Лиля! Алябьев взглянул не неё, потом на принесённые ему материалы, и потом снова на девушку: Мне нужно все эту писанину за ночь внимательно прочитать.
Конечно-конечно! кивнула она. А это что?
Советские газеты.
Так ты поедешь в Россию?
Поеду.
Но зачем же, Серж?!
Тебя устраивает твоя работа и твоё благосостояние? Вот А меня нет. Поэтому я поеду.
Тебе хорошо заплатят за эту поездку?
Да, заплатят.
А там будет опасно? Я не пущу тебя! она бросила одежду на пол и вцепилась руками в его халат. Нет-нет! Не пущу! Ты останешься со мной!
Не волнуйся. Всё будет хорошо. Что опять за слёзы? Он обнял её.
Можно я останусь у тебя до утра? попросила Лилиан.
Можно, не возразил Сергей Сергеевич.
Он укутал Лилю одеялом и поцеловал в губы. Она улыбнулась, закрыла глаза и замерла, покорившись сну в кровати любимого ей мужчины. Алябьев сел за стол, выпил ещё один стакан уже остывшего чая, и при свете потолочной лампы углубился в чтение принесённых ему газет, ибо уже давно не интересовался тем, что творится в Советской России. Теперь обязательно нужно было. А что там творилось? Там была сплошная диктатура пролетариата, установленная товарищем Сталиным и его помощниками. Они упорно добивали тех, кто, по их мнению, либо сам хотел стать полновластным диктатором либо чем-то противился этой самой диктатуре. Взять того же Троцкого. Заслуги этого еврея в победе красных над белыми были ключевыми. Это признанный факт. И вот теперь он ярый оппозиционер, и вместе с тремя десятками таких же неугодных оппозиционеров отправлен в ссылку. Что будет итогом этой ссылки яснее ясного! Дайте лишь срок. Или эти, как их там, Бухарин с Рыковым: они в противовес Сталину, упирающему на ликвидацию НЭПА и коллективизацию сельского хозяйства, настаивают на его продолжении и резко критикуют экономическую политику большевистского лидера. Погодите, ребята, тоже в ссылку отправитесь, а то и сразу «в штаб генерала Духонина», зверски убитого в 17-м революционными солдатами-матросами, можно сказать, за просто так кровушки им захотелось. А взять полсотни специалистов угольной промышленности Донбасса, обвиняемых во вредительстве, саботаже и контрреволюционном заговоре? Неужели эта дореволюционная интеллигенция на самом деле умышленно вредила советской экономике, и за полученные от иностранных разведок большие деньги скрывала ценные угольные месторождения для того, чтобы после падения Советской власти вернуть их нетронутыми прежним хозяевам? Что-то с трудом в это верилось. Ну, да пёс ним! Любая власть неугодных ей уничтожает. Политика она и есть политика, но уж что-то больно этой политикой все советские газеты были отягощены, все под соусом непримиримой классовой борьбы. Складывалось ощущение, что советских граждан заставляли жить не так как они того хотят свободно и от того счастливо, а так как нужно партии большевиков в полном подчинении её жестокой воле. Ну-ну Не одна империя от подобной политики пала.
Вот к таким выводам пришёл Сергей Сергеевич Алябьев, начитавшись принесённых ему газет и в своём роде «классово подковавшись». Спроси его теперь, например, о Пленуме ЦК ВКП(б), на котором Сталин выступил с речью «Об индустриализации и хлебной проблеме» врасплох не застанешь. Он махом разъяснит спросившему, кто такой товарищ Сталин, а если потребуется, так он, как «чистокровный и сознательный пролетарий», ненавидевший всю мировую «контру», и донос куда следует настрочит не отмоешься. А как же иначе? Идёшь в тыл врага сам будь этим врагом.
6-го сентября в назначенный час Алябьев и Тибо пришли на тесную улицу Кота-Рыболова. Дюпре Пти, похожий на пирожок, в круглых очках-консервах, уже ждал их вначале этого своеобразного «коридора», шириной меньше сажени. Дюпре наверняка детально описали его гостей, потому что он первым помахал им рукой, и когда они подошли, он, ничего не говоря и ничего не поясняя, жестом позвал Алябьева и Дюрана за собой. Они повернули на рю де ля Юшет и, немного пройдя, вошли в один из жилых домов. Здесь на втором этаже в маленькой квартирке у Дюпре была фотолаборатория, явно подпольная. Теперь Сергею Сергеевичу и Тибо стало понятно, почему им с Дюпре обязательно было встретиться: он фотографировал нужных Тетерину людей для всяких необходимых документов, а это ещё раз подтверждало, что коммерсант соглашается с условиями Алябьева.
