянул руку в успокаивающем жесте: Я обещал тебе родственницу, вот она, в правильном ответе. Да, Творец полил погибающее Древо человечества Живой Водой.
Потоп! воскликнул я.
Будда, сделав умильную физиономию, саркастически произнес: Прабабка сделала свое дело и удалилась.
Я поник: Если не потоп, тогда что?
Что есмь сама Жизнь? вместо ответа спросил меня Будда.
Бог, я не сомневался в ответе.
Да, подтвердил мой Просветленный друг. Бог, точнее часть Его, Сын Божий. Приход на землю Спасителя это возрождение Древа, акт омовения нуждающегося в живительной влаге.
Так купание в Иордане, предположил я.
Будда закивал головой: Голографическая копия омовения всех душ на тонком плане, возвращение Авеля к Каину, Возрождение их обоих, приведение убиенного к Жизни (изменение кода), а убийцы к раскаянию. Христосознание есть обнуление первородного греха.
Я повис между Небом и Землей, не как Будда, конечно, не телом, но сознанием. Выходило, что мы после Христа были чисты, не по заслугам, но Волею Господней и Жертвою Иисуса, а дальше был выбор, и мы его сделали.
Точно, закивал моим мыслям Будда, решили не цвести.
Я прислонился к стволу, чья-то жизнь пульсировала в нем скрытым дыханием, шелестом листвы, суетой мошек и червячков, щекотавших спину. «Как же так?» вертелся в голове вопрос, такой шанс, прощенные грехи, чистый лист. Какой-то назойливый муравей свалился за шиворот и прервал мои думы, я озаботился похлопыванием по спине, плечам в жалких попытках достать до места (так некстати прямо между лопатками), где обезумевшее насекомое в панике пыталось найти выход, зажатый потным телом и холщовой рубахой.
Так и произошло, невозмутимо произнес Будда, наблюдая мои акробатические па и медленно раскачивая свое невесомое тело.
Нечто ничтожное, мелкое, как твой муравей, едва сравнимый по масштабу с глобальной мыслью, что заняла тебя, будучи активным, легко сбивает с пути истинного, переключая все усилия, и физические, и ментальные, на себя. Иисус принес человекам идею равенства с Богом, единство Сына и Отца, но Лукавый «перевернул» его Смирение, как Путь Истины в Гордыню, заставив поверить человека в то, что он есть Бог, как и проповедовал Христос. Осознание Смирения как высшей добродетели, прямого пути к Отцу Небесному через Абсолютное доверие «муравей», а Лукавый, им и являющийся пред величиной Создателя, смог профанировать процесс сей до суетности Самости, возвеличиванием Человека не Высшим «Я Есмь», а меркантильным «У меня есть». Каждое новое «Древо» дало свежий росток, напоенный ядом самомнения.
Будда умолк, веки его опустились, и он покачивался, как кукла на невидимых нитях кукловода, в полной тишине. Листья, периодически срывающиеся с веток, падали вниз причудливыми лепестками, старательно облетая, мне даже показалось намеренно уворачиваясь от сине-серого говорящего «облака».
И все же я не понял резонов для прекращения цветения, решился прервать я его молчание. Разве кривой путь или неправедная дорожка заставляют остановиться?
Вовсе нет. Будда протянул руку, и на ладонь улегся желтый пятиконечный лист. Безгрешна только Любовь, гордыня же имеет ограниченный потенциал.
Будда дунул на лист, и тот послушно продолжил свой путь к земле.
Ядовитый сок не дает вечного роста, как и кривая дорожка всегда заводит в тупик.
Он опустился на корни, распрямился во весь рост и, повернувшись к Древу, сказал: Поищи свой стебель, там, на другой стороне, если найдешь, передай привет прабабке.
После чего шагнул прямо в ствол, словно кора была обычной занавеской, натянутой на каркас, и исчез во чреве Древа человечества.
Дева с «каменным» лицом
В мастерской тихо, настолько, что, кажется, воздух потерял физические свойства и подчиняется в этих стенах законам иных пространств и измерений. Может, каменные стены непомерной толщины способствуют этому, но окна, пусть и небольшие, распахнуты настежь, а за ними мир, каков он есть в нашем воображении, понимании и ощущении, и этот мир бурлит, шумит, плещется красками и полнится звуками, громче, ярче, звонче, кружась вихрем радостного серпантина и рассыпаясь разноцветными фейерверками безудержного смеха.
Здесь же, на расстоянии всего лишь вытянутой руки, карнавал жизни замирает, исчезая в мгновение ока, не оставляя после себя на опустевших площадях ни блестящей обертки, ни капельки конфетти, и даже рекламные тумбы до полной наготы сбрасывают с себя платья крикливых афиш.
Тяжелая винтовая лестница с чугунными ступенями в виде ладоней и коваными поручнями, изображающими змей, ящериц и обезьяньи хвосты, не передает звука шагов, словно ступаешь по ковру арабского шейха, благоговейно и трепетно приближаясь к правителю на цыпочках, ибо Величайший и Премудрый задремал или погрузился в думы, и дабы не помешать течению его высочайшей мысли, предстать пред очи его надобно незаметно.
Верхний зал мастерской, куда выводит лестница, пуст. Свет, сочащийся из самих стен, направлен на фигуру в центре комнаты, целиком покрытую белым саваном. Подле нее, приглашающе протянув руку навстречу, стоит человек, имя его Скульптор, жизнь его творчество, выбор его ты.
Не веришь? Зря. Скульптор человек серьезный, и намерения его продиктованы суровой необходимостью проявленного бытия и порученными ему задачами, да и на балаганного шулера он совсем не похож, ну, может, самую малость: хитрый прищур его острых глаз выдает в нем наперсточника, но это в далеком прошлом.
Дождавшись, когда ты решишься наконец отлепиться от последней змеиной головы спасительного поручня и нетвердым шагом подойдешь ближе, он широко улыбнется твоей «смелости» и скажет: Твой заказ готов.
Сдернув при этом саван с фигуры.
Дева?
Удивлен?
Но я не заказывал деву, я вообще ничего не заказывал и тебя вижу впервые.
Скульптор, по сути, безразличен и к заказчику, и к собственному творению, он делает свою работу исходя из предназначения, ни плата, ни мнение его на заботят.
Я выполняю заказ к каждому твоему Приходу.
Но я
Ты делаешь новый заказ во время Ухода, Скульптор снова улыбнулся, с учетом пройденного Пути.
Он не обманывает, это слышится в интонациях, строгих, размеренных, спокойных, незаинтересованных.
Кто ты?
Здесь важен вопрос кто ты? Скульптор внимательно разглядывает тебя, профессиональным глазом снимая мерки и вычисляя пропорции.
Уж точно не дева.
Приглядись получше, и мастер протягивает обе руки к своему детищу.
Глаза, брови, лоб, нос, рот все твое, ты смотришь на фигуру словно в зеркало, но что-то смущает, нет, не преображение твоих черт в женский облик (если ты мужчина), а нечто другое. Ты вскрикиваешь: А лицо-то каменное! имея в виду не материал, а выражение его.
Неужели это я?
Скульптор кивает головой: Часть тебя, твоя Гордыня.
Дева с каменным лицом?
Мастер довольно улыбается: Ты морщишься каждый раз при виде ее, как в первый раз, забывая, что только Любовь вне времени, а все остальные качества, включая и эту дамочку, привязаны к нему.