Но даже и эти не могли не уважать Петруху за умение и сметку, да еще и за то, что оказав помощь, он не брал расчета, хотя и не понимали этого. Не понимал Петруха и сам, но, как только дело доходило до расчета, он вдруг испытывал странное беспокойство, похожее на стыд, или еще что-то подобное, краснел, и категорически отказывался. К выпивке же относился с явным неудовольствием, хотя и трезвенником не был.
И вот он умирает.
Петруха еще раз встрепенулся, и предпринял последнюю, отчаянную, попытку спастись, вырвав бороду по волосинке. Но боль оказалась нестерпимой, и, к тому же, не слушались уже и пальцы.
«Как же это волки попавшую в капкан лапу перегрызают?», подумал, было, но мысль скользнула вяло, и уже не вызвала в нем ни обиды, ни отчаянья, ни страха. Ничего. Петруха больше ни о чем не думал. Стоя в нелопой позе, он засыпал.
6
Очнулся он от испуганного крика:
Петро, что с тобой?
Не заметил Петруха, засыпая, как заскулил, словно самый разнесчастный пес. Он уже не слышал себя. Он вырубился. И выл.
«Как по покойнику», Неприятно придавило ухо, И Федор поспешил домой, хотя вот уже дней десять ни дождя, ни солнца, а сегодня вдруг да вызвездило. Обычно в ритуал перед сном входит не только поход «до ветру», но и, как ни странно, послушать собак
Сегодня Федор малость припоздал, и большинство из них уже спустили с цепи, вместо скулежа отовсюду доносится веселая перекличка лаем.
«Леха Илларев почему-то Полкана не выпустил? Ага, выпускает. Санины к сыну уехали. Рекс теперь до утра будет скулить. А это-то кто? Санька Иваньков со своей Найдой в лес уехал. Берту грешно не узнать, а это? Вой какой-то чудной? Федор недоуменно потер черепушку, и, зябко подернув плечами, взялся за щеколду.
«Однако», дверь он так и не открыл. Машинально пошарил по карманам закурить бы, но сообразил, что стоит в одном исподнем.
«И не собака, как бы, и воет, не понятно, откуда». и тут же, возбужденно хлопнул себя по лбу: вой-то доносился от Петрухиной бани. Человеческий вой.
В одном исподнем Федор выбежал за калитку.
«фонарик бы взять», но сам уже выбежал на улицу.
Наощупь бежать не пришлось, луна уже поднялась над крышей его дома, и тропа к бане хорошо просматривалась. Правда, в бане было темно, и спотыкаясь и чертыхаясь, пришлось добираться наощупь.
Петро, что с тобой?
Б-б-бо-бород-а, Только и сумел вымолвил Петруха.
Ах ты, мать моя честная. Да, как же это ты так? Запричитал Федор. Да, как же тебя угораздило-то? Вот сердешный. Ишь как замепз. Вот ведь как . Да, что делать-то?
Б-б-бо-бо-бороду отрезай!
Подожди, бревно подниму .
Но и ему, как он ни тужился, бревно не поддалось.
Режь, говорю, голову, Отчаянно прохрипел Петруха, теряя самообладание.
Да как же бороду-то? Пошто Давай-кось вдвоем: ты топором, и я топором. Засуетился Федор.
Так и сладили.
Бревно поддалось, высвободило бороду, и Петруха без сил опустился на шпалу, и заревел в голос.
Да, ты что? Да, зачем? Да, не надо. Закрутился вокруг Петрухи Федор.
А тот, словно бы и не видел спасителя, и, не стесняясь, голосил, даже не смахивая крупных соленых слез.
*
И у Федора терпение не железное: покрутился-покрутился, и, наконец, решился, насильно поднял Петруху, поставил на ноги и повел его, все еще всхлипывающего, подобно ребенку, к дому.
Первым делом он раскочегарил пузатый самовар, затем деловитл соорудил яичницу, уверенно отыскал в горке бутылку «Столичной», знал, что у Роговых всегда в запасе есть, и знал, где .
Навел стакан пунша. Пей.
Не. Один не буду.
Пришлось налить и себе.
Ну, будем здоровы.
Петруха поднес стопку к губам. Поморщился. Не могу.
Пей. И Федор сказал то, о чем Петруха сам не решился сказать себе. Мне кажется, это смерть за тобой приходила, но, видишь, шанс оставила. Пей. Выгоняй из себя хворобу, тебе еще детей поднимать.
Петруха пил пунш мелкими глотками, не ощущая ни крепости, ни запаха.
А сам чего?
Да, ни к чему как-то. Нерешительно отказался Федор, случайно посмотрел на лицо Петрухи, и отпрянул: перед ним сидел не сверстник, а глубокий старик.
Поднял стопку. За тебя. И осушил одним махом.
Петруха допил пунш, и его лицо порозовело, взгляд стал осмысленный.
Давай еще по одной. Предложил уже сам.
Выпили еще по одной. Федор суетливо достал кружки, налил чаю, не решаясь посмотреть Петрухе в лицо. Он, конечно, понимал, что это усталость, это от переживания, но и на Петрухины руки, суетливо перебирающие бахрому скатерти, было страшно смотреть.
*
Спасибо тебе. Петруха отставил кружку, но она выскользнула из руки, и разбилась пополам. Говорят, это к счастью. Он растерянно улыбнулся, и вдруг его словно прорвало.
А Федор- то думал, что неплохо знает Петруху, как никак пятнадцать лет бок о бок живут, а оказывается, это как говорится совсем белая книга.
А потом была долгая исповедь: про житье-бытье, про нужду, про «капкан», наконец. И по мере разговора Петруха постепенно отогревался. Еще не воскресал, не оживал, а только медленно-медленно отогревался.
*
А, вот он где? Дверь распахнулась, и на пороге возникла разгневанная супруга. Вы только посмотрите на него. В одном исподнем .
Алена. Честно говоря, Федор и не подумал даже, что супруга может встревожиться. Ты зачем здесь?
Да, вот заявилась, компанию вам составить, или у вас одних хорошо идет? Вот уж не думала, что с Петькой пить начнешь? И метнулась к двери.
Пойду я. И, в самом деле, у Федора был еще тот видом, чтобы смутиться. Уже светает. А ты сегодня на работу можешь не выходить, и на баню тоже. Загнал ты себя, а сам знаешь, железо и то частенько не выдерживает. А я пойду, вздремну часок-другой. Хотя, ты-то как? Согрелся?
Согрелся. Спасибо тебе. Я, ведь, и на самом деле, уже с жизнью расставался.
Федор вышел за двери, и нос к носу столкнулся с Аленой. И сходу получил:
Никак напились? Чего это вы пить собрались? Но, глянув на лицо мужа, Алена растерянно прошептала, Что с ним опять случилось?
Надеюсь, сейчас все в порядке. Я пойду-сосну часок другой. Ты меня, если сам не встану, разбуди, ладно?
Ты зубы-то не заговаривай. Что он опять натворил?
Потом. Все потом. А ты пригляди за ним, будь ласка.
А Зинаида где? Ребята?
У родителей, кажется?
Ладно. Алена взяла Федора за руку. Вот смеху-то будет, если увидит кто.
7
«А где Зинаида?», Петруха спустил ноги на пол, и удивился, что лег спать одетым на диван. Впрочем, такое случается нередко, когда заработаешься допоздна. «И дети?». «А, у родителей».
Значит, некогда прохлаждаться, хотя корову Зинаида подоит, и на пастбище выгонит. На его плечах овцы и курицы. Но это ежедневная обязанность, делается на автомате.
А это как понимать? Петруха вернулся в дом, и недоуменно остановился у кухонного стола. В таз посуду не сложил. И хлеб не убрал. И. Початая бутылка, две стопки .
Петруха огляделся. Странно, почему-то первой пришла на ум Алена. Влетела в дом, как фурия , компанию составить то ли угрожала, то ли обещала. Алена сродственница, троюродная, родства этого стыдится, но Петруху, как может, опекает. Но зачем она здесь сегодня?
Ответ-то нашелся сразу, только чудной какой-то ответ. Будто бы Федор весь в белом, будто ангел какой-то .
Петруха оглядел стол, остатки яичницы, и все начало вставать на свои места, и только непонятно было, а причем его борода.
Петруха потрогал бороду. «Борода, как борода. Знатная, надо сказать, борода, купеческая».
Петруха нащупал на полке осколок эеркала. Пригодилось вот, а Зинаида все выкинуть норовит, мол, не к добру осколки зеркал дома хранить.
Петруха локтем стер пыль с блеклой поверхности, поднес к лицу.
Осколок оказался маленьким, и позволял рассмотреть лицо только по частям.
Воля-неволя, пришлось идти в спальню детей.
Из зеркала на него смотрело чужое лицо. Седая борода, а именно от нее Петруха не мог отвести свой тоскливый взгляд, местами склеена смолой, и .
А ножницы он так и не наточил, как ни просила Зинаида. Вот теперь, хочешь-не хочешь, пришлось на себе испытать ее мучения.