Сделав снимки, фотограф сухо сказал им:
Господа, я вас больше не задерживаю. Провожать не буду работы много.
Выйдя на улицу, Тибо сказал Алябьеву:
Мсье, я полагаю Нет, я даже настаиваю на том, чтобы мы пошли параллельным путём с господином Тетериным. Вы не против ещё раз сфотографироваться? Но в другом месте? и уже более обстоятельно пояснил: Я тоже знаю людей, способных сделать для нас любые настоящие документы.
Почему нет? согласился Алябьев. Ещё одни документы лишними не будут.
Компаньоны вышли на стоянку такси. Увидев Дюрана, водитель красного авто широкий детина, приветливо и с долей удивления воскликнул: «О-о-о! Я очень» но Тибо прервал его приветствие открытой ладонью, что, видимо, означало «замолчи», и, устроившись рядом с Алябьевым на заднем сиденье машины, сказал таксисту:
Я тоже рад тебя видеть, Кролик. Отвези-ка нас к старику Бланкару.
По приезду на место многолюдную шумную улицу, Тибо хлопнул таксиста по плечу, бросил ему: «Привет крольчихе с крольчатами», и вышел из автомобиля, а Алябьев достал из кармана куртки своё потёртое портмоне, чтобы расплатиться, но таксист таким же жестом открытой ладони, как и Дюран, остановил его:
Нет-нет, мсье! Это лишнее, и уважительно добавил: Я Тибо до конца жизни должен. И не я один.
Ориентируясь на слова «кролик» и «крольчихе с крольчатами», Алябьев ради интереса спросил Дюрана:
Полагаю, что таксист кролик от того, что у него много детей.
Верно, отозвался Тибо. Четыре парня и три девочки.
Нелегко прокормить такую ораву, заметил Сергей Сергеевич.
Кролик справляется, ответил Тибо. Во-первых, потому что он не лентяй работает с утра до ночи. И, судя по количеству детей, Тибо улыбнулся, ночью он тоже не отдыхает. Во-вторых, потому, что его сыновья работают у моего старшего брата.
Кошельки таскают? предположил Алябьев.
Нет, Тибо покачал головой. Они честно зарабатывают, но более ничего не пояснил.
Пройдя мимо магазина готовой одежды, мужчины завернули за угол дома и оказались в тихом маленьком дворике, куда не доносился шум с оживлённой улицы. Они подошли к каменной лестнице, круто спускавшейся в подвальное помещение дома.
Не оступитесь, мсье, предупредил Алябьева Дюран, шагнув на лестницу. Ступеньки тут очень маленькие и довольно темновато.
Дверь, ведущую в подвал, как разглядел в полумраке Алябьев, можно было смело назвать бронированной. На её косяке была прикреплена тонкая цепочка с грузным болтом. Тибо стукнул этим болтом в железное полотно двери три раза, потом один раз, выждал пять секунд и стукнул ещё три. Дверь открылась. Из-за плеча Дюрана Алябьев увидел: её открыла маленькая белокурая девочка с крупной для её возраста головой. За её спиной была ещё одна дверь, чуть приоткрытая. Из-за этой второй двери пробивался слабый свет.
Тибо! радостно воскликнула девочка и протянула к грабителю ручки.
Здравствуй, кукла, так же весело приветствовал её Дюран, беря на руки.
Ты совсем забыл нас, негодник, ответила девочка каким-то странным детско-взрослым голосом. Надо тебя отругать.
Меня ругать, только язык ломать и время терять, хохотнул Тибо.
Он толкнул свободной рукой вторую дверь и позвал за собой Алябьева. Пока Дюран запирал обе двери, Сергей Сергеевич осмотрелся: он находился в полутёмной маленькой подвальной комнате, где кроме стола с горевшей на нём керосиновой лампой ничего не было. Рядом со столом он рассмотрел ещё одну дверь. Дюран открыл её и снова позвал за собой Алябьева. Теперь они вошли в просторное, ярко освещённое двумя хрустальными люстрами помещение, обставленное шикарной дорогой мебелью. Девочка, по-прежнему сидевшая на руке у Тибо, пристально смотрела на Алябьева, и теперь он тоже хорошенько её разглядел. Это была вовсе не девочка, а маленькая женщина, каких называют карлицами. Её возраст трудно было определить, но, судя по двум морщинкам у губ и властному опытному взгляду, этой кудрявой синеглазой блондинке было никак не меньше сорока лет. Если бы к её голове с вовсе не дурным личиком приделать тело нормальной женщины, то она вполне бы могла претендовать на красотку второй молодости.