Семь ёжиков-кочек, покрытых травой,
недвижно внимают полям и посадкам,
простору округи, волне луговой
среди дикобразов-кустов и порядка.
Живут так весною и летом цветным,
линяют по осени, вновь обрастают,
зимою почти что совсем не видны.
Они явно что-то земельное знают
Застывшей семьёю два года подряд
меня вдохновляют, порою тревожат.
Один даже как-то проник в палисад,
приплавившись к почве невидимой кожей.
Ежовая стая, семейство, как род,
почти разлучённы, но всё-таки вместе!
Народам, имеющим родственный код,
у них поучиться бы надо сей чести!
Наталии Воронцовой
Соцреализм
От водки горчат пролетарские губы,
какие обветрены, треснули чуть.
Бытую один я на кухонном кубе,
вдыхая больную осеннюю муть.
В сыром полумраке, пропахшем капустой,
сюда прилетевшем из створки окна,
со мной солидарным в апатии, грусти,
взираю на то, как мрачнеет луна.
Средь жёлтых, давно выгоравших обоев
на старом единственном стуле сижу,
три дня находясь в неуютном запое,
газетной, чудной самокруткой дышу.
Прожженье прикрыто просаленной тряпкой.
Давно исхудал, седина в волосах.
С густыми усами, в потрёпанных тапках,
в протёртых, уже пожелтевших трусах.
За тюлем немытых и потных стекляшек
темнеет почти что беззвёздная ночь.
В помятой, обляпанной майке-алкашке
гляжу отчуждённо и будто бы прочь.
Христос в запылённом иконном окладе.
Живу, как скотина, дурак, стыдоба.
В стесняющей будке квартирного ада
осталось лишь выть, забывая себя.
В цементно-бетонном каркасе, капкане,
в коробке, по факту почти навесу,
в селёдочно-луковом, пряном духмане
смотрю на клеёнку, роняю слезу
Новогодний ужин
Горенье свечей в полутьме, полусвете,
какие так лишни с утра или днём,
венчают старания зимних эстетов
и ужин за щедрым, овальным столом.
Конфетная горка в плетёной корзине
и в бронзовых кольцах салфетки у рук,
приборы, фужеры с вином, мандарины
на бежевой скатерти, что в полукруг.
Салютные брызги за близким окошком,
беседно-уютный мотив тишины
и пепельно-чёрная, тихая кошка
к романтике встречи судьбою даны.
Волшебность в любимых, немыслимых дозах,
совместный диванно-постельный расклад,
душевность, телесность в услужливых позах
красивейший праздник затем завершат
Наталии Воронцовой
High blood pressure
Квадратная комната хочет стать шаром!
Все стены, как форменный выпуклый акт,
почти полукруг, сотворённый пожаром,
с крутой деформацией вмиг, просто так.
Круженье вещей неподвижных в жилище,
вращение кадров и мутных картин
от стенки до стенки, от верха до днища,
замена местами низин и вершин.
Эффект симулятора разных полётов,
аналог большой центрифуги, пике,
аффект от нокдауна, длящихся родов,
синоним контузий, инфаркта в реке.
Момент нахождения в качке иль шторме
похож на мгновение здесь и сейчас.
Болезнь головы уже вовсе не в норме.
Здоровье спасает таблеточный шанс
На маленьком участке фронта
Горелые бело-кирпичные груды,
как ворохи сахарной свёклы в полях.
В промятые пахоты всеяны люди
с кровавыми касками на головах.
Раздолье покрыто золою остывшей,
и каждый сгоревший почти обнажён,
растерзан осколками каждый почивший,
разломленный красный кирпич обагрён.
Простор обожжён, уничтожен, замучен.
С сожжёнными танками сжились тела.
Над траурным зрелищем мухи и тучи,
и рвано-хрустящие волчьи дела.
Землица обложена пушечным мясом,
пропитана соками верных ребят,
залита, как будто одним только разом,
бесценною кровью дешёвых солдат
Не зря
Не зря мы сражались средь зим и накалов,
внимали речам и указам вождей,
вбирали осколки, свинцовые жала
и лезвия копий, штыков и ножей!
Не зря мы стояли и впроголодь бились,
давали отпоры всем ротам, полкам
и красному знамени, людям служили,
в упор и засадами мстили врагам!
Не зря мы старались, терпели лишенья,
истратили тонны кровей и потов,
ломились из плена, колец окружений,
сносили ряды наступавших голов!
Не зря мы разбили врага через годы,
оставив в столице его много дыр!
Останется в памяти, книгах народов
всеобщей судьбою оплаченный мир!
По просьбе Арена Ананяна
Опиумная викторианка
Совсем изнурённая тяжкой работой,
слаба и истаскана рабским трудом.
А плоть, истощённая аж до зевоты,
меня тяготит над постельным теплом.
Мечтаю создать отдыхающий образ,
снотворное зелье испив без ума,
впустив спиртовую, прозрачную кобру
в иссохшую глотку и душу, где тьма.
Желаю покоя, любых сновидений,
в кровать уложить утомившийся вес.
Мне в этом поможет почивший уж гений
швейцарский алхимик и врач Парацельс.
Вокруг бесполезность, рутина и давка,
печальный, гнетущий и угольный фон.
Но в пабе, цирюльне, аптеке иль лавке
есть сок лауданума дивный флакон.
Великий Сталин
Мы были почти обречённым народом,
сдававшимся в плен, отступающим вглубь,
советским испуганным, племенем, родом,
забывшим про мощь, солидарности групп,
боявшимся тьмы, псевдоправедной силы,
страшившимся злых, самозванных царей,
смотрящим с опаской на танки и жилы,
бегущим от собственных алых теней,
дрожащим под градами бомб и снарядов,
лежащим под стрелами пуль и огнём,
идущим замедленным, робким порядком,
ползущим под стрельбами ночью иль днём
Но вскоре же сталинский, праведный голос,
приказы вождя, его горская стать,
заставив, как солнце подсолнух иль колос,
очнуться, воспрять и врага наказать!
По просьбе Арена Ананяна
Коллективный поход
Парнишка, налёгший на липкую шл*ху,
имеющий винный, мужичий запал,
в местечке, где чуть широко и чуть сухо,
вершит верховой, половой ритуал.
По вялому телу елозит мальчонка,
сношает бесчувственность плоти и дум.
Средь стонов поддельных чудная бабёнка
лишь жаждет оргазма и следующих сумм.
Юнец так старательно, гордо и скромно
вживляет, вбивает все фрикции в цель,
дрожит и краснеет по-детски, смущённо.
Но только любовь эта фикция, мель.
В борделе средь тёртых, уставших прелестниц,
в отличие от сотоварищей, пар,
подлёгших под девок продажных наездниц
себя сам лишает невинности, чар
Промерзание
Мы спим три дня в извилинах траншей,
сраженья ждём, как лава остываем,
а снег, как корочка поверх всех ран, огней,
нас одеялами так снежно укрывает.
И мы, как кровь, всё медленней бежим,
и стынем тут так тупо и напрасно.
Метельный град спускается, как дым.
Мороз грызёт по-волчьи, ежечасно.
Зима пришла и хочет больше льда,
и сводит ток, венозные развилки.
Вся наша юная солдатская орда,
как эскимо и туши в морозилке.
Приказа нет. И нет ещё врага.
И солнца нет. И станет скоро поздно!
Мы леденеем тут, как малая река.
И вскоре все поистине промёрзнем
Решённый конфликт
Исчерпаны души, осенние силы,
потрачены пули, снаряды, огни,
напичканы ямы, траншеи, могилы,
наполнены бедами ночи и дни,
измяты все хаки, укрытья, металлы,
разрыты брезенты замёрзшей земли,
раздавлены башни, форпосты и дали,
раскопаны кладбища, волны стерни,
измучены земли и фауна, флора,
избиты машины, бугры и броня,
заполнены жижей окопы и норы,
забиты осколками глади и я,
разорваны ткани, дубравные шторы,
распаханы шири, как весь материк,
разрушены склады, казармы и горы
Вот так был улажен ненужный конфликт.
Ограждения
Плетёнки чугунных, литых ограждений
и глади кирпичных заборов, столбов,
ограды хором, цветников, учреждений,
булыжные стены этажных домов,
плетни, глинобитные стенки-дувалы,
решётки, закрывшие окна и тыл,
железные клетки, навес над подвалом,
кусты, огорожи, литые пруты,
под лентами разных перил сетки ковок,
леса проводов, арматурин, жердей,
щиты воротин, как стальных установок,
капканы калиток, ворот и дверей,
колючие тросы, винты на заслонах,
избыток штакетников, клетей и мер
для нужд несвободы и тайн, обороны
И я среди них, как затравленный зверь.