Котельную починят.
Но всего этого Костя Лесовой, конечно, ещё не знал, когда пролезал сквозь дыру в заборе. Это была уже другая дыра, до остановки здесь гораздо дальше, но зато рядом стоит телефонная будка. Костя энергично зашагал к ней, нашаривая в кармане последний оставшийся жетон. Надо позвонить Бемби, поговорить с ней по-человечески, пообещать, что всё будет хорошо. А потом взять себя в руки и перед завтрашним зачетом, дома, в спокойной обстановке, хотя бы ориентировочно, в общем и целом, посмотреть что же всё-таки написано в главе «Ангиотензины» учебника фармакологии
СЖИГАТЕЛЬ МУРАВЕЙНИКОВ
Костёр получился на славу. Он, во-первых, горел, во-вторых, был большой, в-третьих, всем своим видом внушал полное доверие: лесного пожара не будет. Костёр разжигал умеющий ходить в турпоходы Саша Брославский. Чуть поодаль стояли унылая Таня Таволгина, прижимая к груди охапку сухих веток, и юный Брюс с ещё парой веточек в руке. В глазах обоих отражались языки пламени и читалось восхищение. Костёр удался.
Чего совершенно нельзя сказать о палатке.
Те, на чью долю выпала её установка, взялись за дело на редкость энергично. Витя Светлов, а правильнее сказать, Виктор Сергеевич Светлов, как и положено ответственному за всё здесь происходящее, давал ценные указания, сдвинув длинный козырёк джинсовой кепки на самые глаза. Одетый в шуршащий адидасовский костюм Миша Левин с ироничным видом вколачивал алюминиевые колышки в усыпанную сосновыми иголками почву. А могучий бородатый Толя старался удержать вертикально две палочки, которые вроде как должны подпирать крышу палатки. Тщетно. То есть, палочки Толя удержал, удержать что-либо ему не стоило ни малейшего труда. Но вот он ослабил хватку, и вроде как натянутая палатка сделала попытку завалиться одновременно вправо и влево, да так и застыла в нерешительности.
Ой! сказал Толя и озадаченно поправил очки с мощными диоптриями.
«Нет, с ними каши не сваришь», в сотый раз подумал Саша Брославский. И тут же инстинктивно поглядел туда, где на поляне беспорядочно свалены рюкзаки. Котелок не забыли, это прекрасно. Не такие уж идиоты. Это я идиот, что сюда с ними попёрся.
Сосновый лес обступал поляну и сбегал к реке. Ещё один участник турпохода, Марецкий Вадим, сидел под одинокой сосной, прислонившись к её рыжему стволу рыжей башкой в огромных наушниках, и слушал обожаемый «Наутилус Помпилиус». Светлов, как лицо ответственное, уже не раз к Марецкому и подходил, и втолковывал, и кричал сквозь наушники, что, выехав на природу, слушать магнитофон неразумно в высшей степени, это и в городе, дома на диване можно делать с не меньшим успехом. Но Вадя Марецкий пропустил все доводы разума мимо заткнутых любимой музыкой ушей. Один лишь раз, переворачивая кассету, он возразил:
Это не магнитофон, а плеер! Это во-первых! и вывернул громкость до отказа. Гитару свою пресловутую он прислонил к той же сосне с другой стороны, а в ствол несчастного дерева демонстративно вонзил крохотный туристический топорик. По всему видно, что рыжий Вадя Марецкий страшно обижен, причём на всех. Он не разжигает костёр, не ставит палатку, даже не моет посуду он слушает музыку и калечит деревья. Да ещё и ждёт: может, кому это всё не понравится?
«Он умрёт первым, по привычке подумал Саша Брославский. Его найдут утром под откосом, башкой в реке. В спине у Вади будет торчать этот самый топорик. И от кого же он, Вадя Марецкий, схлопочет топором по спине? Да от кого угодно. От той же Тани Таволгиной, если не отстанет от неё со своим Наутилусом».
Танечка, а песню «Ворота» вы слышали? Или вас, филологов, такому не учат?
Таня уныло отвернулась. В отличие от всех остальных ребят, облачённых в банальные кеды, она зачем-то обула в поход тяжёлые, чуть ли не альпинистские ботинки и уже страшно устала. Присесть на траву, как остальные, Таня тоже не решалась, чтобы не испачкать безумно красивый комбинезон тёмно-жёлтого цвета. Таня оделась для вылазки в лес, должно быть, руководствуясь фотографиями из журнала мод какой-нибудь соцстраны, изданного лет десять назад. И теперь страдала, таская в лапках смолистые прутики на растопку костра и чувствуя на себе взгляды присутствующих.
«Фигура хорошая, подумал Брославский сочувственно, но сутулится она напрасно».
Вообще-то, чего Таня хотела всеобщего внимания, того она и добилась. Юный Брюс ходил за ней как привязанный, делая вид, что помогает, а на самом деле страшно мешая своей беззаботной болтовнёй. Даже бородатый Толя пару раз вздохнул, покосившись на жёлтый комбинезон. Миша Левин наоборот старательно отводил взгляд. Миша жутко порядочный и ни за что не посмотрит на посторонних девушек в отсутствие своей Майи. А его Майя сейчас как раз моет тарелки в реке.
«Таня погибнет второй. Просто уйдёт за хворостом в чащу, и никто её не сможет найти. Будучи неприспособленной к жизни кисельной барышней, Таня умрёт в лесу от жажды».
И лишь один человек словно бы не замечал Таню Таволгину её сокурсник Витя Светлов. Сам же позвал в лес, сам обещал, что будет интересно, под гитару и у костра: «Я спою новую песню». Даже не так: «Я покажу свою новую песню». И вот он стоит, скрестив руки на груди и сдвинув козырёк кепки почти до кончика носа. Он уже никакой не Витя, он Виктор Сергеевич, ответственный за всё происходящее. Губы беззвучно шевелятся, должно быть, напевая «свою новую песню», которую намерен «показать».
Ты куда колышки вбил? саркастически осведомился Виктор Светлов. Стоящий на четвереньках Левин немедленно поднял голову, став похожим на умную, язвительную таксу в «адидасе» и задал не менее резонный вопрос:
А вы куда сказали вбивать, Виктор Сергеевич? Куда сказали, туда бедный еврей и вбил.
Могучий бородатый Толя после этих слов вновь вздохнул, закатил глаза под толстыми стёклами очков и, наверное, помолился бы христианскому Богу, если бы не держал на весу всё шаткое сооружение. Лишённый духовной поддержки, он ограничился тем, что почесал бороду о собственное плечо. Дай ему волю всю ночь Толя так простоит, лишь бы дорогим друзьям спалось хорошо и удобно.
Саша Брославский попытался, но не смог представить, как погибнет Толя, которому от рождения достались мягкость характера, близорукость и физическая стать. К вере в то, что «русский мужчина должен носить бороду», Толя пришёл своим умом, а тяжёлой атлетикой, по его собственным словам, занимается, чтобы «совсем не потолстеть».
«Нет, ожесточённо подумал Брославский, теперь уже в сто первый раз, с этими людьми каши не сваришь. Надо бы мне, пока светло, идти на шоссе и ловить попутку до города. Ладно. Пусть Толя пока живёт. Третьим погибнет малыш Брюс».
Таня Таволгина уныло сложила свои веточки у костра и потопала за новыми. Брюс устремился следом, не умолкая ни на секунду:
А когда с парашютом прыгаешь, знаешь, что главное? Главное правильно затянуть ремень между ногами!
Брюс познакомился с Таней всего несколько часов назад, но за это время уже успел ей объяснить, как «правильно лазать в пещеры», как «бить по кадыку расслабленной ладонью» и как «танцевать танго, чтобы и тебе, и партнёрше было максимально приятно». Таня студентка, а Брюс ещё не закончил школу, стало быть, он младше девушки года на два. Но Брюс не смущается. Он вообще не из стеснительных мальчиков.
«Третьим погибнет Брюс, уже с большей уверенностью додумал свою страшную мысль Брославский. И между ног у Брюса обнаружат правильно затянутый ремень от парашюта».
Снизу от речки по песчаному откосу, переходящему в пляж, наконец-то вылезла Майя со стопкой мисок в руках. Вот Майя выглядела настоящей туристкой: она изначально ходила по траве босиком, глазки никому не строила, громко не хохотала, а с лица её не сходило озабоченное, даже немного хмурое выражение общей мамы, которая должна обо всех позаботиться. Ей и Мише Левину по семнадцать и эта сладкая парочка такие же школьники, как и Брюс. Но, что называется, «почувствуйте разницу!». Майя собирается окончить школу с золотой медалью, учится в специальном классе при мединституте, твёрдо решила сделаться врачом-кардиологом. Миша Левин на медали не претендует, но всё же заканчивает математическую гимназию, увлекается компьютерами, не менее твёрдо намерен, достигнув совершеннолетия, ехать в Израиль на «пэ-эм-же», желательно увезя с собой и Майю.