Как не хочется быть тем, кто принесет трагическую весть!
Знает. Констебль приходил пару часов назад, сухо ответил слуга. Прошу вас прийти в другой раз барон скорбит.
И тут я понял, что привлекло мое внимание в его речи: он говорил без местного акцента. Знакомое, приятное слуху произношение.
Вы англичанин? с надеждой спросил я.
Да. А вам что?
Невоспитанный, зато земляк!
Послушайте, я ведь тоже англичанин. Умоляю, впустите нас.
Слуга заколебался.
Раньше я вас не видел. Вряд ли вы из друзей барона.
Да что за подозрительность! Распоряжается, как у себя дома, а ведь должен просто пригласить меня зайти!
Думаю, вам нужно впустить меня.
А я думаю, вы просто любопытный зевака. Уж я-то знаю, как барона в городе не любят! С чего мне верить, что кто-то решил ему помочь?
В обычный день я бы кипел от негодования от его наглой речи, но близость смерти заставила меня проглотить возмущение и сдержанно ответить:
Вы ошибаетесь. Я пришел с добрыми намерениями.
А эти двое?
Я покосился на Молли и Робина. Те уже вернулись к своим переговорам вполголоса.
Мои слуги. Я втиснулся между ними, чтобы прервать их возмутительно тихую беседу. Они помогают мне ходить я слаб здоровьем.
Ноги у меня притворно подкосились, и я пошатнулся, надеясь, что этой парочке достанет ума подхватить меня прежде, чем я упаду. Подхватили! Для убедительности я даже выронил из слабеющей руки цилиндр.
Мне трудно стоять так долго. Я всем весом обвис на крепко державших меня под локти руках. И я не пришел бы, если б не срочная необходимость поговорить с господином бароном.
Исхудавшее тело и бледное лицо определенно сыграли мне на руку. Слуга еще раз оглядел меня, подошел к воротам и отпер их. Победа!
Ведите, я совсем ослаб, приказал я Молли и Робину. И поднимите мой цилиндр.
Молли вздохнула и потащила меня к дому, а Робин принялся ловить мой цилиндр, который ветер покатил вниз по холму. Как бы я хотел, чтобы Робин бежал за ним до соседнего города и обратно не вернулся!
Интерьеры, как и одежда, могут многое сказать о своих владельцах. Пока нас вели через анфиладу комнат, я заметил: обстановка дорогая, но устаревшая, словно на календаре начало века, а не тысяча восемьсот тридцать седьмой год. Видимо, особняк был пожалован хозяину в то же время, когда мой отец получил свой, после войны за присоединение Ирландии, и тягостно напоминал дом моего детства. До того, как меня убили, я мечтал заново его обставить и читал в журналах, что сейчас в моде: обои синих или зеленых оттенков с простыми узорами, мебель на гнутых ножках, шелковые ширмы, побольше пространства и воздуха в интерьерах. А тут, так далеко от родного дома, меня окружала знакомая картина: тяжелые бархатные шторы, повсюду балдахины и драпировки, громоздкая темная мебель. Мода в интерьерах, конечно, меняется не столь стремительно, как в одежде, но все же на дворе прогрессивный девятнадцатый век, и тридцать лет большой срок.
В гостиной, куда нас привели, горе семьи стало очевидно. На столах траурные скатерти, зеркало закрыто черной тканью. В кресле, глядя в камин, сидел седой мужчина очевидно, хозяин дома. Он еще не повернулся, а мне уже стало не по себе. В нем была заметна военная выправка, и одет он был так, как одевались лет десять назад: такие же сюртуки носил мой отец, который никогда не гнался за модой. У меня возникло душное, неприятное чувство, что круг замкнулся и я снова дома там, где был убит, а потом одиноко бродил по темным коридорам.
Мужчина у камина обернулся и растерянно оглядел нас с Молли, так, словно никто еще не приходил выразить ему соболезнований, и он искренне не понимал, что мы забыли в его доме.
Барон, мягко позвал слуга. Джентльмен пришел посочувствовать вашему горю.
Вот так я впервые в жизни увидел ирландского аристократа. На вид он мало чем отличался от английского, никакого местного колорита. Да и на злодея, которого описал Робин, он не очень-то походил. Седой, аккуратный, гладко выбритый, лицо немного помятое, словно он то ли спал, то ли плакал, то ли выпил лишнего, а может быть, все вместе.
Кто вы? хрипло спросил он.
Я От того, сколько знакомого было в этом доме и его хозяине, я сбился с мысли и позабыл все, что собирался сказать. Меня зовут Джон Гленгалл. Я граф. Хочу выразить вам глубочайшее
Граф? Я вас не знаю. Вы из Британии? перебил он. Я кивнул, и он всем телом развернулся ко мне. А каков ваш годовой доход?
Ничего себе вопрос! Тут барон заметил, что я опираюсь на руку Молли, и предложил мне сесть. Я с благодарностью опустился в кресло напротив него и жестом велел Молли отойти кто поверит, что она служанка, если она будет стоять у меня над душой? Я сразу покосился на Молли, чтобы узнать, не обиделась ли она на эту игру, но она чинно встала к стене и кивнула мне: дескать, продолжайте.
Признаться, точные цифры моего дохода мне неизвестны. У меня достаточно денег на любые причуды, но мне еще нет восемнадцати, и я пока не могу распоряжаться
А когда вам исполнится восемнадцать?
Этим летом, ответил я, впервые с момента своей смерти вспомнив об этом.
Интересно, почему в столь трагических обстоятельствах мы обсуждаем мой день рождения?
И даже ваш слуга умеет писать пробормотал барон. Наверное, вы из самого Лондона.
Я медленно обернулся. Робин успел просочиться в комнату, положить мой цилиндр на столик, вытащить маленькую книжечку и начать что-то в нее записывать, скрипя походным пером. Встал он рядом с Молли, куда ближе, чем я посчитал бы приличным для едва знакомых мужчины и женщины. Я сурово глянул на свой цилиндр: ну почему он не услышал мой приказ катиться до самого Галлоуэя!
Мой слуга тоже англичанин, прибавил барон. Но, признаться, неграмотный.
Тут я заметил, что некрасивый слуга не ушел стоял у дальней стены, вытянувшись в струнку, и по его глазам я видел: он ловит каждое слово. Раньше я бы на него и внимания не обратил, слуги это все-таки люди другого сорта, но последние месяцы научили меня не сбрасывать простой люд со счетов.
Но вернемся к нашей беседе. Барон подался ближе ко мне, не вставая с кресла. Уже летом вы сможете распоряжаться своими деньгами, и у такого жениха, конечно, найдутся невесты и в Лондоне, но бьюсь об заклад такой красавицы, как моя Нэнси, вам не найти.
Ах, так вот к чему он клонит! Видимо, у него есть и другие дочери, кроме погибшей Элизабет! Мой безошибочный компас общественного положения указывал, что ирландский барон это, конечно, гораздо ниже, чем британский граф, и неудивительно, что он не прочь со мной породниться (конечно, приятно и то, что кто-то наконец оценил мой высокий титул!). Моральный компас, однако, указывал, что барон выбрал неподходящий момент для таких размышлений. Даже если у него великое множество детей, гибель дочери все равно трагедия, и его черствость меня покоробила.
Я промямлил что-то невразумительное, но барон меня не услышал, потому что в этот момент к нему скользнул слуга, наклонился и глухим, напряженным голосом произнес:
Барон, этот джентльмен выглядит подозрительно. Вы уверены, что можно верить ему на слово?
Я чуть не подскочил от неожиданности. Ничего себе вольность! Слугу, который имеет дерзость давать хозяину советы, надо гнать взашей. Барон, судя по всему, был того же мнения он возмущенно выпрямился и глянул на меня: слышал я или нет?
Единственная цель моего визита выразить свои искренние соболезнования, мирно произнес я. Бедная Элизабет! Что же произошло?
Трагическая случайность, горько ответил барон. Какой-то Какой-то вор решил ее ограбить на ярмарке, и У нее ведь было с собой так немного!
Ограбить Я вспомнил: когда мы с Молли только подбежали к упавшей девушке, рядом валялся оброненный ею кошелек. А вот когда я подошел второй раз, кошелька уже не было. Но даже если его потом утащили, погибла она не из-за денег: когда убегал человек в синей шляпе, кошелек лежал на мостовой.