Моя неначавшаяся карьера закончена.
после чего она немного помолчала, словно бы раздумывая о чем-то и, наконец-то преодолев все мысленные колебания, прибавила:
Чтобы сниматься в кино, надо ехать в Питер и идти на поклон к Томскому2.
Приняв решение, она сбросила с себя одежду и пошла в душ.
Встреча вторая: Виктор и Армен
Виктор Гольц шел по коридору киностудии. Дойдя до кабинета, на котором красовалась надпись «Армен Бахчи, продюсер», Виктор открыл дверь и прошел в приемную. Там его встретила секретарша ослепительная, но несколько вульгарная красотка лет двадцати, больше похожая на старлетку, чем на секретаршу. Плохой признак. Виктор сто раз слышал, что по секретарше можно судить и о боссе, а толковый босс никогда не возьмет себе в помощники красотку на побегушках. Ну да чего не бывает. Привычным взором режиссера Виктор Гольц оценил старлетку. Все люди для режиссеров делятся на два ярко выраженных типа: одних, то есть исключения, можно снимать в кино, а других, то есть подавляющее большинство нельзя. Человек для режиссера средство, посредством которого можно снять Кино. «А как же Кант?» мысленно спросил себя Гольц, а, между нами, он был большим поклонником великого немецкого философа. «Не относись к человеку как к средству, но только как к цели». Нет, невозможная позиция для режиссера, да и для любого руководителя любого процесса. Руководить, значит, использовать людей как средства для достижения определенной цели, в случае режиссера этой целью и является Кино. Да и вообще, в том ли проблема людей, что их используют? Скорее, проблема в том, что их плохо (даже из рук вон плохо) используют, либо не используют вообще. Канту следовало бы подумать об этом.
Впрочем, спорить с Кантом занятие весьма малопочтенное. Вот и теперь Гольц одернул себя: «Сначала хотя бы научись точно излагать его мысли, а потом уже спорь. Кант не говорит, что человека нельзя использовать как средство, он говорит, что каждый человек является в первую очередь целью самой по себе. Используя человека только как средство, ты забываешь о человеке как цели, что аморально»3. И всё же для него, для Гольца, всё равно не человек был целью, а именно кино. Да, кино вот высшая цель, цель сама по себе, а всё остальное, в том числе и он сам средства достижения этой цели. С кино начали, кино закончили. Кино, кино, кино. «Фииильм, фиильм, фильм», как говорилось, а точнее, пелось в одном мультфильме лучшем мультфильме на свете4.
Между тем, пока он критически осматривал секретаршу, секретарша, очевидно, занималась примерно тем же самым, критически осматривая его.
Вы режиссер? наконец спросила она.
Да.
Как ваша фамилия?
Тарковский.
Вы не Тарковский, с озадаченной улыбкой сказала она, но как-то не очень уверенно.
Почему же нет?
Тарковский умер, еще менее уверенно пролепетала секретарша.
Протестую, Тарковский бессмертен! Гольц решил до конца воспроизвести диалог из известной книги5, раз уж подвернулась такая возможность.
Дайте-ка ваш паспорт, девушка явно не была настроена на восприятие ситуации в юмористическом ключе. Она больше напоминала того самого таможенника на границе, который, задав дежурный вопрос: «Нет ли у вас при себе наркотиков?» и получив не вполне стандартный ответ: «Дома оставил», тут же деловито спрашивает адрес дома6.
Вы загнали меня в самый угол. Каюсь, я не Тарковский, я всего лишь Виктор Гольц, мне назначено.
Так бы сразу и сказали. Знаете, мне тут некогда
Знаю и прошу прощенья.
Гольц, Гольц Вы уже сняли какой-то фильм?
Всеобязательно.
И я могла его видеть?
Могли, но вряд ли видели.
Но как называется-то?
Фильм? «Игрушки».
«Игрушки»? Для детей, что ли?
О нет, только и исключительно для взрослых, понимаете меня?
Девушка опять оказалась в явном тупике, прикидывая, что же это за игрушки «только для взрослых» имеет в виду Гольц, и что это, соответственно, за фильм он там снял?
Послушайте, а это, вообще, законно? очевидно, она имела в виду, вполне ли законно снимать фильмы для взрослых.
