– За что?
– За меня.
Он схватил меня за руки, и моя ладонь отлепилась от его живота. Я тут же рефлекторно уцепилась за его руки, снова дотронувшись кольцом до голой кожи царя слуа. Порой Богиня ведет нас за ручку по избранной тропе, а порой толкает в спину – за край обрыва.
Нас вот-вот должны были столкнуть.
Глава 16
Дерево, металл, плоть – все ударилось в нас одновременно. Мы цеплялись друг за друга в эпицентре магического взрыва, который выплеснул на остров чуть не все озеро. На миг мы оказались под водой, а потом мир буквально сместился. Как будто остров подпрыгнул в воздух и шлепнулся обратно.
Вода успокоилась, земля перестала двигаться, чаша и копье исчезли. Мокрые, голые, тяжело дышащие, мы крепко прижимались друг к другу. Я боялась отпустить Шолто, словно только наши сплетенные руки – и все еще соединенные тела – не давали нам свалиться за край мира.
Крики, вопли, шум. Я различила голоса Дойла, Холода и карканье Агнес. Мы оба повернулись на шум, смахивая воду с глаз. На берегу, куда дальше от нас, чем раньше, стояли все наши телохранители. Мы вернулись в мертвый сад слуа, только теперь озеро стало полноводным, а в центре его высился Костяной остров.
Дойл прыгнул в воду, прорезав поверхность черным телом. Холод последовал за ним, как и прочие стражи. Дядья Шолто сняли плащи и попрыгали в воду следом за моими стражами. На берегу осталась одна Черная Агнес.
Я посмотрела на Шолто; я так и сидела на нем верхом.
– К нам спешит помощь.
– А нам она нужна? – улыбнулся Шолто.
– Не уверена, – сказала я.
Он рассмеялся, смех отразился эхом от голого камня пещеры. Шолто привлек меня к себе и поцеловал в щеку.
– Спасибо, Мередит, – выдохнул он мне на ухо.
Я прижалась к нему щекой и шепнула в ответ:
– Всегда с радостью, Шолто.
Он зарылся пальцами в мои мокрые волосы и тихо сказал:
– Как давно я мечтал услышать, как ты вот так шепчешь мое имя.
– Как – вот так?
– Как любовница.
Послышались шаги, и Шолто отпустил мои волосы. Я поцеловала его в губы, а потом поднялась посмотреть, кто же первым добрался до острова.
Дойл – конечно же, Дойл, – шел к нам, черный и блестящий, по нагому телу стекала вода. Свет словно дробился у него на коже и на воде, играя отблесками. Солнце согревало мне кожу. И правда солнце. Словно в этом краю сумрака вдруг настал полдень.
На голом камне, где лежали мы с Шолто, появилась зеленая дымка. Пока Дойл к нам шел, дымка превратилась в зеленую поросль, крошечные ростки вбуравливались корнями в камень, тянулись вверх.
Лицо у Дойла попыталось выразить какие-то эмоции, но остановилось на той жесткой гримасе, которая пугала меня в детстве, когда я видела его у трона тетки. Почему-то у голого Дойла эта гримаса и вполовину не так сильно пугала, да еще и мое интимное с ним знакомство играло в мою пользу. Мрак королевы стал моим любовником, и я никогда уже не смогу видеть в нем лишь жуткого истукана, убийцу на службе королеве, ее черного пса, натасканного на охоту.
Я смотрела на Дойла, а Шолто крепко прижимал меня к себе. Он нехотя отпустил меня, когда я выпрямилась. Впрочем, отпустил – не значит, что отпустил совсем. Я так и сидела на нем верхом, и его ладони лишь соскользнули ниже по моим рукам. Я взглянула на него; оказалось, смотрит он не на меня, а на Дойла.
Лицо у Шолто было едва ли не торжествующее, и я не поняла, в чем дело. Взглянув на Дойла, я заметила за неподвижной маской вспышку злости и впервые за многие недели припомнила их первую встречу со мной в Лос-Анджелесе. Они тогда подрались, оба уверенные, что королева послала другого меня убить.
Но в драке проскальзывало что-то личное.