Говорят, у крыс есть собственный Смерть – так же как свои у крыс короли, парламенты и нации. Однако человеку крысиного Смерть увидеть не дано.
То есть не было дано – до этого самого момента.
Господин Хвать почувствовал себя польщенным. Ему оказали особую честь. Последние пять лет каждый год его награждали Золотой Колотушкой за то, что он наловил больше всех крыс. Однако господин Хвать уважал крыс, как солдат уважает хитрого и доблестного врага.
– Э-э… Я умер, да?…
– ПИСК.
Господин Хвать чувствовал на себе взгляды тысяч глаз. Тысяч и тысяч блестящих глазок.
– И… что будет теперь?
– ПИСК.
Господин Хвать, вернее, его душа посмотрела на свои руки. Они на глазах удлинялись и становились все более волосатыми. Он чувствовал, как вытягиваются его уши, и похожее очень неприятное «удлинение» происходило в районе основания спины. Большую часть жизни господин Хвать преданно исполнял свое любимое дело в темных подвалах, и все же…
– Но я же не верюв переселение душ! – попытался протестовать он.
– ПИСК.
Что означало (господин Хвать вдруг осознал, что начал понимать язык грызунов): «Зато переселение душ верит в тебя».
Господин Бадья очень тщательно перебрал почту. И облегченно вздохнул. На сей раз конверта с гербом Оперы не обнаружилось.
Откинувшись в кресле, Бадья выдвинул ящик письменного стола в поисках ручки.
В ящике лежал конверт.
Некоторое время Бадья взирал на него, а потом потянулся за ножом для разрезания страниц.
Резььььь……Шелест…
«Буду очень обязан, если на сегодняшнем представлении „Тривиаты“ партию Йодины исполнит Кристина.
Погода по-прежнему прекрасная. Надеюсь, у Вас также все хорошо.
Ваш
Призрак Оперы».
– Господин Зальцелла! Господин Зальцелла!
Оттолкнув кресло, Бадья кинулся к двери, широко распахнул ее и вылетел из своего кабинета… чтобы нос к носу столкнуться с какой-то балеринкой. Девушка громко завопила.
Поскольку нервы у господина Бадьи и так были на пределе, в ответ он тоже завопил. Как ни странно, это произвело ровно тот же эффект, для достижения которого обычно требуется применение таких экстремальных средств, как мокрая фланель или хорошая пощечина. Балеринка мигом умолкла и оскорбленно посмотрела ни него.
– Значит, он опять нанес удар… – простонал Бадья.
– Он здесь! Это Призрак! – откликнулась девушка, полная решимости доставить информацию, хотя в этом уже не было никакой нужды.
– Да, да, я понял, – огрызнулся Бадья. – Надеюсь, на сей раз все обойдется малой кровью.
Он направился было прочь, как вдруг прямо посреди коридора резко остановился и повернулся к балеринке, вскинув указующий перст. Девушка испуганно попятилась.
– И почаще прыгай, поняла?! – рявкнул он. – Вы тут бегаете по всему зданию, а я вам новые пуанты покупай, да?
На сцене собралась беспорядочная толпа, окружив одну из новеньких певичек, толстушку, которая, опустившись на колени, утешала пожилую женщину. Лицо последней Бадья вроде бы смутно припоминал. Она была из тех работников, которые шли в комплекте с Оперой. Навроде крыс или наводняющих крышу горгулий.
Женщина держала перед собой какой-то предмет.
– Она упала сверху… – бормотала она. – О, бедная, бедная шляпа!
Бадья задрал голову. Когда глаза его привыкли к темноте, он различил в вышине среди досок фигуру. Фигура медленно вращалась…
– О боги,– едва вымолвил он. – А в письме он был так вежлив…
– В самом деле? – осведомился Зальцелла, выныривая откуда-то сзади. – Ну так прочтите вот это.