Ну, поскольку я здесь, вероятно, законно.
Дайте все-таки ваш паспорт.
Виктор с покорной улыбкой вручил ослепительной секретарше документ, и она начала внимательно его изучать, очевидно, ища в паспорте какие-то следы уголовного прошлого явившегося «якобы режиссера». Гольц тем временем, немного позабавившись всей этой сценкой, уже пришел к выводу, что, несмотря на свою штампованную ослепительность (а во многом и благодаря ей), девушка ему не подходит. Легко сказать, что люди делятся на два типа: тех, кого стоит снимать в кино и тех, кого не стоит куда труднее определиться с тем качеством, которое позволяет человеку попасть в категорию стоящих. Собственно, если говорить о «необходимом и достаточном» качестве, то Гольц не смог бы точно сформулировать, в чем оно состоит, но вот в отношении качества просто необходимого у него не было сомнений. Чтобы человек представлял собой какой-то интерес, он должен сам чем-то интересоваться, он должен быть увлеченным, да, вот подходящее слово увлеченным. Ха, увлеченным, но что это-то значит? Оживленным, что ли, шумным, общительным, активным? Конечно, нет. Увлеченным, значит Увлеченным, значит И опять Гольцу вспомнился Кант и его рассуждение о целях и средствах, и он решил провести свое собственное рассуждение на эту же тему: «Быть увлеченным, значит, или иметь реально-значимую цель, или страдать от невозможности ее найти. Неувлеченный человек это именно тот, кто не видит никаких реальных целей, но воспринимает всех и вся исключительно как средство для комфортабельного существования собственного эго, впрочем, весьма небольшого чтобы раздуть собственное эго, в нем тоже нужно увидеть реальную цель и тем самым увлечься если не жизнью, то хотя бы самим собой. А эта штампованно-симпотная секретарша видит в своем боссе средство для относительно беспечной жизни, во мне средство пробиться на экран, а на экран ей нужно, чтобы покрасоваться перед камерой. Вот и вся ее ничтожная цель. Слава небу, я не отвечаю ее представлениям о подходящем режиссере, таким образом, я хотя бы избегну стандартной просьбы о пробах, если она, конечно, не хочет сниматься в фильмах для взрослых».
Шутник вы, я вижу, сказала сильно поблекшая в глазах Гольца секретарша, вернув ему паспорт. А если серьезно, вы не могли бы устроить мне пробы для какого-нибудь фильма («О, Боже! не миновала меня чаша сия», со стоном подумал Гольц) если договоритесь с Арменом, а ведь не зря же он вас пригласил? А то он обещает-обещает, а я тут уже полгода сижу, попу просиживаю. Кофе, звонки. Скучно. Я актриса, а не секретарша.
Последние слова были произнесены с намеком на актерскую игру, уровень каковой без всяких намеков указывал на то, что произнесла их секретарша, а не актриса. Виктор так и хотел ответить, но врожденная вежливость заставила его произнести другое:
Да я толком и не знаю, о чем у нас будет разговор. Поэтому ничего не могу обещать.
Нет, вы пообещайте, а то я вас не пущу.
Ситуация переставала быть забавной и становилась утомительной. Отбиваться от напористых соискателей судьбы актера не самое приятное времяпрепровождение; куда лучше мысленно спорить с Кантом. От различного рода уклончивых ответов, маскирующих твердое «нет», Гольца спас самолично вышедший из своего кабинета Армен Бахчи.
А, Виктор, вы уже тут? Проходите.
И Виктор, следуя за Арменом, прошел в кабинет. Мы последуем за ним. Переступив через порог, Виктор невольно на мгновение остановился и так поступали почти все, кто заходил в кабинет Бахчи в первый раз. Не каждый день оказываешься во владениях настоящего восточного владыки, а именно такое впечатление складывалось при взгляде по сторонам. Комната буквально утопала в восточной, или казавшейся восточной, роскоши. Обтянутые бархатом стены, покрытый сусальным золотом потолок, столики с вазами и шкатулками, ковры и диванчики с подушками всё это манило погрузиться в себя и забыть обо всем, кроме курения ароматического кальяна, вызывающего пышные сластолюбивые грезы. Бахчи, он же владыка кабинета, с улыбкой наблюдал замешательство своего гостя: