Эстетический страшный суд
Антон Рай
© Антон Рай, 2022
ISBN 978-5-0059-3145-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая. Рассказы
Эстетический страшный суд
Никогда бы не подумал, что мне придется гореть в аду. Вот как всё вышло. Для начала мне, разумеется, пришлось умереть, а уж как это произошло, хоть убейте не помню. Я не молод и не стар, особенно не болею, образ жизни веду умеренный, так что скорее всего я попал под машину, ну или мне, как говорится, на голову свалился кирпич. В общем, не знаю. Ну, умер и умер, дело в конце концов житейское. А как умрешь, первая забота куда попадешь: в рай или в ад; греться, так сказать, на солнышке или жариться, некоторым образом, на сковородке. Вот и сижу я в чем-то наподобие приемной, ко мне подходит кто-то вроде ангела и ведет меня к чему-то вроде двери, на которой написано что-то вроде слов «Страшный суд». Смотрю, а дверей-то не одна, а две. На одной написано «Этический страшный суд», на другой «Эстетический страшный суд». Я вопросительно посмотрел на ангела (если это ангел), ангел вопросительно посмотрел на меня (если это еще я), явно ожидая, когда я совершу свой приневоленный выбор. Я задумался: чего мне так уж бояться этического суда? Я в своей жизни совершенно точно никого не убил, кажется, никого не ограбил, и даже, увы, ни с кем не прелюбодействовал. А все ж-таки, знаете, скребут на душе какие-то кошки, неспокойно как-то. Мало ли? А вот что если завернуть в эстетическую секцию? Что такое эстетический суд? Не физиономию же мою будут оценивать? В любом случае «эстетический» звучит как-то не так страшно, как «этический». В общем, я еще какое-то время поразмышлял и сделал свой первый посмертный шаг, который оказался роковым
Сделав этот шаг, я очутился в просторной зале и прошел на что-то похожее на небольшой помост с кафедрой. Более всего эта кафедра напоминала место лектора, стоящего перед возвышающейся на много рядов аудиторией. Зал был переполнен и шумен, но видеть я никого не мог всё кругом тонуло в какой-то дымке. Некоторое время я просто стоял и собирался с мыслями, думая о том, что от меня ожидается в данных обстоятельствах. Вдруг глубокий и мелодичный голос из тумана задал мне самый неожиданный вопрос:
Читали ли вы «Преступление и наказание» Достоевского?
Читал, удивленно ответил я.
По залу пробежал одобрительный, как мне показалось, гул.
А «Анну Каренину»?
Достоевского?
Ха-ха, я попросил бы вас временно воздержаться от плоских шуток, а то скоро вам станет не до смеха. Не время юморить на пороге вечности (замечу, что мелодичности в голосе заметно поубавилось, зато отчетливо проявилась суровая властность). Итак, читали ли вы «Анну Каренину» Толстого?
Читал и «Анну Каренину» и именно Толстого.
И помните эпизод с художником, с которым Анна и Вронский встретились в Италии?
К чему эти вопросы?
К чему задаются все эти вопросы, вам станет ясно, когда мы получим на них исчерпывающие ответы. И я во второй и последний раз попросил бы вас отнестись ко всему происходящему всерьез, иначе дальнейшее для вас превратится в молчание. Вы этого хотите?
Я этого определенно не хотел, соответственно и ответствовал:
Нет.
Хорошо. Надеюсь, Мне не надо спрашивать, какие ассоциации пробудила у вас фраза «Дальнейшее для вас превратится в молчание»?
Не надо.
И все-таки я спрошу: какие?
Здесь мне очень захотелось пошутить и ответить в духе: «И всё же спрашивать не надо», но урок пошел впрок, и я ответил:
«Дальнейшее молчание» это фраза Гамлета из «Гамлета» Шекспира. Фраза дана в переводе Пастернака, в оригинале она звучит: «The rest is silence».
Одобрительный гул в зале.
Я рад, что вы читали «Гамлета» (и даже как минимум заглядывали в оригинал), хотя если бы вы его не читали, то и никакого разговора между нами быть бы и в принципе не могло. А читали ли вы «Кориолана»?
«Кориолана», признаюсь, не читал.
Не читали Но вернемся к «Анне Карениной». Итак, спрашиваю еще раз: помните ли вы эпизод с художником, Анной и Вронским?
Помню и, кажется, неплохо.
Снова одобрительный гул. Голос продолжал вещать:
Перескажите вкратце, заодно и проверим, насколько неплохо вы его помните.
Я приступил к пересказу:
Анна и Вронский уехали за границу, так как их положение в России было сомнительным (Анна так и не развелась с мужем, но это отдельная история). За границей Вронский, от нечего делать, занялся живописью и принялся за портрет Анны, а потом им встретился известный художник, которого они также попросили написать портрет Анны. Художник согласился, но дружеские отношения с заказчиками у него так и не завязались. Более того, и Вронский и его знакомые полагали, что живопись Вронского мало чем уступит живописи признанного художника, у художника же любительские потуги балующегося живописью путешествующего аристократа вызывали лишь досаду. Вронскому же казалось, что тот ему просто завидует ведь он запросто справляется с тем, на что художник потратил всю свою жизнь. В итоге портрет Анны был написан и вручен, расстались довольно холодно. Художник остался наедине с искусством, Вронский наедине с Анной. Вообще же, Вронский довольно скоро охладел к живописи, осознав все трудности, с которыми ему придется столкнуться. Если вкратце, то всё, могу припомнить и подробности.
Не стоит (голос снова стал мелодично-доброжелательным). Мы видим, что вы действительно читали «Анну Каренину». Кстати, а не припомните ли вы фамилию этого художника?
Фамилия Вот, вылетела из головы. Ива́нов? Нет, Ива́нов это настоящий художник, написавший «Явление Христа народу», а этот художник тоже писал Христа, потому у меня и возникла ассоциация Как же его фамилия? Чартков? Нет, это художник из «Портрета». Точно помню, что заканчивается на -ов. Простая какая-то фамилия, а попробуй вспомни, прямо Овсов какой-то Нет, не вспомню.
Его фамилия Михайлов, но по ходу воспоминаний вы продемонстрировали эрудицию, которая вполне компенсирует незнание этой фамилии. К тому же суть важнее буквы, знание же фамилий не равноценно знанию текста. И всё же ключевые фамилии в ключевых текстах знать полагается это играет определенную роль при распределении посмертного эстетического блаженства; пусть незначительную, но играет.
Буду знать ответил я, начиная понимать, что здесь не более не менее как определяется моя будущность на ближайшие лет этак миллиард. Голос же продолжил свой эстетический опрос-допрос:
Конечно же вы читали «Историю Тома Джонса, найденыша»?
Да уж конечно, ответил я, хотя читал эту книгу довольно давно и только один раз и не сказать, чтобы хорошо помнил подробности, так что я весьма опасался, что и здесь меня попросят припомнить какую-нибудь сцену, но этого, слава небу, не произошло.
А читали ли вы «Джен Эйр»?
Читал, здесь я был значительно увереннее в своих воспоминательных силах, но уточнений опять, и на этот раз увы, не последовало.
А «Моби Дик» Мелвилла?
Читал, но не до конца.
Не до конца. теперь в мелодичном голосе послышалась явственная насмешка. Но хоть до половины дочитали?
Чуть-чуть не дошел.
Хм Ну ладно.
Опрос в этом духе продолжался еще некоторое время, и я демонстрировал поочередно то свою начитанность, то (значительно реже) свое невежество. Наконец, после того, как я вполне внятно припомнил один яркий эпизод из пьесы «Мещанин во дворянстве» (а именно тот, где спорили учителя музыки, танцев, фехтования и философии), голос произнес:
Мне кажется, дорогие друзья (голос теперь явно обращался не ко мне, но ко всем тем, кто таился от меня под туманной завесой), что этот человек заслуживает хорошей участи; я вижу в нем внимательного читателя, хотя и упустившего кое-что в своем самообразовании но я думаю, что мы поможем ему восполнить его культурные пробелы, ведь перед ним теперь открывается целая вечность времени для чтения. Из трех кругов посмертного эстетического блаженства созерцания я рекомендую отправить его в круг второй с надеждой когда-нибудь добраться и до третьего, где он присоединится к духам таких великих читателей, как такой-то и такой-то. Круги с четвертого по седьмой, увы, недоступны для тех, кто не является творцом, но только созерцателем творений. Круг же второй как раз предназначен для внимательных читателей, имеющих в своем читательском опыте некоторые довольно серьезные пробелы. У кого-нибудь есть возражения?