– Теперь у тебя оба знака, – сказал Дойл. С его заплетенными в косу волосами дождю ничего не удалось сделать. Он выглядел как всегда, возвышался посреди всей этой неразберихи черным утесом, к которому можно было прислониться.
Рис поглядел на него озадаченно:
– Не может все быть так просто.
– Попробуй, – ответил Дойл.
– Что попробовать? – спросила я.
Стражи обменялись понимающими взглядами. Я не понимала ничего.
– Рис – божество смерти, – сказал Холод.
– Ну да, Кромм Круах.
– Не помнишь, что он тебе рассказывал? – спросил Дойл.
Я сейчас ничего не помнила. Думать я могла только о том, что Гален и Никка могут быть ранены или мертвы, а я в этом как-то виновата.
– Когда-то я нес не только смерть, Мерри, – пояснил Рис, не в силах оторвать взгляд от нового знака у себя на руке.
Мой мозг наконец решил поработать.
– По преданиям, кельтские божества смерти были еще и целителями, – сказала я.
– По преданиям, – повторил Рис, задумчиво глядя на тело Айслинга.
– Попытайся, – опять сказал Дойл.
Я глянула на Риса:
– Ты говоришь, что можешь его оживить?
– Мог и такое, когда на моей руке еще светились оба символа.
Он поглядел на меня с откровенным страданием во взгляде. Теперь я вспомнила, что он рассказывал. Когда-то люди поклонялись ему, нанося себе порезы и раны, жертвуя собственной кровью и болью, – но он их снова исцелял, он это мог. А потом он утратил способность к исцелению, и его последователи решили, что потеряли его милость. Решили, что он требует смертей, – и стали приносить в жертву пленников. Рис убил их всех, чтобы прекратить убийства. Убил собственных почитателей, чтобы спасти других людей.
Способность прикосновением убивать мелких тварей он не терял. В Лос-Анджелесе к нему вернулась способность убивать прикосновением и словом прочих фейри. По крайней мере одну гоблинку он так убил.
Рис смерил взглядом неподвижное тело Айслинга.
– Я попробую.
Он передал свое оружие Дойлу и Холоду, прикоснулся к дереву и с минуту ждал его реакции. Я поняла наконец, что он не знал, не убьет ли дерево и его, – а мне и мысль такая в голову не приходила.
– А Рису это не опасно? – спросила я.
Рис оглянулся на меня, ухмыляясь до ушей.
– Был бы я повыше, карабкаться не пришлось бы.
– Я серьезно, Рис. Менять тебя на Айслинга я не хочу. И совсем не хочу, чтобы вы там вдвоем повисли.
– Может, я не полез бы, если б ты меня по-настоящему любила.
– Рис...
– Брось, Мерри, я знаю свое место.
Он отвернулся и полез на дерево. Дойл тронул меня за плечо:
– Ты не можешь одинаково любить нас всех. В этом нет нечестия.
Я кивнула, он был прав, но все равно было больно на сердце.
Рис на черном дереве казался бледным призраком. Он подобрался к Айслингу и почти уже протянул к нему руку, как вдруг по коже у меня поползла магия – да такая, что дыхание сбилось.
Дойл это тоже почувствовал.
– Стой! Не тронь его! – закричал Дойл.
Рис пополз вниз, соскальзывая по мокрой коре.
– Быстрее, Рис! – заорала я.
Воздух вокруг тела Айслинга задрожал, как в жару над асфальтом, и – взорвался. Не дождем кровавых ошметков, а тучей птиц. Маленьких птичек, меньше и изящней воробьев. Над нашими головами закружились сотни певчих птиц. Мы все рухнули наземь, прикрыв головы руками; Холод упал на меня, закрывая от трепещущей крыльями, щебечущей стаи. Птички на вид были очаровательные, но внешность и обмануть может.